— Мама с папой спасены, да, Бон? — с надеждой промолвила она.
— Нет, — отрезал Тобиан. — Я должен их сдать в полицию. Я избавил их только от Казоквара. Но Майк остаётся с нами.
Он прижал голову Люси к своему плечу. Страшился позволить ей смотреть на содрогающихся родителей, которые имели ещё сил прошептать: «Спасибо за сына». Имение Казокваров как никогда поглотилось криками, плачем, стонами и грохотом. К Тобиану подошёл Уилл, побледневший и потрясённый.
— Нулефер, она же не вернётся больше?
Тобиан кивнул:
— Я бы на её месте — нет.
***
Некогда разваливающийся склад был смятён с лица земли — тайная полиция знает своё дело — на его месте находилась груда обломков и мусора, каких-то жалких камней, которые перестали быть полезными даже своре бродячих собак. Дул северный ветер, в лужах кровавым пятном плавали останки вина и дохлая крыса, пожираемая мухами.
— Куда нам? — потребовала Нулефер.
— Сюда, — показал Идо на канализационный люк за складом.
Капелью звенела в канализации отхожая вода, щекотались и грызлись крысы под ногами. Дорога тянулась на мили, сражаясь с горой хлама, натыканными осколками бутылок, смрадным ароматом подземелья. Нулефер не закрывала нос, она готова была пройти и худший путь, но чтобы увидеть их. Пока она шла, она молчала. Разговаривала лишь сама с собой. И в этом скупом разговоре было мало слов, одни чувства, помноженные на ненависть.
Тоннель поднимался вверх. Крыша люка, а над ней какое-то сырое помещение. То ли заброшенный склад, то ли магазин.
Свет не проник в глаза, как обычно бывает, когда из тёмного помещение заходишь в другую комнату. В ближайшем углу лишь зажёгся огонёк. На Нулефер смотрели двое. Окрепший, набравший веса в тело и силы в мускулы Тимер и Карл, жаждущий вкусить что-то новое, грядущее. Сзади них копошились чёрные тени — тоже люди, но чьи лица покрывал мрак.
— Я пришла к вам, — заявила Нулефер.
— К сожалению, мне не удалось привлечь к нашим идеям Тверея, — грустно произнёс Идо.
— Но я не позволю ему вам мешать, — со звучностью дуэта скрипок речь Тенрика дополнила Нулефер.
Тимер зажёг своим факелом два других. Стало светлее. Опьянённые жаждой для свершения мести десяток людей хищно скалили зубы.
Также стало мрачнее: Карл считал динамитные шашки в коробке.
— Добро пожаловать в наши ряды, Нулефер! — с предвкушением сказал Тимер.
========== Глава 29. Грехи и прегрешения ==========
Комментарий к Глава 29. Грехи и прегрешения
Эпиграф не совсем подходит к главе, но всё же я посчитала, что он должен быть здесь при описываемых событиях.
«Раб гораздо лучше понимает своего господина, пусть даже самого жестокого, чем своего освободителя, ибо каждый раб отлично представляет себя на месте господина, но мало кто представляет себя на месте бескорыстного освободителя. Таковы люди и таков наш мир»
Трудно быть богом. Братья Стругацкие
Взрыв прогремел ранним утром. Лишь открылись двери Конорского суда, мощная волна содрогнула здание. Моментально обрушилось перекрытие между первым и вторым этажами, с треском вылетели стёкла, запах динамита пронзил воздух, и вой людей, покалеченных, заваленных кирпичами и обломками, оглушил округу.
Вслед за взрывом прошлась череда слабых хлопков, и в разрушенное здание влетели они — пятьдесят человек с сияющими багровыми повязками на лбу. Яростный поток воды сразил охранников, которые из последних сил держались на ногах и не могли как-либо помешать им — освободителям. А затем последовала резня.
Звон стали, кромсающей плоть, смешался с криками ужаса. Светловолосый мужчина, чьи глаза были темнее ночи, втыкал нож в руки или ноги судей, секретарей и великодушно улыбался — я сохраняю вам жизнь. На сей раз. В сопротивлявшихся стрелял его напарник, более буйных усмиряла вода. А между тем горстка взбесившихся людей разрывала бумаги, поджигала кабинеты и архивы и на стенах красной краской писала: «За смертный приговор нашим товарищам». Огонь пожирал здание, слабые балки падали вниз. Незаметно появился проходящий и унёс прочь своих товарищей. На полу лежало синее полотно с окровавленными крыльями.
