— Нет! Он не выдержит, мой сын не перенесёт магию!
Фалита выскочила с места, где стояла, и вцепилась намертво в штаны проходящего, выпучив умоляющие глаза.
Элеонора похлопала тихонько женщину по плечу.
— Фанеса Казоквар, не переживайте. Маг знает, что говорит. Он работает в больнице, он всё понимает. Дриса осторожно и заботливо доставят туда, потом вернутся за вами. Послушайте умных людей. Магов.
Элеонора прижала убитую горем мать к груди. Все последние дни, шестицы ей было невыносимо находиться рядом с этой, как звала она Фалиту, безвкусно разодетой курицей, смотреть, как та набрасывается на обеденный стол и сжирает всё на нём, кроме скатерти и столовых приборов, терпеть её выходки к несчастным невольникам. Но сейчас перед ней стояла не безвкусная тиранша, а мать, которая дорожила сыном. Такая же мать, как и она. И нет гарантий, что кто-нибудь с отцовских шахт не ворвётся к ней в дом и не выстрелит в Тину.
— Эван, помоги проходящему встать рядом с Дрисом и целителями! Целители не могут прекратить лечение даже на секунду! — повелела Элеонора, поглаживая Фалиту.
Эван вскочил от её громкого голоса, пошатнулся.
— Нора, я это… Я боюсь. Может, я помешаю.
— Тогда чего воздух портишь? — презрительно бросила Элеонора. — Пшёл вон отсюда и не появляйся, лапоть!
Если бы у неё было время, она бы задумалась, почему пытается спасти Дриса. Жалость к парню? Ни малейшего сострадания не чувствовала Элеонора. Она уважала Дриса как талантливого добытчика сероземельника, ценила его ум, но понимала, что в парне течёт казокварская кровь, пусть при ней он и не причинял боль рабам. Может, хвасталась перед Нормутом и Эваном, какое же у неё самообладание? Вот сейчас, что подумают про неё братья-Казоквары, Элеонору волновало меньше всего. Чуть позже она вспомнила своих родителей. Оделл и Ханна так воспитывали дочерей, что в смерти все были равны — любимые и ничтожные — и допустить чью-то смерть даже в мыслях сёстры страшились и презирали.
Стоя над почти бездыханным Дрисом, Элеонора показывала руками, куда необходимо подвинуться целителям, чтобы всех их разом смог переместить проходящий. Несмотря на умирающего на глазах парня, она думала о сестре. Родители и дочка в порядке, но эта бестолковка обязательно ведь побежит к Фарар и Уиллу, королевским приспешникам! Ну не дура ли?
Да вот же по стеклу показывают, улицы полны Бонтинами, озлобленными, мстящими. Это только генералы красавцы и люди хоть какой-то чести, пусть посмотрит на рожу предводителя освободителей.
Элеонора слабо услышала со стены имя и фамилию. Тимер Каньете. Что? Ничего себе! Это тот сосунок…
Она впилась глазами в стекло, но картина с площади Славы перенеслась на улицу Циркачей. Какой-то королевский мыслечтец с винамиатисом хотел показать зенрутчанам зверства и ужасы генерала Шенроха. Как по заказу в этот миг пуля, выпущенная револьвером Шенроха, пробила голову солдату.
Взгляд устремился на невзрачного мужчину, который стоял за спиной генерала и вдруг исчез. Появился через миг возле какого-то бунтовщика и оттолкнул его от вражеской сабли. Не может быть…
Круглое лицо, это быстрое перемещение, задумчивые и отважные голубые глаза… В Элеонору словно ударил раскалённый штырь.
Это он! Идо Тенрик, заставивший её ненавидеть магию и магов. Человек, из-за которого она убила своего нерождённого первенца.
***
Филмер, отбив нападения армейцев за углом улицы Йосема, благополучно въехал на площадь Славы. За его пятнистым конём-метисом шло два полка: центральный полк Эйдина, коим руководил в данный час Фон и люди Брас. Перед взором Филмера раскрылась чудовищная схватка, которую он не видел со времён Анзорской войны. Освободители, отчаянный смелый отряд, живущий десятилетия в тени Зенрута, не жалели сил и оружия, отдавая последние искры отваги на победу. Но они отступали. Армия Зенрута сохраняла своё звание сильнейшей.
«Военные должны сражаться с военными», — нахмурил брови Филмер.
