Чиновник поставил на бумагу печать, встряхнул и протянул Бонтину.
— Этот документ подтверждает вашу свободу, — голос его начал тревожно заикаться, мужчина чувствовал, как накаляется злость Огастуса. — Через шестицу вы получите настоящий паспорт. Фанин Бесфамильный, позвольте снять ваш ошейник.
Тобиан кивнул. Чиновник взял в руки ключ и засунул в щель. На лице возникло удивление, ключ никак не крутился. Чиновник приложил больше сил, но механизм застыл. Он развёл руками, всё же работает: винамиатис жив, ключ не сломан! Не веря возникшей мысли всё же дёрнул ошейник, и тот открылся сам.
— Всё-таки успела Сивия открыть его, — недовольно сказала Эмбер.
— Это не Сивия, мама, — неожиданно подал голос Фредер. Смутился, поймав на себе изумлённый взгляд матери, но нашёл силы договорить. — Мой брат не один в этой семье, кто умеет постоять за близкого.
— Брат?
— Да, мой двоюродный брат Бонтин. Бастард моего дяди.
Чиновник быстро снял ошейник и Тобиан ощутил, как мурашками по его телу проходит победа. Всё, больше нет Казокваров, нет рабства, нет унижений. Он человек, он ровня своего дяди. Нет, даже выше его. «Фред, вот ты дьявол, как ты сообразил, что мы можем оставаться братьями? Двоюродными, ну ладно. Не надо, как Исали Фарару, выискивать время для встреч, скрывать всё ото всех. Я — сын Огастуса, я — брат Фреда, и поэтому имею полное право тебя видеть хоть где».
Огастус цепко схватил ошейник племянника и прижал к пиджаку.
— Это вещицу я заберу, она мне пригодится. А теперь я вас попрошу снять ошейник с Уилларда.
— То просите не писать имя, то одеть, то снять, — вздохнул чиновник и, не возразив, пошёл выполнять приказ герцога.
— Так надо, это ради моего племянника, раб останется рабом.
Уилл поднялся и отодвинул стул. Он не чувствовал радости, хоть грамма победы, которую вдыхал его друг, лишь усталость от бесконечных встрясок с его жизнью, от постоянного осознания того, что он игрушка в чужих руках. По привычке он посмотрел на Тоба и Фреда, чтобы найти в их добрых глазах невидимую поддержку, но сейчас её было мало. Ошейник сняли, Уилл не потрогал шею, не взглянул на себя в зеркало, что висело на стене. Он поклонился чиновнику и сел на место. Спасибо хозяину Уиллу не сказал, выдавить слова благодарности он не смог, даже вспомнив недавнее наказание за неповиновение в доме Фарар.
— Спасибо вам, — сказал Огастус чиновнику. — Можете оставить нас в этом кабинете на несколько минут. Мы хотим потолковать наедине.
Чиновник отклонялся и вышел. Тобиан дождался, когда хлопнет дверь, встал из стола, не обратив внимание на упавший стул, и стукнулся ладонью об ладонь с Уиллом, а потом и с Фредом. Улыбка не сходила с его худого лица, он попутно переводил взгляд от матери к дяде и молчал. Что говорить, думал он, зачем объясняться с этими, так называемыми родственниками. Огастус хитро улыбнулся:
— Бон, поздравляю! Ты получил вольную. Теперь ты свободный человек перед обществом, государством, — он замолчал, улыбка стала шире, показались выбеленные специальными мазями зубы. — Но не перед семьёй. В тебе до сих пор течёт кровь Афовийских, ты до сих пор носишь в себе лицо Фредера. Радуйся, радуйся, племяш, свободе, но учти — при первом же зове, как было во время мятежа, ты прибежишь к нам.
В голову Тобиану больно кольнуло, затем прошёл глухой удар от дядин слов. Он застыл, улыбка непроизвольно начала стягиваться. Огастус ехидно кивнул:
— Никто не сотрёт у тебя лицо Фредера, поэтому никогда ты не избавишься от нашей семьи. И от долга перед ней. Пока в тебе наша кровь, ты — часть Афовийских. Только с того дня, как посмел начать насмехаться над устоями династии, ты мерзкая блоха, которая не имеет права голоса, которую можно прихлопнуть по своему хотению, а можно кинуть её во врага. Бонтин, держи, — Огастус протянул племяннику ошейник. — Если ты считаешь себя свободным от любых оков человеком, выброси его. Куда угодно, на любую свалку.
Тобиан вяло протянул руку. Она не слушалась его, дрожала, колотилась, но тянулась.
— Я вас не буду слушаться, — прошептал слабым голосом Тоб, — у меня в рукаве козырь, который я могу использовать против вас — моё лицо.
— Как угодно твоей душе, — огрызнулась неожиданно Эмбер. — Но расскажешь кому-то правду, и Фредер лишится всех прав престолонаследия.
— Что? Мама! — вскричал потрясённый Фред. — Вы не имеете права!
— Имею, Фред. И законное, и моральное. Я не простила тебе наглое поведение на совете. Ты унизил меня, своего дядю и всю нашу династию. Пусть это станет моим козырем, если твой брат захочет снова почувствовать себя героем. Ты не герой, а глупый мальчишка, — Эмбер обращалась к младшему сыну, мать выглядела надменнее и грознее своего брата. — До встречи, Бонтин, если тебе негде жить, обращайся в комитет. Государство выделит тебе барак и найдёт работу забойщиком в какой-нибудь конорской шахте. Я умею заботиться о своих подданных, в какой стране положено за счёт казённых денег дарить вольноотпущенникам жильё и работу?!
Эмбер подошла к зеркалу, чтобы подправить причёску. Там стоял Огастус, но она подвинула его в сторону.
— Огастус, у тебя завтра много дел, постарайся освободить хотя бы вечер. Я хочу завтра навестить твою старшую дочь Диану.
Герцог закряхтел, покрылся краской и чуть не потерял равновесие.
— Что на тебя нашло? С чего ты её вспомнила?
— Я просто соскучилась по своей племяннице, — улыбнулась Эмбер и бросила недвусмысленный взгляд Фреду. — Родная кровь же, а я преступно мало вижусь с девочкой.
Когда королева и герцог подошли к двери, до них донёсся слабый голос Уилла:
— Хозяин, разрешите мне встретиться с друзьями? Потом у меня не будет времени.
— Да, иди, конечно же, Уилл, — сказал за дядю Фред. — Возьми мой самокат, он привязан к карете.
Солнце цеплялось на перистые тёмные облака, оно просилось с ними, но быстрый ветер уносил облака на север, лучи беспощадно летели на землю и разбивались о гадко-белый снег, настолько яркий посреди выкорчеванных с корнем деревьев, что становился противным. Два друга летели на самокате в дом Фарар, Тобиан спереди, Уилл сзади. Оба молчали, не было и мыслей заговорить. Уилл не чувствовал ничего, что могло бы заставить колотиться его сердце. Есть на шее ошейник или нет, это не имело значения, по бумагам он оставался рабом. Сколько раз теребили его ошейник: снимали, одевали, записывали имя — а ничего не менялось. Изменилось только одно — он больше не ученик Урсулы. От этого становилось горько, теперь ему придётся день и ночь находиться в академии с Фредом. Без Тоба, Урсулы, Нулефер, Люси. Уилл гнал по привычке плохие мысли, тоскою от судьбы не спасёшься. Стиснув зубы, летел Тобиан, повторяя про себя: «Змея, мерзавец, змея… Отец, как ты мог её полюбить?»
— Бон, смотри, Нулефер и Люси!
У входа в городской парк по маленькой дорожке брели две девушки, Уилл прибавил скорости и подлетел к ним. Он весело спрыгнул с самоката, Тобиан слез нехотя и медленно, удивившись, как быстро его друг поддался радостным чувствам. Самокат остановился прямо возле калитки, откуда выходил мужичок с ослом. Тобиану стоило бы откатить самокат в сторону, но чувство уважения и внимательности пропало — пусть ищет другой выход или сам откатывает.
— Девочки, что вы такие хмурые, потрёпанные? — воскликнул Уилл, не скрывая радости.
— Отстань, — отмахнулась Нулефер, — встретились с неприятными людьми. Забудь.
— Уилл, у тебя ошейника нет! Ты свободен? — это воскликнула Люси и глянула на Нулефер. «Странно, она не замечает изменения в своём драгоценном Уилле».
— Да нет, — вздохнул Уилл. — Просто сняли ошейник, его же могут пробудить, и я не смогу уберечь от врагов Фредера. Я так и остался его телохранителем.
— Вот как… — Нулефер произнесла неразборчиво и задумчиво. — Но всё равно поздравляю тебя. Надеюсь, Бон-то стал свободным, или с него тоже только сняли?