Потрясённый, покрасневший и потный от гнева, Уилл застыл между ним и дверью.
— Мы больше не друзья?
— Я этого не говорил, — ответил Фредер. — Ты мне очень дорог, но посуди сам, какая хорошая дружба возможна в нашем с тобой положении? Если ты что-нибудь захочешь поменять — всё в твоих руках, я даже не вмешаюсь.
Он толкнул Уилла плечом, не оборачиваясь, не замедляя шаг, чтобы напоследок взглянуть на смятённого телохранителя.
— Давай, Фред, — кричал на прощание Уилл, — скажи, чтобы я отныне звать тебя стал Его Высочеством!
— Как хочешь, так и зови, — издалека прозвучал голос Фреда. — Я не буду против Высочества, если тебе это слово нравится.
Уиллард остался один в холодном, тёмном и необыкновенно огромном, так ему казалось, помещении.
***
Никогда Уилл не чувствовал себя таким одиноким. Он разом потерял четырёх близких людей: отца и мать, которых иллюзорно мечтал долгие годы спасти из рабства, Нулефер, сбежавшую в Кровавое общество, и мудрого старшего друга и наставника Урсулу. Уилл не мог простить ей обмана, ему было всё равно, что учительница не находила в себе смелых слов, чтобы донести до своего ученика такую тяжёлую правду. Остались лишь Тобиан и Фредер. Да и то ненадолго. Тобиан уехал в Санпаву… А Фред не шутил. Вернувшись с занятий, он смотрел сквозь Уилла будто того отныне не существует в мире. Обмолвился парой слов чуть позже, да лишь о том, сколько гвардейцев будет охранять выставку.
Фредер умел держать обещания.
Бежать. Бежать. Бежать! — говорил внутренний голос Уиллу и кричал басом Тобиан через Санпаву. Но куда? И что там делать? Элементарные понятия не были доступны Уилларду, он не знал, чем будет заниматься, как жить дальше, хоть в соседнем привычном квартале, не говоря уже о другой неизведанной стране. Оказалось, шесть лет вполне сносной, почти свободной вдали от Огастуса жизни с Урсулой и Исали мало что дали Уиллу. Он боялся ступить шаг в неизвестность. С потерей Фредера и отъездом Тобиана за спиной образовалась дыра. Уилл чувствовал, как слабо ступают по земле ноги, как ещё сильнее бьётся сердце, если слышится даже хоть по стеклу голос Огастуса.
Ему нужен был совет, помощь от друга. Но когда Тобиан мягко, без твёрдости и отрешённости Фредера говорил Уиллу, что сможет его провести в Камерут или Иширут, он качал головой — тут же возникал хаотичный ряд беспокойный вопросов. А что потом будет с тобой, Тобианом? А если освободители наконец начнут охоту за Фредом? А если… А если… Терпеливый, как человек, понимающий Уилла как никогда другой, погасил винамиатис.
Уилл, отодвинув обиду и злость, пришёл к Урсуле. Вот кто не учил жизни! Учительница Урсула, надевшая чёрное изысканное платье под стать её вороным волосам, с волнением и нескрываемым испугом встречала ученика, боясь, что в любую секунду он начнёт отчитывать её и покинет. Пожалуй, за последние месяцы с исчезновения Нулефер Уилл чувствовал в ком-то родственную душу.
— Вижу, всё становится только хуже? — спросила она.
— Хуже я думал быть не может. Ошибался, — рассказал ей всё Уилл. — Я не знаю, что мне делать, как дальше жить. И кому верить. Тебе, хм, тяжеловато. Знаешь, я тебя, наверное, никогда не смогу простить за ложь о моих родителях.
Урсула отвела глаза в сторону, стыдливо и без желания снова терзать себя и ученика неприятными разговорами.
— Уилл… твои родители… я просто не хотела, чтобы ты почувствовал истинную утрату, не хотела причинять тебя зла. Хуже осознания смерти ничего не бывает, — она не поворачивалась к Уиллу, убирала с комода и книжных полок пыль и боялась встречаться с ним тёмным, стальным взглядом, оставшимся у неё после чистки мятежа на площади Славы. — За детей отвечают взрослые. Моя вина, что воспитывала из тебя только мага и забыла про воспитание человека. Уилл, если можешь, извини меня хотя бы за то, что так и не спасла вас с Тобианом. Я ж обещала, что не позволю Тобиану умереть, а тебе дарую свободу. Выбрала на свою голову помощь освободителям. Знала бы, что сотворят ужас на земле, стёрла бы сама их в те годы!
— Жалеешь о прошедших днях?
