— Не надо…
Нормут повернул Нулефер перед стонущими рабами и вручил в руки кнут.
— Всего пять ударов каждому и их муки прекратятся. Да покажет маг бесстрашие перед манарами! Нулефер, вы вроде продолжили дружбу с той девочкой Люси, которую вы так ужасно предали шесть лет назад? Ну так помогите её родителям. Всего пять ударов, — он тихо стал подталкивать Нулефер к столбам, а сам смотрел на своих рабов. — Взгляните на истинную дружбу. Бескорыстную. Взгляните, как с вами поступают воспетые освободители. Нулефер, давай, девочка, ты же можешь остановить пытку.
Нулефер стояла перед изодранными спинами Фьюи и Джины с кнутом в руке. «Просто ударь. Покажи дружбу», — слышала она напевающий голос Нормута. И бьющий до сих пор мираж гонга. Она хотела бежать, рвать ногтями землю, спасаться и в то же время спасти Кэлизов. Она подняла кнут, и тут услышала шёпот Люси:
— Не может быть… Она снова пошла против нас… Я ей решила поверить…
Гонг забил сильнее. Набат загрохотал. Уши наполнились болью, тьма закрыла глаза. И Нулефер сделала удар.
Казоквар завыл.
Во второй раз на него обрушился кнут, попавший прямо в левый глаз. Заставивший Нормута потерять равновесие и упасть.
Нулефер сопела, рычала и била, не щадя. В тумане перевёрнутых мыслей крутилось одно слово — ненавижу, ненавижу. Она била кнутом, топтала ногой и была на грани, чтобы не зареветь зверем над лежащим Казокваром. Где-то вдали послышались шаги ног.
— Не подходите ко мне! — вскликнула Нулефер.
Она была красной, со лба шёл пот. Распрямив левую руку, Нулефер бросила силы к грязной луже, что называлась прудом. И тут же верёвки воды схватили за туловище помощников Казоквара, которые уже направили ружья на неё, и Фалиту, бросившуюся за помощь мужу. Продолжая полосовать спину и лицо Нормута, Нулефер то кидала вниз на землю, то рывком поднимала вверх фанесу Казоквар и управляющих. Прекратить чужие страдания. Остановить. Остановить их. Билось в далёком сознании, заглушающем всё.
Хлопок, и в имении стоят Тобиан, Уилл и Идо.
Но Нулефер их не видела. Она была в своём мире. В котором находились только она и Казоквар, олицетворяющий всё зло, на которое она насмотрелась сполна за короткие четыре месяца. И слышала только его детей. Двух чудесных малышей и девочку, которые со смехом, не отрываясь от игр, наблюдали за наказанием Джины и Фьюи. Теперь они рыдали и просили пощадить их отца.
— Больше плачьте. Больше! Смотрите и изучайте, вас ждёт тоже самое, что и вашего отца!
— Прекрати, сестра! Пожалуйста!
Ища ногой, куда бы вступить, чтобы скрыться, Элеонора жалостливо шептала. Её глаза были ясны, спина ровна. Элеонора вернулась в реальность. Но вот Нулефер не отгоняла от себя пелену тумана. Она насмешливо и кичливо обернулась и прорычала.
— Ты!
Она направилась на сестру, сжимая крепче кнут.
— Ты во всём виновата. Тварь. Это ты. Ты их сдала! Ты.
Элеонора дёрнулась назад. Подвернула ногу. Упала. Сади неё никого не было — рабы расступились, управляющие лежали на земле, проверяя цели ли их кости.
— Сестра, пожалуйста… — Элеонора заслонила рукой лицо.
Она со страхом смотрела на Нулефер, но сестра всё ещё видела те холодные леденящие душу глаза. И жалобный её голос казался для Нулефер гонором безразличия, с которым Нора приказывала доставить её и Люси в имение. Липкий, мерзкий комок чесался в горле Элеоноры, и невыносимо жгуче было его проглатывать. Осознавать, что перед тобой стоит не взбесившийся раб, бунтарь, а родная младшая сестра.
Лицо Нулефер перекосилось от ненависти и желчи, колотились руки. Она взмахнула рукой.
— Ты ответишь за всё.
И тут прозвучал тоненький раздирающий барабанные перепонки голосок.
— Не трогай мою маму!
