Аахен присмотрел к ней и сказал:
— Твоё слово — молоко.
— А вот и нет! — обрадовалась победе Нулефер. — Я думала о соколе. Плохой из тебя мыслечтец.
— Вообще-то, прекрасный. Я ведь узнал твоё слово. Правило мыслечтеца номер один — позволь жертве самой рассказать о себе правду. Самое лучшее это чистосердечное признание, магам остаётся только сверять правду с ложью. И, впрочем, я знал твоё настоящее слово, его легко было отгадать. Ты посмотрела на птицу, и я это уловил, — Аахен похлопал дружески девушку по плечу. — Это я так, балуюсь иногда мыслями. На самом деле я растеневик.
Он подошёл к цветочному горшку и оторвал пожелтевший росток. Одного взгляда юноши хватило, что стебель позеленел и на нём распустился фиолетовый цветок. Нулефер безобидно засмеялась, вот уж точно, какая магия подходит очкарику Аахену.
Только она протянула руку к цветку, как в двери раздался хлопок и в коридор вбежали десять вооружённых саблями, револьверами и воздушными потоками оруженосцев. Рядом с ними стояла бледная Ханна.
— Вот он похитил мою дочь! О, Нулефер! — Ханна подскочила к дочери и заслонила от Аахена. — Отойди от него, этот человек самозванец!
Один из бдящих, державший наготове водную петлю, как у Урсулы, рванулся к Аахену. Ещё немного и петля бы скрутился бы парня, а за ней последовали бы настоящие наручники, что приготовил его напарник. Но только вода коснулась Аахена, оруженосец изменился в лице, отпрыгнул назад и пролепетал:
— Вы? Старейшина Тверей? О, простите, малерз Тверей, не признали!
Он щёлкнул пальцем, и по его команде все бдящие спрятали оружие. Аахен стыдливо опустил глаза в пол. Уголок губ криво дёрнулся, однако сам юноша ничего сказать в своё оправдание не мог. Нулефер так и застыла, секунду она приходила в себя, проговорил раз десять про себя: «старейшина, старейшина» и вскричала:
— Ты тот самый молодой старейшина? Зачем ты меня обманул?
— Нам бы не дали нормально с тобой поговорить, начались бы одни официозы, — понуро ответил Аахен. — Я хотел лично, без чужих глаз увидеть первого зенрутского мага! Понимаешь, я хотел изучить тебя! Ты ценнейший экземпляр.
— Ах я экземпляр! — покраснела Нулефер и топнула ногой. — За эти слова я с тобой такое сделаю! Такое! — она замолкла. «Что я сделаю старейшине на глазах бдящих? Они меня в порошок за Аахена сотрут». — Мама, пошли. Видеть его не хочу. Экземпляр во мне нашёл, хам!
То, что Аахен оказался старейшиной, успокоило Ханну, она ведь представляла самое худшее. Аахен провернул с ней и дочерью чудную аферу, всё, что он наплёл, было выдумано буквально на ходу. Даже гостиница была сочинена в ту минуту, когда его приняли за экскурсовода, Аахен просто приказал своим людям отвезти вещи Свалоу в ближайший трактир, хотя на самом деле в посольстве хотели, чтобы маг воды и её мама находились в доме рядом с ними. Как только Нулефер освободилась от «похищения» Аахена, ей велели срочно приехать в Намирианский Броциль, так назывался дворец, где сидело правительство Тенкуни.
Её ждали делегации учёных, маготолкователей, богословы и, конечно же, политики. Встречи растянулись на часы. В Нулефер и её маму впились светопоглощающие стёкла, устремились расспросы вещателей, над головой жужжала странная коробка, которую маги называли «радио». Всё это было так утомительно, и главное, не ощущалось дуновение магии, которое в гремучем веселье охватывало все намирианские улочки. Маги между собой хвастались своими новенькими сюртуками, блестящими сапогами, обсуждали избранных старейшин и предугадывали, как будут звать ещё трёх новых старейшинах на следующие выборы через три с половиной года. Тенкунцы с красивыми улыбками на лице задавали Нулефер скользкие и неприятные вопросы, не хочет ли она пополнить численность магов Тенкуни? Во дворце Эмбер Нулефер было не по себе, но здесь она чувствовала одну только гадливость. Если Эмбер и Огастус ещё украшали свой дом ореолом красоты и великолепия королевской жизни, то кроме собственного расчёта магов ничего не волновало. Даже сохранение магии в стране было где-то на задворках, они бы пустили к себе миллион манаров, только бы шла выгода.
