И как удачно порой Тимер выбирал время для налёта. Едва он начинал размышлять о своём замысле, смотря с высоты на чёрную землю и ничтожных людей, звенел гонг в храме. С его последним ударом грохотали часы. И большая стрелка ударялась о цифру пятнадцати часов дня. Пятнадцать богов вдыхали в спину Тимера силу и неуязвимость и отпускали его грехи.
***
В Рыси, когда в неё нагрянули освободители, стоял нестерпимый зной. Ласточки усаживались на солнечный край крыши и подставляли брюшко под свет и тепло. Но для людей никиниаское солнце пекло безжалостно, выжигая воздух. Нулефер на ходу вытирала платком пот, не отвлекаясь от дороги. Самокат, естественно не свой, похищенный в последнем налёте, пролетал мимо знакомых, милых её сердцу деревьев липы, высаженных в ряд.
Нулефер просто не могла уйти из Рыси не навестив семью, о которой ничего не слышала пять месяцев. Тимер дал ей добро — несколько свободных часов. Нулефер была бесконечна благодарна своему предводителю за — кто знает? — быть может последнее свидание с родителями. Верность обществу граничит со смертью чаще, чем с жизнью. Нулефер чувствовала, как её окутывает страх — не загнала ли она отца и мать в казематы Эмбер? и настигает стыд — она столько времени не могла оповестить родных ни одним письмом, весточкой, что жива. Впрочем, это лишнее, о её смерти запели бы все газеты и винамиатисы Зенрута.
Называется, сделала родным подарок на Новый год.
Когда она перелетела врата, до неё донеслись приветствия слуг. Столь непривычные, изумлённо-испуганные, будто бы к ним пожаловал сам Казоквар с расправой. Под окном дома, у клумб Ханна, присев на колени, подправляла лепестки астр.
— Мама… Я ненадолго, — слезла с самоката Нулефер, но не оцепляя от него руку, опасаясь любой опасности от внезапных, как падающая звезда, краснолицых соколов.
— Доченька моя! — простонала Ханна.
Она бросила садовые ножницы и схватила Нулефер, накрепко прижав к своему телу. Мать постарела, обзавелась рядом морщинок. В рабочем холстинном платье и с соломенной шляпой на голове она казалось глубоко уставшей, выдыхающейся. Нулефер было горько осознавать, что Ханну губит не работа в саду, а исчезновение дочери.
— Ты жива. О, дочь, я ночами не сплю! Что с тобой сделали эти люди? — Ханна провела рукой по щеке Нулефер. — Ты осунулась, огрубела-то как. Твоя кожа не юной девушки, а солдата, прошедшего войну.
Нулефер уткнулась носом в плечо матери. До чего же приятно снова ощутить эту потерянную нежность!
— Я в полном порядке. Я пришла, чтобы успокоить тебя и папу. Я скучаю по вам.
— О, твой папа…
Нулефер не расслышала полушёпот Ханны. Она обернулась на рабов, окруживших блудную хозяйскую дочь. Старый ворчун Дрейк, маленький поварёнок Фэрт — подрос, сорванец, на две головы! — мрачный шахтёр Тенер, облачённый в чёрное пальто, и его жена Канда, тоже укутавшаяся в чёрный жаркий плащ, няня Пэлли.
— Можно я вас обниму, госпожа Нулефер! — со вздохом прокряхтела няня. — Задурили вам голову. Не нужно было вам покидать Рысь, ох, не нужно!
— Отойди от неё, Пэлли! Не прикасайся к этой девчонке!
Сапоги Оделла были так тяжелы, что половицы на крыльце особняка заскрипели и задрожали. Отец сделал пару шагов и остановился. Он выглядел каменной статуей, с вытянувшимся заостренными скулами, холодный непроницаемым взглядом. Едва услышав первые отголоски его баса, Ханна вцепилась в Нулефер.
— Отпусти её, жена. Отпусти эту мерзавку немедленно! — продолжал оставаться на пороге Оделл.
В Нулефер попал его уничтожительный взгляд.
— Папа! Не говори так! — взмолилась она.
— Не называй меня отцом, ведьма!
Оделл взорвался. Он мгновенно покраснел, топнул подкованным сапогом по крыльцу так, что проделал дыру.
— Ты мне не дочь! Убирайся! Я видеть тебя не хочу! Убийца, мразь, тварь, каких только свет носит! Я воспитывал в своих дочерей женщин, людей, а ты стала последним животным, гнилью! У меня больше нет дочери! Ничто не смоет твоих преступлений, убийств и насилий, разруху, что ты учудила в стране… Знал бы, что у меня родится такое чудовище, задушил бы ещё в колыбели тебя!
