— Уилл, у меня для тебя задание, — даже не поинтересовавшись «как дела» бахнула Нулефер. — Узнай у Эмбер, Огастуса или кого-то другого, кого — не волнует, — как во дворце оказался дневник Хакена. Тот самый, который ты обозвал ересью перед самым моим отправлением в порту. Нам это очень важно, вопрос жизни и смерти.
— И как ты представляешь, я их расспрошу? — едко заметил Уилл и глянул на Аахена. — С моим-то «особым» положением.
— Не интересует. Короче, даю тебе время до конечника, там вас с Фредером из академии на день отпустят. Вечером свяжусь, готовься.
Нулефер усыпила винамиатис, оставив смятённого Уилла недоумевать, что это было.
В назначенный день они с Аахеном вызвали юношу. Уилл был в прекрасном настроении, едва ли не подпрыгивал, когда увидел Нулефер. В прошлый раз он не до конца понимал причину, почему его вызвали так поздно, но сейчас его голос трещал и рассыпался в вопросах, как поживает Нулефер. От Аахена не скрылась наивно-детская улыбка, с которой он встречал свою подругу, детская, искренняя и не подходящая к насупленному ранее виду телохранителя. Но Нулефер не спешила удовлетворять любопытство друга, её мало волновало даже то, как сейчас поживает он сам. Ответь, что с дневником. И всё!
— Я разговорил Эмбер, — с гордостью сообщил Уилл. — Трудно было, мне пришлось час расспрашивать её про отношение дворца к тебе, твоим родителям и медленно подводить дело к дневнику. В общем, слушай, что я выпытал. Твой дневник был куплен в каком-то антикварном книжном магазине двадцать лет назад двумя братьями Кекирами, тенкунскими докторами исторических наук. Они прочитали его и поверили в сказанное, ну как ты. Только братья зацепились не за животных, их внимание привлекло то, что на острове находятся древние памятники архитектуры, религии и быта города Абадоны. Если их привезти, думали Беррик и Бойл Кекиры, то они прославят свои имена в истории на века или смогут разбогатеть, если продадут артефакты. Кекиры оползали всех тенкунских судовладельцев, умоляя их организовать экспедицию за Чёрный океан, оползали каждого из десяти старейшин, сами пытались найти деньги для экспедиции. Они и в Камеруте были у короля Геровальда, дяди нынешнего, но никто не хотел отправлять людей и корабли на гибель. Никто не верил. Наконец, историки дошли до Эмбер и… — Уилл замолк, посмотрев на Аахена, подумал немного, и без подробностей сказал. — Королева дала им добро, помогла организовать экспедицию, собрала нужных магов для борьбы с Чёрным океаном и его монстрами. Кекиры уплыли за Чёрный океан и не вернулись. Вот такая история.
Нулефер и Аахен молчали, переводя взгляд то на Уилла, то друг на друга. Но тут постепенно глаза Аахена стали расширяться, и он завизжал:
— Я припоминаю их экспедицию! После братьев Кекир старейшины навсегда запретили приближаться суднам к Чёрному океану. Всё верно, были у нас такие авантюристы, придумавшие, что Чёрный океан прячет в себе золотые ящики, доконали всех, кого можно, в стране. А потом нашли поддержку у Эмбер. Ваша королева тогда была совсем юной, четыре года года назад воссела на престол, видимо, и поверила Кекирам по молодости. Всё сходится! Всё сходится! — Аахен подпрыгнул и хлопнул в ладоши. — Братцы-историки желали, чтобы экспедиция прошла в конце герматены, не раньше и не позже. Ну конечно, по словам Хакена, тридцать первого герматены океан спокоен! Но сборы были очень долгими, только в калебе удалось закончить приготовление. Эмбер, однако, не собиралась ждать год, и экспедиция тронулась зимой, в середине калеба. Корабль подошёл к границам Чёрного океана и исчез. Сказочке, как говорится, конец, а кто слушал — молодец. Старейшины после исчезновения восьмисот наших лучших магов окончательно закрыли Чёрный океан ото всех желающих. Вот тебе и счастливый финал! — Аахен картинно развел по сторонам руками, — Нулефер, может, абадоны и существуют, но благодаря твоему дневнику никакой чёрт нас не подпустит к океану.
— Вы тут хотите Чёрный океан преодолеть? — подал голос Уилл.
— Хочу, — вскричала Нулефер. — Аахен, в Тенкуни остались ещё люди, которые изучают Чёрный океан?
— Да много их любопытных. Самые рьяные — это супруги Куфира и Бабира Карий. Патрульные корабли их сотни раз, как самоубийц от прыжка с высоты, спасали, а им хоть бы что. Тоже планируют людей собрать, вылазку совершить, но кто позволит снова людям гибнуть? Спасибо, Уилл, ты нам ответил на много вопросов, — Аахен склонился над дневником, который лежал рядом со стеклом и глухо пробормотал. — Но только ты пуще раззадорил наше любопытство.
