Эмбер вздохнула. Ворохом мыслей стали вспоминаться заслуги Мариона, затем его преступления, потом его игры в победителя, будучи закованным в кандалах. Хлынул жар, тут же вспомнилась последняя выходка Тобиана. Накатил гнев. Эмбер, будучи не одной в летающей карете, могла только сжать кулаки и высунуть голову в окно взглянуть на те чистые дорожки, на которых, возможно, когда-то следил и пакостил её сын. «Когда ты, Тобиан, дашь мне покоя?» — произнесла про себя Эмбер.
Её молчаливый разговор почувствовал Рис.
— Ваше Величество, что вас беспокоит? — медленно спросил майор. — Я не требую у вас ответа, но всё же. Я не так давно стал вашим личником и мало знаю вас и вашу семью, а вы, вижу, что-то скрываете. Мне тяжело выполнять в совершенстве свою службу, находясь в неведении о жизни своего подопечного, то есть о вас, Ваше Величество.
До чего ж хорош, заботлив, вежлив был Рис, неожиданно для себя подумала Эмбер. Он знал своё месте и не лез, куда было нельзя, но служба телохранителя обязывала знать её проблемы и врагов. Врагов, боги, врагов! «Да мой злейший враг, уважаемый Рис, — хотела вскрикнуть Эмбер, — это мой родной сын! И, как я низко опустилась, что приняла его сторону. Как посмела я согласиться с ним в вопросе о Марионе!»
— Риан, у вас когда-нибудь рушилась семья? — негромко спросила Эмбер и тут же, как бы извиняясь, добавила. — Не отвечайте, если не можете.
Рис потупил глаза.
— Да за что вам жалеть меня, вдовца и бывшего отца? На протяжении девяти месяцев со дня восстания я спрашиваю себя, была ли у меня семья вообще. Мой единственный сын вырос негодяем, а как я его любил, сколько сил вкладывал в него. А он только и знал, что обкрадывал меня и устраивал драки. Нынче похоронен как герой, отважный солдат, погибший в неравной схватке с мятежниками… Жену поймал на измене, а она, как узнай о смерти сына, взяла и покончила с собой. Ваше Величество, я ненавидел свою семью всей душой, а теперь её нет. И, знаете, что я хочу? Снова окунуться в эти тяжёлые проклятые узы, снова подраться с сыном, снова устроить жене скандал. Но видеть, видеть их лица перед собой. Просто видеть противные эти рожи и в душе понимать: «Чёрт, да я ж обманываю себя, я ж люблю этих мрподлецов!».
Разговор как-то стих. Рис думал про своё. Эмбер про своё — карета подлетала к академии Гумарда. Шёл пятийник, вечер. Конорские курсанты гурьбой выбегали из академии и рассаживались по своим каретам, их провожали, стоя у ворот, друзья, поступившие в академию из других городов и живущие постоянно в казармах.
Пока кричала дикая бесноватая толпа освободившихся от учения курсантов, в стороне тихо и смирно разговаривал Фредер с Тобианом, который пришёл за братом. Сзади молча стоял Уиллард. Эмбер замечала, что за последнее время между её старшим сыном и Уиллом возникла какая-то странная прохлада, отчуждённость. Её подозрения подтверждал Тобиан, который болтал только с Фредом или отдельно с Уиллом. Но Эмбер не вмешивалась, она точно чужая в дружбе принца и его телохранителя.
Её карета остановилась. К Эмбер подошёл поздороваться Фредер. Мать всего лишь спросила, как у него дела и пожелала приятного выходного, которые сын проведёт в Загородном Дворце вместе с возвратившимся из Санпавы братом. Без неё.
— Мама, с вами всё в порядке? — с ужасом спросил он. — Мама, у вас мутные глаза, что-нибудь случилось?
— Да, всё нормально, не волнуйся за меня, Фредер, — улыбнулась Эмбер.
Ах, Фредер! Даже после стольких ссор, перепалок, даже после того, когда она собралась лишить его прав на престол в пользу случайно зачатой дочери Огастуса, если Тобиан позволит себе сказать лишнее, Фредер тревожится о ней. О, эти милые, голубые, родные глаза. Глаза Конела. Хотя лицо Фредеру досталось от афовийской породы, такое же большое и квадратное было у её покойного отца короля Вильяса.
Эмбер обернулась за сурового Тобиана, скрестившего руки. Он был с лицом Бонтина, но Эмбер ясно представила истинного Тобиана на месте этого бунтаря. И её бурно захватило негодование. Она ненавидела дерзость, нахальство, непокорство, непостоянство — всё то, что таилось в этом мальчишке, в двойнике её Фредера.
