— Что случилось? Не темни! — потребовала Люси.
Тобиан не собирался раскрывать свои планы.
— Наша столица — жестокий город, который любит уничтожать маленьких детей и их беззащитных сестёр. Ты в Конории пропадёшь одна с Майком. Уезжай в Рысь, так будет лучше для вас. Хорошие люди помогут тебе с работой, жильём. Оделл и Ханна, помнишь, предлагали тебе приют?
— Почему я должна покинуть тебя? — вскричала Люси.
Ответом послужила грустная улыбка Тобиана и неожиданные слова:
— Это я покидаю тебя. Я уезжаю в Санпаву. На месяц, на два, на год — я не знаю, когда я вернусь. В Конории если и окажусь, то мимоходом, и с проходящим за очередным зельем превращения.
Тобиан пальцем закрыл рот Люси, чтобы та не начала засыпать его вопросами. Он пытался дать ей понять, что каким бы дорогим другом она не была ему, в делах его семьи Люси чужая.
— Ничего не спрашивай. Это сложно объяснить мне, ещё сложнее тебе понять мой выбор. Ты, наверное, привыкла, что я — Бонтин, но я считаю себя Тобианом и я не могу выпустить из своих жил кровь Афовийских. Не пытайся со мной связываться в Конории, я не отвечу, и даже не буду тебе писать. Если я серьёзно пострадаю, меня ранят или убьют, то Уилл непременно доложит тебе.
Через шестицу Тобиан попрощался с ней, с Майком, навестил Урсулу, с которой последние месяцы виделся очень редко, и сел на поезд. А ведь в далёкую Санпаву Тобиана могли бы спокойно переместить проходящие Афовийских…
Несмотря на сказанное, Тобиан почти каждый день связывался с Люси винамиатисом, чтобы узнать о её настроении и спросить про братишку. Заручившись камнем, он показал ей красоты города, густые санпавские леса и пустые одинокие земли. Люси обмолвилась как-то нечаяно, что так приятно получать от друзей вести, письма и поздравления. Тобиан поймал её слово «письма», надул щёки и стал строчить на бумаге. Через десять дней Люси получила настоящее, живое, написанное чернилами письмо, от которых она успела отвыкнуть.
А потом Тобиан вспомнил про своё обещание.
Он исчез.
***
Жизнь в военной академии Гумарда тяжела и сурова. В шесть утра подъём, затем до четырёх часов дня занятия, после — время на самостоятельную подготовку, наконец, в семь вечера последнее построение, заключительные занятия, час отдыха перед сном и ровно в десять отбой.
Курсанты практически не знали отдыха, ведь свободные минуты и часы надо заниматься и заниматься, закреплять материал, иначе легко вылететь из академии и опозорить семью — у Гумарда не будут слушать жалостливые слезливые рассказы, почему вдруг сегодня забылись азы фортификации. Редкие девушки, обучающие в академии, должны забыть, что они девушки. Девчонки и мягкотелые женщины остались за стенами академии, здесь же сидят мужчины, офицеры, от сноровки которых зависит исход войны. Многие уходили, ещё не закончив первый курс — не справлялись с нагрузкой, строгостью правил, не понимали глубину военного искусства, управления войсками и прочих наук. Те, кто продолжал учиться, вынуждены были забыть про прошлую беззаботную жизнь, потехи и гулянки. Как-то раз во время проверки комнат у одного курсанта обнаружили спрятанное под матрасом кровати девичье нижнее бельё и непристойные для офицера рисунки женской наготы — его немедля исключили.
Выпускники говорили младшим братьям, что в их времена учиться было полегче. Но с поступлением принца Фредера Афовийского, правила ужесточились. Безопасность зенрутского наследника стала одной из задач руководства академии. Раньше курсанты знали специальные лазейки, с помощью которых убегали на ночь в ближайшие кабаки, где их ждали любимые девушки. После мятежа все ходы мгновенно исчезли.
У Уилларда не имелось в запасе лишних минут для безделья, как у курсантов, он был всегда наготове. Опасность могла поджидать Фредера отовсюду. Ею мог стать и завербованный однокурсник, и непонятно каким образом проникший в здание освободитель, и заложенная в подвале взрывчатка. И скользкий пол, на котором наследник случайно мог бы поскользнуться и сломать руку или ногу. Да, и такие мелочи входили в обязанность телохранителей. Всего у Фредера их было двадцать. Офицеры охраняли принца в академии, во дворце и за её пределами, распределив работу и сменяя друг друга.