Это было только началом. Раз в одну или две шестицы взрыв оглушал какой-нибудь зенрутский город, и на месте тут же оказывались освободители, добивающие остатки зенрутской силы. Их предводитель с закалённой ненавистью на лице, вечно следующий за ним по пятам друг, девчонка, повелевающая водой, и проходящий через пространства маг — эти люди врывались первыми, а за ними проскакивали не менее ожесточённые последователи.
Первые два месяца терракты обходились малой кровью. Освободители подрывали суды, в которых несправедливо судили их друзей, полицейские участки, где устраивали на их облаву, конторы, где сидели яростно выступающие за рабство чиновники, нападали по дороге на кареты аристократов, избивали, наносили им раны на глазах у жён и детей и отпускали. Их наказания не избежали даже парламентарии распущенной «Народной силы» — за предательство, за то, что не поддержали террор и отвернулись от бывших товарищей по восстанию.
Но с каждым взрывом росло сопротивление против них, власти отвечали взаимностью. И освободители били ответным ответом, который становился всё сильнее и сильнее. Взрывались поезда, посреди дня к человеку мог подбежать некто в сером незаметном одеянии и выстрелить в затылок.
Днём господствовали освободители. Тогда, когда на их манёвры могла смотреть перепуганная толпа и трястись от страха, чувствовать каждой клеточкой своего тела их неуязвимость и власть. Ночью на охоту выходили краснолицые соколы, так в народе называли людей из отряда Зоркого сокола, что прятали свои лица за красными масками. Соколы вторгались в дом, связывали хозяев, которые каким-нибудь левым боком по словам соседей могли сотрудничать с освободителями, и увозили в неизвестном направлении. Бывало, обратно никто не возвращался. Любое упоминание об освободителях и краснолицых соколах одинаково до дрожи приводило людей в страх. Однако шептались, что освободители без раздумья не нападают.
И, действительно, атакам подвергались лишь государственные здания, чиновники, аристократы, военные. После нападения на владение рабовладельцев исчезали рабы, которые потом передавали хозяевам пламенные приветы из Камерута.
Тимер говорил своим: «Мы несём справедливость, смерть только её спутник». Он глубоко ценил уважение, дружбу и преданность в своих рядах, не терпел пьянства, подхалимства, трусости. С началом первых кровавых атак Тимер столкнулся с первым предательством — один из союзников сдал их базу краснолицым соколам. Расправа не заставила себя долго ждать. Собрав товарищей, выстроив их в круг, Тимер предложил предателю — застрелиться самому или же он перережет ему горло. Напоследок Тимер подарил приговорённому к самоубийству освободителю десять лишних минут, чтобы помолиться вдоволь богам.
Из Кровавого общества уходят мертвецами», — сказал Тимер.
В тот день ни одна слезинка не скатилась с глаз Нулефер, когда она наблюдала за смертью товарища, с которым несколько месяцев делила еду и кров в сырых убежищах, которому перевязывала раны, которому доверяла мечты о том, что наступит время, когда вылазки освободителей окончательно пошатнут Зенрут. Он заслужил — был её ответ.
Тимер верил Нулефер, но Карл всякий удобный раз настраивал друга против неё.
— Посмотри ты на неё. Маленькая, вчерашний ребёнок, хлипкая, она не сможет с нами до конца идти. Сдастся. Ну вот послушай, о чём она с Идо разговаривает.
Нулефер и Идо грелись возле маленькой печушки и шептались так тихо, что крысы за стенами пищали громче их.
— Все наши жертвы служат мостом для будущей победы, согласен, Идо? Нам стоит вытерпеть всё это, пронести через себя, просто забыть. Уничтожать врагов — это выбор Тимера, я здесь не за смертями пришла, я не держу в руке оружие, я только помогаю Кровавому Обществу сломить волю зенрутчан и королевы.
Нулефер не принимала участие ни в одной казни, она ни разу не подкладывала бомбу под рельсы, но её помощь как мага была неоценима. И её выдержку и смелость Тимер часто ставил другим в пример. Удачно вернувшись с очередной атаки, Нулефер смывала себя копоть и грязь, подкармливала приблудных собак, играла с ними в палочку, потом зажигала свечку и погружалась в какую-нибудь похищенную книгу. Впрочем, однажды Нулефер едва не сдалась и шестицу по ночам видела во сне одни кошмары. Днём шарахалась Тимера.