Ханна заслонила Нулефер, хотя Оделл не собирался выполнять свою угрозу.
— Прекрати нести бред! Я же говорю, её свели с ума освободители! Она твоя дочь!
Оделл взглянул на Ханну, как на предателя.
— А я повторю, у меня нет дочери. Ты посмотри на её рожу, бедная, такая заблудшая душа. Всё она понимает, всё осознает. Ведь так, Нулеф… Даже не могу обратиться к этому человеку по имени, которым я когда-то одарил его.
Перед Нулефер стоял не её отец — добрый, ласковый, надёжная опора, лучший друг, коим он был всю жизнь. Стоял чужой незнакомый человек, напоминающей злостью и пылающим гневом Огастуса.
— Да, этой мой выбор. Но я не убийца, папа!
Кричать сильнее, попробовать его убедить в обратном.
— Всё сотворил Тимер! Клянусь всеми богами, что я не убивала никого! Папа, папочка, я только уничтожаю дома ужасных людей вроде Казоквара! Я атаковала суды, департаменты, следила, чтобы никто не обнаружил заложенную под мостом взрывчатку, когда на нём должен будет проезжать парламентарий. Поверь мне, папа…
Оделл кивнул.
— Не оправдывай себя. И, тварь, прекрати меня звать отцом, сколько раз говорить?! Ты что же, полагаешь, что если не держала в руке нож или пистолет, то ты чиста как белый день? Ты соучастник, и кровь от каждого террора Каньете лежит на тебе. Ничтожна, бессердечна, и, главное, глупа. Не оправдывайся, не говори, что ты не в ответе за погибших при взрывах детей, изнасилованной девушке — дочери полковника Буше. Всё, убирайся из моего дома, пока я не вызову краснолицых! Ханна, иди в дом, у тебя есть дела поважнее. Дрейк, Фэрт, Пэлли, расходитесь, не позорьте себя, наблюдая за этой мелкой выдрой.
— Но папа…
Нулефер не верила, что у неё больше нет отца. Она побежала к нему и схватила его за руку. Оделл изо всех сил оттолкнул её, и Нулефер полетела с крыльца. Упала, ударилась головой. К Нулефер незамедлительно подбежала Ханна и присела с дочерью.
— Как ты можешь, Оделл? Я ненавижу тебя!
Как заряд от молнии по спине Оделла пробежал заряд. В груди остро ёкнуло, и последние крупицы самообладания оставили тело.
— Хорошо. Хорошо, Ханна! С этого дня у меня нет не только дочери, но и жены! Я развожусь с тобой. Не осталось больше сил слушать, как ты поддерживаешь мерзавку. Всё, Нулефер здесь, проследуй за ней и стань послушным членом Кровавого общества, если любовь к паршивке сильнее любви ко мне, к нашей Элеоноре и Тине. Что ж ты так, Ханна? Тебе, я вижу, неважно, что друзья Нулефер завтра нападут на Казокваров и разрубят на мельчайшие кусочки твою старшую дочь и единственную внучку? Ну, хорошо, я принимаю твой выбор!
Оделл вскочил в распахнутую дверь и исчез.
— Да как хочешь! Я не отвернусь от Нулефер! — Ханна крикнула уже вслед воздуху.
Не прошло и двадцати секунд, Оделл выбежал с толстым чемоданом. Невозможно было собрать чемонад так быстро. Напрашивался вывод, что вещи были давно в него сложены и только дожидались нужного дня. Оделл размахнулся и швырнул чемодан к самокату Нулефер. Тот открылся и из него выпали платья, шляпы, шали, туфли и книжки.
— Освободители пообещали мне, что не тронут мою семью! — оправдываясь, как могла, закричала Нулефер.
Безответно.
— Сегодня же еду разводиться. Уверен, Церковь Пятнадцати Богов поймёт меня и даст разрешение. Ты добилась своего, один человек стал свободным — это я! Ни пугливой жены, ни дочери! После церкви переделаю завещание, всё достанется Элеоноре. Других наследников у меня отныне нет.
Нулефер встала на ноги, они тряслись. Нулефер не чувствовала никогда в жизни такой опустошённости. Даже наивно защищающие от Оделла руки Ханны не спасали её от смятения.
— Вы тоже считаете меня убийцей…
Умоляя об ответе, Нулефер спросила стоявших рядом Тенера и Канду. По приказу хозяину Дрейк, Фэрт и Пэлли ушли, хотя на самом деле их головы выглядывали из господского дома. Тенер и Канда стояли неподвижно, Нулефер показалось, что Тенер сжал кулак в готовности опустить его на чьей-то нос — её, по всей видимости.
— Ты знаешь, почему они в чёрном? — зарычал Оделл. — Завтра похороны их сына! Кама убили.