Но у Уилларда не было графика службы, он должен был следить за принцем круглые сутки, в любом месте, неотступно следуя за ним по пятам. Он посещал занятия с Фредом, ночевал с ним в одной комнате в академии, стоял всегда у него за спиной на светских вечерах во Дворце Солнца. И не получал никакого поощрения. Собственным карманом Фредер благодарил друга и выплачивал ему триста аулимов на шестице. Смехотворное жалование для телохранителя! Но и этому Уиллард был рад, как и выходному, которым его награждал каждую шестицу всё тот же Фредер.
Огастус добился своего — взрастил надёжного и верного телохранителя для племянника. Пожалуй, слишком надёжного, иногда отмечал он. Уилл сторожил Фредера сильнее разъярённой мамаши-медведицы, везде и всюду ему мерещились члены Кровавого общества. Однажды, когда королевская семья посещала кладбище, где захоронили жертв освободителей, какая-то тень тронула принца за мундир. Мгновенно в неё полетели острые струи воды, схватили за шею и отбросили на несколько метров в кирпичную стену. Вскоре выяснилось, эта была маленькая девочка, которая захотела поближе рассмотреть принца… Она едва осталась жива после сокрушительной атаки Уилларда.
Случай замяли. Принц и его охранник вернулись к учёбе. О нём напоминали лишь резкие, возникающие так не вовремя слова Тобиана. Словно бельмо на глазу был Тобиан для Эмбер и Огастуса. Но с какой злобой на него смотрели мама и дядя, с такой радостью к Тобиану тянулись Уилл и Фред.
Всегда они были вместе, всегда были дружны. С первого дня знакомства Уилл и близнецы стали маленькой сплочённой семьёй. Для Уилла не было людей ближе и роднее, чем Фредер и Тобиан. Но Уилл постоянно чувствовал, что не занимает такого огромного места в сердцах друзей, как они у него. Братья любили друг друга больше жизни, и никого не впускали в этот круг. Неизвестно, чем была вызвана их глубокая привязанность — кровным родством, принадлежностью к одной семье, одинаковым лицом или всем сразу. Их отдаляли с момента рождения на свет — всё началось, когда на балконе дворца Эмбер показывала наследника народу, а Конел с Тобианом на руках стоял сзади неё, — но братья неутомимо тянулись друг к другу, не думая о проклятых пятнадцати минутах, о жизни и смерти, о долге будущего короля или же о ненависти раба.
Уилл был желанным гостем, лучшим другом, но никогда — третьим звеном в узах братства Фредера и Тобиана. Уилл и не ждал больше, гордясь дружбой с ними.
Сейчас он стоял в классе за спиной кронпринца, приняв серьёзный вид, и слушал, как друг своим новым приятелям травит анекдоты. Фредер и курсанты сидели тесным кружком, кто за партой, кто грубо на парте, и хохотали, пока могли, пока не начались занятия.
«Почему я не смеюсь над шуткой? — вот сейчас спрашивал Уилл себя. — Почему я не могу похлопать Фреда по спине, дружески пнуть его?»
Фредер повернулся к телохранителю, Уилл строго, как надо по этикету, кивнул ему.
То же лицо, что у Тобиана, та же фамилия и одна мать — королева Эмбер, но с Тобом можно подурачиться, выругаться при нём, сказать неприличную шутку, а с Фредом последние месяцы нельзя. Что это? — не понимал Уилл. Причина в строгом характере принца? Но ведь раньше он любил друга за серьёзный, взрослый нрав, разговаривал с ним на простом понятном языке. «Что же произошло между нами?» — спрашивал Уилл. Фред был его первым лучшим другом, равным по возрасту человеком, ведь принц Тобиан зачастую вёл себя как неразумное дитя.
Задавая последние месяцы себе этот вопрос, Уилл всегда начинал думать о чём-то другом, чтобы не слышать ответ. С Тобианом он часто гулял ночами напролёт, готовил с ним обед и ужин, когда Урсула пропадала на работе, дрался, мирился, прятался от полицейских после злостного проникновения в женскую баню, он тайком приносил ему еду в казокварскую шахту и горячо благодарил, что Огастус с помощью жертвы Тобиана оставил его в покое.