— Нулефер, закончились времена, когда маги заботились о магии и видели в ней искусство, — шепнула во время перерыва Ханна и обняла дочь. — Но если ты продолжить искать в магии какой-то сверхъестественный след, я буду с тобой рядом, до конца твоего пути.
Когда закончились знакомства с учёными и вещателями, началось самое для Нулефер волнующее — встреча со старейшинами. Все десять правителей пригласили её с мамой к себе в кабинет, говорили практически о том же самом, что и вещатели, только с должным вниманием продумывали каждое своё слово. О магии шло мало разговоров, что неудивительно, ведь шестеро старейшин были манарами. Больше беседа уходила в сторону недавнего зенрутского восстания, добычи сероземельника и чью бы Нулефер заняла сторону, если бы в Тенкуни маги объявили войну манарам. Особенно интересовался мнением девушки первейший старейшина — седовласый длиннобородый Ваксма Видоном, записывающий её ответы с помощью щелчков на своеобразной машинке. Аахен держался стойко, наверняка, о его поступке знали все, но он и вида не показывал, что, никого не предупредив, совершил наглую выходку, несоответствующую его должности. Он снова перешёл на «вы», не допускал вольностей о науке, однако случайно вспомнил Агасфера и затонувшую Абадону. Да и под конец не удержался, и сказал, что на днях Нулефер хочет видеть его семья.
***
На жутком холоде у стен Броциля стоял Идо Тенрик. Он не чувствовал ног и рук, на нём кроме лёгкого одеяния ничего не было. Идо злился и ругался, что нельзя из-за «замков» попасть во дворец и подслушать разговоры старейшин с Нулефер. «Согласился же на эту авантюру… Тимер, ты невыносим. Как тебя только земля носит. Бр-р. Меня чуть не разоблачили в порту. Ха, как ты бы тогда обошёлся без своего лучшего и теперь единственного проходящего?».
Но жалуйся не жалуйся на погоду и не ищи мага света, чтобы он согрел немного улицу, Идо понимал, возможно, от него и его действий зависит будущая судьба Кровавого общества. Нулефер оказалась ухватистой девчонкой, в первый же день приблизила к себе старейшину Тенкуни. Но можно ли его будет прихватить в свои руки? Старейшина не малый ребёнок, которого легко и просто задурить, тем более старейшина из родовитой семьи. Семейка Твереев… «Удивительная семейка!» — причмокнул Идо. Её глава Леокурт Тверей, он же Тенкунский Лев, придумал начало новой, неведанной ранее для Тенкуни традиции — править вечно, ставя во главе государства жену и детей. Он управлял страной долгих семь лет в должности простого старейшины, ещё потом тридцать лет жизни потратил на первейшего, но столь длинной власти Леокурту оказалось мало. После его ухода в совет вошла жена Даития, изменившая возрастной ценз таким образом, что после неё тут же смог принести клятву верности стране двадцатилетний сын. У Леокурта ещё и дочь подрастает… Попробуй прибери к своим рукам ребёнка этого человека, попробуй замути голову сына двух мыслечтецов! «Если мои опасения верны», — думал Идо, — то к Нулефер и близко ему подойти не получится. Но если в Аахене окажется родственная для Кровавого общества душа, то старейшина, его знания и влияние станут лучшим подарком для зенрутского террора».
Едва ли не ночью маги отпустили Свалоу. Идо замёрз, хотел есть и спать, но помня просьбу (или приказ?) Тимера, последовал за ними. Новый дом Свалоу, стоящий недалеко от посольства, охранялся вооружёнными бдящими. «Совсем как пленники, но со всеми удобствами», — посмеялся Идо. Подождав полчаса, он пробрался к чёрной лестнице и ползком через охрану пробрался до главной двери, отряхнулся, постучался. Ему открыла Ханна.
— Кто вы? — растеряно спросила она.
Нулефер было не слышно. Видимо, легла спать.
Идо решил иди на таран.
— Боги мои! Фанеса Свалоу, до чего я рад вас видеть! Ой, фанеса Свалоу, здравствуйте! Здравствуйте! — увидел он подошедшую Ханну и сильнее заликовал. — Фанеса, вы так похожи на Элеонору! Одно красивое и прелестное лицо у вас! Как я счастлив, что нашёл маму и сестру моей дорогой подруги!