Сын и его двойник. Сын и его отражение в зеркале. Сын и похититель его лица. Сын и его полная противоположность. Сын и его брат.
«Как ты вообще появился в моей жизни? — вспыхнула Эмбер. — Я же не хотела тебя вообще.» Эмбер нужен был только её сын Фредер, нежный, прекрасный мальчик. Это о нём она мечтала, его ждала, когда молодой ещё женщиной вдруг осознала — в её животе находится крохотная жизнь. Но вышло так, что какое-то упрямое существо отделилось от Фредера и стало Тобианом. И появилось на свет ненужное, абсолютно лишнее дополнение к её прекрасному Фредеру. Оно стало братом и лучшим другом для её сына, радостью в жизни Конела, но не смогло превратиться в её родное дитя, за которое можно не спать ночам, за которое можно порвать всех людей на свете.
Дополнение это только дополнение. Не целостный человек, не младший сын, а кривое отражение возлюбленного Фредера.
«Тобиан, буду ли я о тебе жалеть, как Риан о своём мерзавце-сыне, если ты когда-нибудь исчезнешь из моей жизни? — равнодушно спросила себя Эмбер и неожиданно для себя ощутила, что слабо кольнуло где-то в груди. Недоумевая, что её гложет и трясёт, Эмбер прошептала: — Если б ты был похож душой на моего Фредера, я любила бы тебя сильнее».
***
Закупоренные чёрными шторами окна, закрытые на пять замков двери, приглушённый блеклый свет. Несведущему путнику покажется, что он попал в темницу к какому-нибудь заключённому. Но это жилая комната, спальня. Её владелица восхождение нового дня встречала на полу, у кровати, обняв руками белое кольцо. На седые распущенные волосы через узкую щель попадал солнечный свет, от чего они начинали серебриться.
Валялся у ног оторванный листок из утренней газеты с большим тёмным портретом Тимера Каньете посередине и статьёй, что освободители послали Зоркий сокол Санпавы на охрану продовольственных складов, а сами напали и убили члена королевского совета, графа Вениарского.
— Доченька моя, — пронёсся стон, — зачем ты загнала себя на край пропасти? Доченька моя, где ты скрываешься?
Оделл не появлялся в особняке со вчерашнего дня, что не могло пугать, притягивать ужасающие душу мысли. Любой шорох за дверями, будь то от резвой кошки или проходящий мимо рабыни, связывался с зоркими краснолицыми соколами.
Дребезг посуды где-то в коридоре.
«Это он. Оделл сдал меня. О нет, как спасаться? Снова бежать?» — вихрем разносится сознание.
— Неуклюжая, — вдруг кричит рабыня, — что у тебя хозяйские стаканы падают из рук?
Ах, это просто рабы. Не краснолицые.
Кольцо королевы Юноны то одевается на тонкий палец, то снимается. Ханна хочет взять его, положить в маленький мешочек для семян и зарыть где-нибудь далеко в лесу. Она красочно представляет, как берёт лопату, возле дуба роет глубокую размером с человека яму и бросает туда кольцо. Но тут же Ханна горько усмехается, понимает, что в ней недостаточно сил, чтобы поднять тяжёлое, каменное кольцо и бросить его в пропасть. Кольцо душит, страх его существования въедается в мозг.
— Зачем я его взяла? Почему не рассталась? Почему не избавиться и сейчас?
Её тёплая комната, как в сгустках тумана меняется на деревянный дырявый потолок, с которого вёдрами хлещет вода во время дождя, вельветовое платье превращается в тёплую мальчишескую куртку с сотнями дырок и такими же рваными льняными штанами. Ей десять лет. На голове грязная кепка, а короткие вороные волосы вызывающе выбиваются из-под неё.
— Я за едой и за деньгами! Я скоро вернусь! — кричит Ханна.
— Подожди нас! Ханна-плутница! Не убегай. Эй, кто из нас старший? Дома сиди, кому говорят! — визжат вслед чумазые братья.
Ханна высовывается из чердака, перелезает на соседний дом и по дрожащей лестницы спускается на земле. Прыгает в лужу и хохочет от того, что брызгами попадает на соседних мальчишек-приятелей. Солнце светит слишком ярко, печёт голову, и Ханна бежит подбрасывая к небу кепку.
Через пару кварталов её и мальчишек ждут друзья. Минут пятнадцать они делят улицы Конории и разбиваются на пары. Один отвлекает, другой крадёт из кармана кошелёк или вырывает с ушей женщин серёжки. Ханна негодует, что подоспевшие братья хотят составить ей компанию. За кого принимают они её? Это оскорбление, ей не нужны помощники и перестраховщики.