— Вам туда? — удивилась неожиданно Пенелопа. — Там сегодня остановился кронпринц Афовийский. Вы что… из его окружения?
— Я и есть кронпринц Огастус Афовийский.
Пенелопа смутилась, густо покраснела, слабо слышно произнесла: «Извините, я не знала», и быстрым бегом скрылась на заднем дворе гостиницы.
Огастус сокрушённо думал, что больше её не увидит. Рабыня не осмелится подойти к принцу. Но на следующий день она вышла из своей коморки, прождала Огастуса у дверей его дома и не отказала ещё в одной тайной прогулке по Викрину.
Так начался их месяц любви, беззаботных дум и пылких ночей. Огастус продолжал оставаться молчуном, любуясь Пенелопой и слушая её рассказы. Иногда, правда, расходился в речах, в которых проклинал своё положение и быстротечность времени. Он впервые осознавал головокружение, замирание дыхание и трепет, от которого останавливался рассудок. Он узнал, что семнадцатилетняя крошка Пенелопа — выращенное дитя, которое всю жизнь прожило в трактире и мечтает об одном — о свободе. У неё никого не было, кроме названного брата, конюха в конюшне, вот теперь появился и он — Огастус. Просто Огастус, никакой не принц и не Афовийский.
Спустя месяц Огастус был вынужден вернуться в столицу. Но часть его души осталась в затерянном в лесах Викрине. И он не находил себе места без неё. Пил, закрывался в своих покоях, в раздумьях охотился на зверя, однажды король отец едва не попал вместо кабана во внезапно застывшего на дороге сына.
Огастус понимал, он умирает. Он не может больше существовать. Надо вернуть себе жизнь — найти Пенелопу. И он помчался в Викрин. Один. Без охраны. Не предупредив отца и сестру. Во дворце царил хаос, а он лежал на сеновале и целовал Пенелопу. И клялся: «Никогда. Никогда я не оставлю тебя».
Про любовь принца и его местонахождение вскоре прознали противники монархии и пришли в восторг: буквально перед носом у них такой подарок лежит — беззащитный, неохраняемый наследник.
…Собственной спиной Огастус закрыл Пенелопу и принял в себя пулю.
Король приказывал Огастусу вернутся в столицу и прекратить вытворять недостойные наследника глупости. По его приказу Зоркий Сокол силой должен был доставить принца во дворец. Пока оставалось время до возвращения, Огастус стоял на поклоне у хозяина Пенелопы и предлагал деньги за рабыню. Двадцать тысяч аулимов. Мало? Сорок тысяч. И этого недостаточно? На те вам сто тысяч!
Хозяин просил у наследного принца три миллиона. Такие деньги через руки Огастуса проходили только с разрешения его отца, который никогда бы их не дал сыну за выкуп рабыни…
Был, конечно, хороший способ взять своих ребят и дубинками выколотить из скряги Пенелопу. Но Огастус боялся отца и не хотел сплетен, ведь про избиение трактирщика и последующую продажу Пенелопы кронпринцу не дай боги уловят дворцовые интриганты или пройдохи-газетчики, свяжут между собой два события, а там живи и правь, когда подданные будут знать, что их король Огастус не способен договориться с каким-то трактирщиком… Убить бы его, жену и пятерых детей, да ещё двух братьев-наследников, тогда Пенелопа отойдёт государству. Но, чёрт, снова пролитую кровь могут списать на него. Пожалуй, можно разорить трактирщика и он будет продавать своё имущество, чтобы избавиться от долгов, однако операция займёт некоторое время, а у него осталось несколько часов, пока он в Викрине.
— Огастус, а давай сбежим из страны, — прислонившись головой к его плечу, говорила Пенелопа. — Я и ты. Ты снимешь с меня ошейник с твоими возможностями, и мы сбежим!
— Я не могу нарушить закон, Пенелопа, — оскорблённо ответил Огастус, — я не могу тебя украсть.
Отец назначил его командиром гвардейского взвода тяжёлой кавалерии, чтобы у него не оставалось времени для поездок по стране. И для свиданий с Пенелопой. Но разве мог король Вильяс догадываться о плане своего сына, о внезапных ростовщиках и долгах, об умирающих лошадях и пожаре в стенах маленькой гостиницы?
Через год Пенелопу продали. И Огастус вновь бросил отчий замок, службу и помчался за любимой. Он нашёл её в Санпаве, где и выкупил, и потратил ещё две шестицы, чтобы найти Жонни, того самого конюха, названного брата Пенелопы, с которым она росла рядом со времён приютского голодного детства, а ещё двух приятельниц Пенелопы по трактиру.
Он дал ей свободу, подарил дом и прислугу, готовился к свадьбе.
— Огастус, братец, не наигрался ещё в любовь? — спрашивала сестрёнка Эмбер.
— Кто бы говорил, — посмеивался Огастус.
Сестра вернулась из Санпавы с графом Конелом Наторийским. Всё прыгала, всё скакала вокруг него. Эх, как они были смешны, милы и забавны: маленькая Эмбер и пухлый Конел. Точно дети шептались, косо поглядывая на взрослых. Зато они с Пенеполой смотрятся так красиво и достойно. Он — сильный, высокий, мужественный и она, Пенелопа — белолицая фея под плечом гиганта.
Отец не давал благословение на брак и запретил бывшей рабыне заходить за порог резиденций Афовийских. Огастус повозражал отцу и, поняв, что ничего не получит, переехал к Пенелопе. Из-за капризов Вильяса, как называл сам Огастус недовольство отца его невестой, приходилось скрывать свои отношения от общественности. Но тайная любовь меньше всего тревожила: с ним его жизнь, его услада, подарок богов. Его Пенелопа.
Однажды отец вызвал Огастус к себе. На хмуром лице старого Вильяса было больше морщин, чем в последние годы. Морщины прибавились совсем недавно, впрочем, Огастус не видел их. Когда Эмбер говорила, что папе нездоровится, что он изрядно постарел за год, Огастус сочувственно успокивал сестру: «Он по нашей матушке скучает. Ну ничего, скоро скорбь отойдёт. Ты не тревожься и не забивай себе голову понапрасну».
Сейчас Огастус заметил суженные злые глаза отца. Опять, решил, старик будет причитать о том, что он портит своим лицом.
— Огастус, ты собираешься пожениться на Пенелопе без моего благословения? — сурово спросил отец.
— Да, — Огастус легко ответил.
— И ты подстраховался со священником на тайный обмен крови в случае, если я запрещу тебе вступать в брак?
— Догадался, отец, — Огастус расплылся в улыбке.
— Меня вот что беспокоит, твои отношения перестают быть тайными — о них узнали в парламенте, и там твоим выбором недовольны.
— А я недоволен ими, — Огастус парировал.
— На днях, — отец оставался выдержан и спокоен, — парламент заявил, что не потерпит твоего брака.
— Нет такого закона, согласно которому парламент может отказать мне в жене, — Огастус усмехнулся.
— Но есть закон, наделяющий парламент правомочиями отказать наследнику короля в престоле. Парламент не хочет, чтобы выращенная рабыня стала его королевой. Огастус, ты наследник, твоя свадьба моментально превратит бывшую рабу в королеву, когда я уйду в мир иной. И кто согласится с этим? Кто из владельцев обширных плантаций, крупных шахт, кто из выращивателей людей, — у нас пол парламента связано с эксплуатацией рабов или же просто имеет кучу невольников у себя в поместьях — склонит голову перед выращенной королевой? А потом у вас обязательно родится наследник с выращенными корнями. Парламент его не примет. Парламент заявил, что не лишит тебя наследных прав, если Пенелопа станет твоей женой. Он не допустит тебя до трона.
— Что?!
Огастус слушал отца в пол уха, ловил лишь те слова, когда с ними звучало магическое имя Пенелопы. И тут пронеслось грозное «лишит прав», «не примет». Огастус насторожился. За секунду дошёл до него пропущенный монолог отца, и наконец-то Огастус за долгие годы побледнел. Он загрыз ногти и почувствовал, как сильно забилось сердце в груди.
— Что он позволяет себе? — дыхание прервалось от гнева. — Отец, вы можете с ними разобраться? Парламент не имеет права засовывать свой длинный нос в брак наследника.
— Но парламент имеет право отказать в правоприемстве возможному наследнику, — строго взирал на Огастуса отец. — Так будет и с тобой, и с твоими сыновьями и дочерьми. Им откажут, и твой род короля Огастуса просто прервётся. Парламент дал тебе два пути решения. Первый — ты разрываешь отношения с Пенелопой, второй — ты отказываешься от прав наследника короны, моим наследником становится Эмбер.