И вот улицы города наполняются тысячами спешащими на работу людей. У Ханны начинает гудеть в животе, это просыпается голод. Надо торопиться, чтобы успеть побыстрее и повкуснее поесть.
Идёт по тротуару мужчину в красном и до ужаса смешном сюртуке и выгуливает на поводке маленькую собачку. Пот льёт по спине и он снимает наряд. Останавливается, чтобы достать папиросу. Ханна тут как тут, смотрит на него улыбающимися глазами, просит разрешение погладить собачку, начинает приседать и, только мужчина делает первый табачный вздох, Ханна резко вскакивает с земли, хватает сюртук и убегает с ним прочь.
— Это мой собственный трофей, — через две улицы она гордо хвастается перед друзьями и рассматривает содержимое карманов.
Эх мало, три бима и леденец.
А голод сильнее сжимает живот. Глаза жадно поглядывают на сочные булочки в витринах магазинов. Ханна бежит в центре Конории, там точно будут ходить самые богатые и толстые. Шестеро мальчишек несутся за громким свистом Ханны.
— Постой, там взрослые, наши родители работают. Ещё попадёшься.
— А вот не попадусь! — важно отвечает Ханна. — Если не верите, давайте поспорим, что если меня не сцапают, то всё нажитое за сегодня вы отдаёте мне.
Мальчишки молчат. А что, она может выиграть спор.
Они подбегают к Холодному парку. Через него можно хорошенько срезать путь.
— А ну пошли вон, пошли, пошли! — вдруг из ниоткуда появляется полицейский и взмахивает дубинкой, загораживая им вход в парк.
Возле чёрной ограды столпилось десяток людей и все любопытными глазами смотрят вдаль, приложив руку к козырьку.
— Что случилось? — удивляется Ханна.
— Король Вильяс и королева Юнона гуляют в парке, — говорит кто-то из прохожих.
Люди висят на оградах. Для Ханны и её друзей такое столпотворение на руку. Пока зеваки любуются королевской четой, их карманы остаются без присмотра. А ещё кошельки, сумочки, у особо рассеянных украшения на пальцах и шее. Ханна, отозвав друзей в сторонку, раздаёт команды, кто кого будет обворовывать. Себе она выбирает зрителей покрупнее и на вид побогаче. А что? Она командир, и ей срывать куш.
Люди взглядом отыскивают королей, Ханна умело обчищает их карманы. Ужасно сосёт под ложечкой, в глазах стоит свежий хлеб, она ощущает его ароматный тёплый запах. В уме подсчитывая заработанное, Ханна прикидывает, что она сможет купить. Выходит приличная сумма — триста аулимов. Но всё равно этого мало, на несколько дней. Не нужно забывать, что двести аулимов им придётся платить за уплату жилья, если их халупу можно назвать домом.
— Смотрите, идут Вильяс и Юнона! — кричат в толпе.
Ханна, позабыв о чужих карманах, подбегает к ограде и видит вдали большой конвой из стражников и сопровождающих, рядом с которыми двое людей — мужчина в мундире и женщина в белом платье с золотой парчёй.
«Король и королева» — заключает Ханна, ведь для них двоих оцепили парк. У королевы из-под платья выпирает большой живот. Она ждёт первенца. Ханна останавливается в неизвестном ей ранее почтении, смотря на величественную чету. Но живот воет злой собакой, и в голове больно стучит из-за голода. И бьёт сознание один и тот же вопрос, где найти ещё деньги. А если… если…
У каждого из свиты Афовийских должен был кошелёк или хотя бы ценная вещь. Подойдёт и пуговица из серебра.
Ханна медленно протискивается через решётки ограды. Её замечают друзья и старшие братья, дёргают за рукав, Ханна цыкает на них: «Молчите», и, перейдя ограду, бросается бежать.
Кто-то замечает её. Свистит. Гонится за ней. Но Ханне не привыкать к погонях и свистках, она представляет, как сытно пообедает и поужинает сегодня на тысячи найденных аулимов, как оплатит долги, как найдёт целителей для параллизованной матери и полоумного отца. Свистом для неё обращаются все звуки: визжащие друзья, любопытные за пределами парка, мирные разговоры королевской свиты.
Короли Афовийские разглядывают недавно посаженные саженцы магнолий. Это её шанс! Ханна юрко пробирается через мундиры офицеров и платья придворных дам, плавно и в то же время стремительно проводя пальчиками правой руки по их карманам. Она видит перед собой королеву.
