— Риан, — сказала Эмбер, — ты родился в Санпаве, что можешь сказать об этой земле в двух-трёх словах?
— В двух-трёх словах не уложусь, — усмехнулся телохранитель, осматривая подозрительно стойку с чужеземными солдатами. — Санпава — самое чудесное место, которое только может быть. Вы можете объехать всю страну, но не увидите такой преданности людей к своей родине. Да уж… не Зенрут они считают своей страной, а Санпаву. Хотя, что такое Санпава? Ты сама видела, — телохранитель обращался к своей королеве на «ты», чтобы не вызывать подозрения у прохожих с «длинными ушами». — несколько крупных городов, а дальше посёлки и леса, незасеянные поля. Понимаешь, тяжело людям, когда они принадлежат одному государству, чувствуют на себе влияние второго государства и помнят, что когда-то были собственностью третьего. Санпавцы ничьи, они сами по себе.
По лицу Эмбер пробежала слабая тень.
— Я опасаюсь, Риан, что, когда начнётся война, санпавцы не примут нашу сторону.
— Ну, это будет не скоро.
Эмбер неожиданно вскликнула. Её нога провалилась в маленькую ямку на тротуаре. Но это было полбеды, грязь зачерпнулась и облила её белые пальцы, попачкала без того грязное платье. Эмбер вскинула гордо голову, её пронзила не отвращение, а обида — вокруг неё мелькали босоногие (и это зимой!) девки, проститутки, и ни одна не пачкалась. Одежда из грубого сукна пахла душистым мылом, и даже не отличить санпавскую бедноту от гуляющих по рынку богатеев. Толстые щёки, приятный запах, опрятное одеяние и… задумчивый взгляд в будущее.
Майор Рис подошёл поближе к Эмбер и взял за руку, чтобы отвлечь от королевы любопытные взгляды — по легенде они были семейной парой, приехавшей издалека. Эмбер прониклась заботой майора. С недавнего времени этот человек стал отвечать за её личную охрану, он был предан, умён, надёжен. На щеке у Риса пылал красный шрам — он сильно порезался, когда сбривал большие бакенбарды, по которым его могли узнать и в костюме подёнщика. Но не настолько близким офицером был ещё Рис, чтобы доверить ему самое сокровенное — тайну смерти Тобиана. Телохранитель чувствовал, что от него скрывают что-то важное, и не мог сам быть слишком откровенным с королевой. Короткие фразы, постоянное «Ваше величество» в речах, когда они не играли в маскарад с жителями Санпавы, и никаких лишних вопросов.
Сейчас Эмбер это было на руку. Её пронзало изнутри, когда кто-то просто говорил — будь то родной брат, советник или громко кричащий прохожий — «Принц Фредер, покойный Тобиан».
Они с телохранителем вышли с рыночной площади, пропахшей рыбой — затухшая треска так и отдавала в носу, хотя у себя в Конории Эмбер любила пройтись по морскому берегу, зайти на рынок и насладиться запахом рыбы, омаров, устриц — городок принял цивилизованный вид, с вымощенными мостовыми, чистым тротуаром, крепкими каменными домами.
— Ну-ка, ну-ка… — Эмбер насторожилась. Её внимание привлекла железная голова на постаменте у небольшого озера.
С каменного постамента на королеву смотрел Джексон Марион. Бывший губернатор был ещё без длинной бороды и поэтому имел человеческий, не дикарский облик. Лицо его было задумчивым, немного надменным с плотно сжавшимися губами.
— Люди здесь любят Мариона, — вздохнул майор.
Эмбер промолчала. Ну как же не любить предателя, а всё светлое и цивилизованное, что она видит в Санпаве, его рук творение. Школа? Так его постройка. Больница — опять же Марион вытребовал деньги у казны на её постройку. Заводы, фабрики, засевка полей… пусть все говорят, что это она сделала, но истины не скроешь — Санпава стала развиваться при Марионе. Хотя и с его лёгкой руки началось открытие залежей сероземельника. И построены заводы в первую очередь по переработке этого камня. Эмбер вздёрнула головой, обвиняй-не обвиняй, а зачернить Мариона ей никак не удавалось в своих мыслях.
— Риан, — Эмбер выкинула, по крайней мере, внешне, Джексона из своей головы, — если мы начнём войну, Камерут непременно объединится с Иширутом. Какие у нас шансы заполучить в союзники Тенкуни?
Телохранитель почесал голову и по привычке дотронулся до спрятанного револьвера.
— Столько же, сколько Камеруту и Ишируту по отдельности. У Тенкуни, ты знаешь, вечно проблемы с Камерутом: через его границы тенкунские корабли плавают в северные страны и платят пошлины. Но каждый наёмник это монета в тенкунскую казну. Тенкуни — мирное государство, навоевавшееся уже как четыреста лет. Она не будет нашим союзником, Тенкуни — наблюдатель в чужих войнах и банкир, считающий деньги своих наёмников. И потом, в наших тюрьмах, камерах и на заводах с винамиатисом в цепях томятся их маги…
— Да-да, я знаю, чтобы сохранить дружбу Тенкуни и заполучить больше наёмников, мы не должны судить мятежных магов. Тенкуни сама хочет наказать этих террористов, которые… хм… хотят уничтожить в Тенкуни всех манаров. Нет, я поражаюсь человеческой природе! Ненавидеть своих манаров, стоять за чистоту магии, крови и присоединиться к нашим манарам, чтобы набраться сил для заговора у себя в стране!
Неспешно обсуждая дела войны и мира, королева и майор прошли два квартала. Они остановились, услышав женский визг и старческий хрип. У мясной лавки на земле сидела старушка и вопила. Над ней стоял камерутский солдат. Под ногами валялась палка колбасы.
— Я была первой, я первой стояла в очереди. Вы не можете меня толкать, зачем вы толкнули меня и выкинули колбасу?
— Бабка, ты долго копалась, — ответил с хрипловатым камерутским акцентом солдат, покручивая на руке часы. — Мы не можем ждать, мы службу несём. Быстро отползи, пока не выкинули на дорогу.
Продавец стоял, не шевелясь. Как и десяток прохожих. На помощь к бабушке бросилась внучка лет пятнадцати-шестнадцати.
— Не троньте бабушку, или я вас…
Солдат с часами усмехнулся, подошёл вплотную к девушке и вытащил револьвер.
— Юная фанеса, я так понимаю, вы угрожаете представителям власти соседнего государства? У меня есть разрешение от командира ликвидировать того, кто представляет опасность моей жизни.
Он прикоснулся холодным дулом к шее девушки и голосисто засмеялся, любуясь, как пот выступает на юном лбу.
— Эх, надоела! — крикнул он продавцу, взял с прилавка хорошую отбивную и кинул на землю несколько монет.
— Твари! — раздалось над ухом у Эмбер. Лысый мужчина, держа на плече корзину с хлебом, пылал от ненависти. Но стоял и лишь смотрел на уходящего хихикающего солдата.
Постояв так без дела, мужчина сел за столик ближнего ресторана. Так было десять человек-мужчин. Пять рабочих, с редкими заплатками на одежде, с уставшими лицами. Четверо принадлежали к среднему сословию, одеты они были просто, но тепло. Последний был на первый взгляд предпринимателем или чиновником, светлое пальто защищало его от холода, на руках поблескивали часы, а в кармане торчал камушек, похожий на винамиатис, которым пытали рабов.
Эмбер сделала вид, что заказывает тарелку супа, и присела с телохранителем за соседний столик.
— Когда уже небеса покарают камерутчан? — стукнул по столу рабочий. — Всю свою сознательную жизнь их терплю! Они оскорбляют нас, избивают, а пожаловаться мы можем на них только камерутскому начальству! Что за страна? Живём в Зенруте, а подчиняемся Камеруту!
Его сосед, мужчина с очками на всё лицо кивнул головой:
— У меня было всё, чтобы можно было неплохо жить, я имел хорошую виноградную плантацию. Год назад ко мне пришли камерутчане, и эти собаки сказали, что мои рабы нужны им для работ на шахтах…
— Извините, что вмешиваюсь, — Эмбер ненавязчиво повернулась к очкастому. — Я приезжая, случайно услышала вас разговор. Не понимаю, а почему вы отдали камерутчанам своих рабов? Они же ваша собственность.
— Сказать, почему? — хмыкнул мужчина. — Камерутчане предъявили мне какое-то обвинение, будто я убил их генерала. Хотя меня даже в городе в тот день не было! Сказали, либо я отдаю им рабов, либо меня расстреляют. Они забрали у меня пятьдесят крепких мужчин, они разлучили столько семей! Жёны и дети до сих пор не могут увидеть своих мужей и отцов, моих людей даже на день не выпускают из шахт. Ох, чувствую, половина там и померла. Взамен взрослых мужчин камерутчане дали мне пятьдесят выращенных детишек. Купили по дешёвке и дали мне. Вот что мне делать с пятилетними детьми? Они ещё малы для работы на плантации. Распродать скажете? Так жалко.