— Капитан Хэнс, идите на левое крыло дворца. Капитан Китсон, вы на фасад, — обратился он к подчинённым. — Сержант Нэйбар, на вас пушки — они должны быть уничтожены. Магов касается тоже самое, если возникнет угроза, в плен не брать — расстреливайте на месте.
Не нужно было вглядываться в толпу, рыскать в ней, связываться с Эйдином — Филмер сразу увидел Тимера. Ожесточённый, разгорячённый от крови врагов освободитель рвал всех на своём пути. Эйдин говорил, что Тимер стоит в конце площади, рядом с улицей многочисленных магазинчиков, ресторанов, салонов, но к прибытию Филмера тот смог преодолеть пятьдесят метров, не взирая на врагов. Над Тимером летала Делия, уберегая его от пули.
— Каньете! — примчался к нему Филмер, рискуя попасть под вражеский огонь. — Мы прибыли. Половина города подвластна Шенроху и магам, нам остаётся…
— Благодарю, Фон, — кивнул Тимер и позволил на минуту короткий отдых, пока его прикрывали солдаты полковника. — Теперь-то с вашей помощью мы уничтожим зенрутских собак в мундирах.
— Каньете, — крикнул Филмер, — вы забываете нашу цель! Мы не хотим уничтожать солдат, которые всего лишь выполняют приказ. Наша задача заключается в следующем: отбить дворец, схватить королеву и министров.
— Угу, понял, — пробурчал Тимер и косо бросил взгляд на полковника.
Филмер встрепенулся. Эти глаза! В них отсутствовал человек, был только зверь, хищник, вышедший на охотничью тропу. Филмер думал, надеялся, что с окончанием Анзорской войны он не увидит больше ярости, перворождённой ненависти и жажды убийств. Оказалось, надеялся напрасно. Освободители были двойниками анзорийцев. Дикими безжалостными людьми, видевшими перед собой только смерть. На восстание не пришли освободители из отряда, которые занимались проповедями о свободе и равенстве. Здесь сражались люди, ни разу не попадавшиеся Филмеру на собраниях против рабства, — те миротворцы остались в своих домах. Дикари — так окрестили сегодня утром в стекле воюющих на площади Славы освободителей.
«Провались, Каньете, сквозь землю. Кто тебя создал?» — разразился Филмер. В битвы не до пустых размышлений, но полковник попытался припомнить прошлое Тимера. Оно было покрыто мраком. Ни детства, ни юности. Тимер вышел в свет лишь, когда Грэди и Линда основали отряд освободителей. «Откуда в тебе ненависть ко всему зенрутскому?» — последний раз призадумался Филмер.
Его войска подбирались ко дворцу. Полковник, сопутствуемый охраной, на красавце-коне ехал во вторых рядах. Он не стрелял, он отдавал приказы и вёл за собой полк. Филмер, как и его близкий друг Эйдин, не хотел проливать кровь, от которой ему было дурно. Даже пройдя всю Анзорскую войну, полковник продолжал её страшиться. «Хотя видел ли я войну?», — часто спрашивал себя Филмер. Он, как командир, просидел весь год в ставке, метался на переговоры с послами по зенрутской и анзорской столицы. Перед его глазами не исчезали тысячи жизней, потому что Филмер призывал правителей к миру. Он гордился незапачканными в крови руками, хвастался своим миролюбием. Но в последние годы стал понимать, как ничтожны его мечты. Возьми любого солдата, крестьянина, оставшегося без дома из-за пушечного ядра, он расскажет про мир гораздо больше, чем он, воспитанный в духе любви Филмер Фон.
«Эта атака дворца, кажется, она бессмыслена, — Филмер находил время думам. — Есть подземный лаз, безрассудные освободители. Схватить ночью в покоях королеву и принца, и всё, победа!» Полковник знал, что столица противостоит им и без Эмбер, пока у неё будет сила в виде армии. Но так хотелось решить борьбу дурацким миром!
Так думал полковник, у лидера освободителей были иные суждения. Тимер не разглогольствовал сам с собой, а просто шёл ко дворцу, охраняемый поэтом и летуньей.
— Тимер! — закричал кто-то из сподвижников. — Вам надо укрыться!
— Что такое? — нахмурил бровь Каньете.
Освободитель показал рукой на колонну.
На тридцатиметровой колонне Жоао I стоял маг воздуха. Размахивая руками по сторонам, маг создавал небольшие, но смертные вихри. Умело управляя двадцатью такими оружиями, он насылал их на толпу мятежников. Пули не брали мага, поскольку он создал возле себя упругую стену из воздуха, через которую ничто не могло пройти.