Уилл внимательно поглядывал на задумчивую подругу и тенкунского старейшину. В их бледных лицах было столько отрешения от теперешних зенрутских или тенкунских, личных или чужих проблем, и столько страсти, что у него самого возникло желание — не прочесть ли дневник?
А Нулефер так и не спросила Уилла о его жизни, не поинтересовалась о Люси или о Бонтине. Не заметила, что перед Уиллом лежит сероземельник, тот самый, который она ему подарила в детстве. Выкинутый им, как думалось Нулефер, двумя месяцами ранее. Теперь у неё был дневник Хакена, и только он тревожил её днём, снился по ночам, манил к себе, впрочем, как и Аахена Тверея.
«Может, и мне его почитать?» — недоумевая от несвойственного для него любопытства, думал в тот миг Уилл.
========== Глава 26. Прочтённые мысли ==========
Не первый день Элеоноре снился Идо. Они гуляли по каштановой роще, заходили в пекарню и, рассматривая через витрину мельтешащих прохожих, уплетали за обе щеки пирог из мёда, яичного желтка, цендры и миндаля. Они шли обратно в тенистую рощу, и Идо говорил: «Куда ты хочешь? Перед тобой, Нора, открыты все дороги мира, пока я буду с тобой». Элеонора просто и негромко, прижимаясь к его плечу, отвечала: «Никуда, лишь бы ты держал меня за руку».
Элеонора просыпалась от шумной игры Тины в соседней комнате. Милый сердцу голосок дочки нервно бил по вискам. Она громко захлопывала дверь, что, наверняка, Тина вздрагивала у себя, и садилась на пол, обхватывала колени и бешено перекручивала в памяти тот день. Когда улыбчивый, любимый и любящий Идо, смотрящий на неё и на мир умудренными глазами, стоял на коленях посреди огромной толпы и прижимал к груди мёртвого генерала.
Вот она встреча двух потерянных людей, казалось бы, поприветствуй и, улыбнувшись предателю, подай ему руку, чтобы он встал. Так порешила сначала Элеонора. Но вместо этого хитро растянула уголки губ и елейно выпалила:
— Как самочувствие, Тенрик? Ты не ранен?
На окровавленном чужой кровью лице застыл ужас, боль, отпечаток рывшихся в голове диких воспоминаний. Элеонора с безумным восторгом смотрела, как на её бывшую любовь, только что пережившую смерть человека на собственных руках, обрушивается ещё тоска по ушедшим дням, а вот и вроде бы нечто похожее на раскаяние промелькнуло в смешной потуге Идо встать на ноги.
— Я-то думала! Я-то ночами не спала, почему ты резко бросил меня! С чего бы вдруг тебя оттолкнуло моё манаровское происхождение. Ах, эта была отговорка, ты готовился к мятежу, и само моё существование тебя не устраивало, мне же нравится нынешняя монархия!
— Да, всё так, — ответил Идо, не сводя с неё испачканных копотью глаз.
Любуется, значит. Пусть послушает, как жила она без него.
— Ты измождён, устал. От жизни или своего мятежа? Побледнел-то как! Не играл бы в героя, может, был бы таким красивым, как твой сын.
— Что? У меня есть… сын?
Идо закашлял, и тело Даргина рухнуло на землю. Луч радости и потрясения, мелькнувший на еле заметный миг пробрал Идо до мурашек, а затем перешёл в непонятный страх.
— Я оставил тебе ребёнка… Он, как он живёт? Я ведь боялся, что после нашей последней ночи ты можешь…
Как убоги ни были его заикания, Элеонора бы отвернулась, но сдержалась, дабы вкусить прелесть наказания. Как страдала она, так же будет страдать и он. И то не поймёт всей этой боли, что пришлось пережить ей. Она не ждала этого ребёнка, но старалась смириться с его существованием. Изо дня в день представляла себя в роли матери, убаюкивающей малыша. И всё бы ничего, но поглаживая свой живот, Элеонора видела одного только Идо, ненавистного, подлого предателя. Принять его кровь и растить его плоть было также невообразимо, как и простить самого Идо. Она терзала себя полтора месяца, пока не решилась на отчаянный шаг. Сказав семье, что поехала на неизвестный срок в Конорию в гости к подруге, сама же побежала к бабке-повитухе. Терпела все мучения, что та вытворяла с ней, видела воочию, как бабка доставала из её тела мёртвого младенца, окровавленного, как его отец теперь. А потом две шестицы приходила в себя, не в силах пошевелить рукой или ногой.