— Жалею только, что не разглядела в Тимере чудовище.
И дальше Урсула не говорила. Она перестала протирать пыль, открыла комод и достала маленький клочок бумаги. Оглянувшись в окно, нет ли там кого-нибудь постороннего, дала клочок Уиллу.
— Почерк… Нулефер! — воскликнул Уилл.
Коротко чернилами было написано. «Уилл, хочу поговорить. Встретимся в Южном лесу. Выбери безлюдное место и оставь записку, когда ты сможешь там быть, чтобы она не улетела от ветра — положи на неё мой сероземельник. Пожалуйста, не приводи полицию. Я буду одна».
— Бумажка появилась на днях у порога моего дома, — сказала Урсула.
Уилл внимательно вчитался в слова и поднял голову на Урсулу. Та смотрела на него без подозрения или злого умысла. Но вот Уилл не мог ждать ничего хорошего от лгущей ему наставницы. Положил записку на стол, якобы он не имеет к сбежавшей Нулефер никакого отношения и в лоб спросил:
— В Зоркий сокол сообщила сразу, когда получила записку?
— Не стала, — коротко ответила Урсула.
— А, понял. Поймаем сами?
— Тебе решать, — Фарар была не многословна. — Она же твоя подруга. Я хочу, чтобы ты, мой ученик, сам принял решение насчёт неё.
Урсула с силой сунула Уиллу в руку записку. Тот зажал её и кивнул.
Сероземельник, подаренный ему Нулефер, Уиллард хранил по сей день. Камень лежал у него в сундуке рядом с сушёной корой сосны, возле которой были похоронены отец и мать и первыми прочитанными книгами. Уилл нашёл в лесу, среди высоких шумных дубов пень и положил туда свою записку с двумя словами: «Следущий вторяк» и закрыл её сероземельником. Встреча важна Нулефер как воздух, понял Уилл. Этот простой сероземельник, найденный им у реки Рыси, дорог ей как какой-то артефакт, доставшийся от Создателей и их божественных детей, и Нулефер без причины не расстанется с ним.
До встречи с подругой ещё было время. Накануне вторяка Уилл попросил у Фредера разрешения поговорить с Джексоном Марионом. К его удивлению, Фред не задал никаких вопросов, просто подписал бумагу и небрежно сунул в руки своему телохранителю. Ни тени подозрения, ни хоть какого любопытства.
— Не боишься, я, может, буду готовить с бывшим мятежником против тебя заговор? — не смог удержаться Уилл и съёрничал.
— Кого бояться? — Фредер захохотал. — С тебя такой же заговорщик, как с меня портной. Дерзай, приятель, я в тебя верю!
Джексон встречал Уилла в той же камере для разговора. Цепи, наверное, стали неизменной составляющей бывшего губернатора, когда к нему кто-то наведывался в «гости». Но заключённым ли был Джексон? О незавидном положении знакомого Уиллу говорили лишь эти цепи. Джексон снова был причёсан, умыт, одет, хоть в незамысловатую грубую рубаху, но сидела она на нём как с иголочки. И само наглое, хитрое выражение лица говорило, будто Марион дни и ночи пляшет и песни поёт в тюремной камере.
Как похож на узника был его гость Уиллард. Робкий, оглядывающийся назад, ищущий скрытые винамиатисы — не подслушивают его? Не перепутали ли их местами, возникла мысль у Джексона.
— Как ваше самочувствие? — деловым тоном спросил Уиллард.
— Живём помаленьку, не жалуемся, — ответил Джексона, жуя какой-то корешок.
— Я бы не был столь беспечным, фанин Марион, — Уилл стоял рядом с ним, не садясь на свободный стул. — Вас ожидает смертная казнь. Первых мятежников уже начали казнить.
Вроде бы, ему показалось, что Джексон чуть застонал. Правда, тот сидел ровно, барабаня пальцами по столу.
— Жалко ребят, — вздохнул Джексон. — Не заслужили они такого сурового наказания. Не заслужили… Я был с ними до последней минуты, слышал через стенку, как они умоляли своих мучителей дать им пожить спокойно оставшиеся деньки. Не повезло. Умерли незаметно, безлюдно. Не то, что предстоит мне и Эйдину — публично, на глазах миллиона зенрутчан! Впрочем, посмотрим, кого ещё королева осмелится казнить.
— Вас.
— Меня? — широко раскрыл глаза Джексон. — Не уверен, мой мальчик. Меня пальцем никакая сволочь не тронет. Хи-хи, королева не дура меня губить. Хи-хи. На этом сказ окончен.