С особняка бежала Тина, а за ней няня, пытающаяся остановить девочку. Тина бросилась к Элеоноре, впилась слабыми ручонками в её платье и подрагивающим голосом залепетала:
— Она моя мама! Не трогай маму мою!
Её тоненький писк ударил по Нулефер раскалённым железом. Она выронила кнут и сама зашаталась, едва не упав сама. Ноги не слушались, руки дрожали, губы повторяли заклятое «ненавижу». Она металась между соблазном покончить со всеми держащими её и Кэлизов цепями и в то же время страшилась повернуться красным разгорячённым лицом, посмотреть накалёнными глазами, да даже вздохнуть, бешено дыша, на малютку Тину, которая не была запачкана кровью, в отличие от её собственного багряного теперь платья.
Нулефер двинулась в толпу людей. Она чувствовала, как рабы нервно переговариваются, шепчутся. И с ними рядом стоят сгорбленные, поднявшиеся на ноги управляющие и Фалита. Все они наполнены страхом. Страхом, объединяющим классовых врагов, противников, мучителей и жертв, королей и их лжепоследователей.
В толпе Нулефер нашла Идо. Прижалась к его груди и произнесла как можно настойчивее:
— Унеси меня отсюда.
Идо повиновался.
Стоны не затихали. То держали последние в себе силы Фьюи и Джины, висевшие на столбах в полуобморочном состоянии. То прижимал руки к своему лицу Казоквар. Его спина усеяна рядом красных полос, руки были покрыты кровью, он хрипел:
— Мои глаза. Мои глаза.
Его хрипы заглушал плач детей. Рыдали Азадер и Алекрип, прячась за спиной попискивающей Ромилы. Тихо хныкала Тина, которую быстрыми суетными поцелуями успокаивала Элеонора, приговаривая обычные слова, кои так часто говорят все матери: «Всё будет хорошо, моя милая». Хотя прекрасно знала, что хорошего больше в их семье никогда не будет. С Фьюи и Джиной стояли их дети — Люси и Майк, потерявшие дар речи, лишившиеся возможности говорить или плакать.
Эван поднял брата. Наверное, это был первый раз, когда Казоквар-младший стал опорой для Казоквара-старшего. Нормут не показывал лицо окружающим, но только слепой не мог увидеть, как стекала и капала на сапоги кровь.
— Снимайте их, — шевельнул он пальцем на Кэлизов, — отвозите в участок.
— Не так быстро!
К шатающемуся Нормуту подошёл Тобиан. Хозяин был жалок, но бывший раб не думал посмеиваться. Он ужаснулся, заглянув под ладонь Нормута, и увидел левый вытекающий глаз. Впрочем, и сам Тобиан поглядывал на мирно покоившийся кнут и представлял себя на месте Нулефер.
— Это люди принадлежат мне. Оставь их в покое.
Он протянул Нормуту бумагу, на неё тут же капнула капля крови.
— Читай, — перенаправил бумагу Тобиан Эвану. — Это ордер, закрепляющий моё право на награду за сдачу властям двух беглых рабов Фьюи и Джину и право взять к себе в собственность их малолетнего сына Майка. Я сдал Кэлизов санпавским властям, пока ты устраивал публичную казнь. Пришёл, сказал, что знаю, где они живут и как теперь называются — то есть Симоном и Фионой. Подключил к делу соседей, которые посмотрели на карточки беглых Фьюи и Джины и признали в них своих соседей Кэлизов. Полиция приняла все эти сведения и направила запрос, чтобы выдать мне, как первому сообщившему ей о беглых преступниках сведения, награду. Нормут, — властно повысил голос Тобиан, — не стоило тебе было заниматься местью. Ты так увлёкся ею, что не подумал сразу заявить кому нужно, что нашёл преступников. А может быть и догадался, ты умный однако человек, но побоялся, что полиция на сей раз не позволит тебе свершить самосуд. Даже тот, который бы обошёлся без смертей. Развязывайте их! Немедленно везите в ближайшую больницу! — кричал он уже казокварским невольникам, своим бывшим товарищам.
Люси, по-прежнему застыв, обнимая перепуганного братца, смотрела на Тобиана с дикой благодарностью, восхищением и трепетом. Она не приходила в себя, но явно начинала понимать, как её и её родителей от Казокваров уносит яркая стрела прочь.