Круглолицая и зеленоглазая, обескураженно смотрит на внезапного маленького гостя, которого за воротник начали уже хватать телохранители. Проходит какой-то крохотный миг, но Ханне он кажется вечностью, она уверенно разглядывает королеву и изучает её белое лицо, зоркие властные глаза, маленький вздёрнутый нос, оледеневшую улыбку и каштановые пушистые волосы. На шее сверкает красное колье. Аккуратно худое тело облегает шёлковое платье. На безымянном пальце светит кольцо.
Не отводя взгляд от королевы, хитро ей кивнув, Ханна выбрасывает всё сворованное, схватывает Юнону за руку и стаскивает колечко. Ещё миг, возможно, равный секунде. Ханна кусает крепко охранника до крови и бежит.
Минует братьев, друзей, и бежит, перелезает через крыши, пока силы не оставляют тело и она не катится по наклонной дороге под мост. Она слышит, что кто-то ходит над ней. Возможно, королевские мыслечтецы, однако шаги уносятся в другую сторону — совершённое преступление глубоко зарыто в сознании упоительной радостью, что сегодня она нормально поест.
Цокают копыта лошадей, Ханна лежит на холодном и мокром грунте. Ещё чуть-чуть, она свалилась бы прямо в реку. Темно, она разжимает кулак и видит, переливающее красочное кольцо. «Я смогла! Я смогла» — Ханна до конца не верит своей дерзкой выходки. Ей кажется всё это сном. Началом чего-то большего и безумного. Кто из её друзей, кто из лидеров местных разбойничьих шаек или профессиональных грабителей осмеливался на такое — пойти на саму королеву!
А она смогла. Хотя думала вообще о другом — о хлебе и масле.
Кольцо такое тоненькое, но тяжёлое, неудивительно, столько в нём драгоценных камней. На чёрном рынке за него дадут баснословную цену. Вот удивятся скупщики краденного, когда к ним придёт маленькая девочка. «Я не побоялась, я смогла», — шепчет Ханна и повторяет громче, забывая про ищущие её отряды полиции.
— Я никого не боюсь! Не боюсь. Не боюсь.
— Я не боюсь. Я не боюсь, — задерживая дыхания Ханна бормочет забытые детские слова.
«Я не боюсь», — именно эта фраза придавала ей, крохотной и голодной, черноволосой, одетой в мужскую одежду, силы. Призывала не останавливаться на одном кольце и идти дальше. Дабы когда-нибудь она могла сменить берлогу с протекающей крышой на тепло и еду.
— Во что я себя превратила? — завопила Ханна.
Подскочила, сдёрнула шторы и дала свету возможность попасть в комнату. Тут же её ясное отражение появилось в зеркало. Ханна себя не узнала. Постаревшая, морщинистая, бледно-жёлтая. А ей всего пятьдесят шесть лет!
— Я не боюсь! — закричала она на себя. — Не боюсь! Не боюсь!
Вытянула перед собой кольцо и озарила комнату светом сапфиров и изумрудов. Она смотрела на свою немощную фигуру и понимала, почему тогда в детстве не выбросила кольцо. Оно никогда не было проклятьем, как и не было наказанием за грех. Кольцо давало ей надежды и силы, было маятником. Было символом, что ни грязные крыши, ни жизнь отребьем, ни страх не подчинят её.
Ханна взяла в руки газетный листок и со всей силы сжала его.
— Не бойся, моя Нулефер, я не позволю тебе погибнут. Я изменюсь. Я вытащу тебя из мрака.
Она пробудила стекло. С минуты на минуты должны оглашать приговор четырём повстанцам.
Эйдин, Брас, Фон и Марион стояли в судебном зале возле скамьи для подсудимых. Перед ними восседала Эмбер. Ханна видела в нынешней королеве прямое продолжение покойной Юноны. Похожи мать и дочь как сёстры-близнецы. «Мда, я ограбила королеву, только чтобы потом купить еды. Нулефер, твоё бесстрашие досталось тебе от меня».
Члены суда стояли. Эмбер сидела с идеально ровной спиной и не сводила стальных глаз с подсудимых. За троном королевы стоял Огастус и выводил тростью на полу непонятные рисунки, нужные для подсознательного утешения. Седовласый, иссохший судья скрипучим железным голос читал приговор: