Прошлая война ознаменовалась пышным парадом. Сначала они ехали по гладко мощённым улицам Арледал, столицы Анзории, ловя на себе озлобленные взгляды проигравших. Спустя три шестицы, бросая под ноги лавровые ветви, их встречали в Конории соотечественники и лично королева Эмбер. Торжественно, достойно победителей. Поздравления от королевы так вообще лучшая награда для военачальника.
Через шесть часов всё произойдёт иначе: на площади Славы он будет стоять на эшафоте, с раскалённом клеймом на груди «Изменник Зенруту», его голову сожмут на плахе и, пока он будет ждать, когда же беспощадный кусок железа обрушиться на шею, королева потребует последнее слово и признание вины. Он-то признает вину, но испытает ли угрызения совести?
То, за что изнывает сердце, прознается тысячами раскалённых кинжалов, которые куда больнее обжигают его грудь, нежели будет щипать клеймо приговорённого, слишком личное и беспредельно горькое, чтобы говорить о нём всей стране.
До победы оставалось две шестицы. Вовсю зенрутчане загоняли анзорийцев в угол. Вовсю короля Менрата заставляли подписать капитуляцию.
Сражение протекало на обширной низине, расположившейся под высокими холмами. Слышны были выстрелы надвигающей неприятельской армии, точнее, её жалких остатков, появлялись вдалеке первые летящие маги и полки врага. Зенрутчане не боялись битв, они твёрдо были убеждены в победе — накануне встретились южный и северные войска.
На холме Раун и Викорд Эйдины смотрели через бинокли на начавшуюся битву и только улыбались. Тому, что война подходит к концу, тому, что они увиделись спустя год и не погибли, тому, что скоро ждёт их дом. Ветер был слаб, тихо и спокойно шелестели листья одиноко стоящего возле братьев дуба. Дерево, раскинув широкие лапы, слегка покачивалось, заслоняя светлое и горячее солнце.
— Подумать только, как красиво поёт иволга, — прошептал Викорд и протянул руки к сочным листьям.
На нижних ветвях пританцовывала жёлтая солнечная птица и разливалась в нежном чарующем пении.
— Они гнездятся высоко в кроне. Для нас, Раун, иволга спустилась, — Викорд улыбчивыми глазами рассматривал маленькую юркую пташку. — Чёрт, как я сильно думаю о доме. Пой, птичка, не затихай.
Над головой раздался оглушающий свист.
Рауна отбросило на несколько метров. Проскочили силуэты людей. Со стороны своих началась бешеная стрельба.
Он открыл глаза, залепленные землёй, и увидел переместившихся анзорских магов. Сверху висели валуны. Ещё секунда, земля повалилась с небес. Где-то стреляли, где-то кричали. Раун присоединился к первым, подскочил к брошенному ружью и открыл огонь. Вдруг к его спине прижался Викорд, с головы брата текла кровь, правая рука висела. Закрывая его, Викорд отстреливался от магов.
Глухой пронзительный хруст рвущейся плоти и ломающихся костей. Пуля неприятеля, пролетел мимо Рауна, вошла в затылок брата.
Викорд рухнул на землю, широко распахнув глаза.
— Я слы-лышу ив-волгу… ив-волга, Раун, — затряслись красные вздутые губы.
Под холмом кричали анзорские голоса. «Их перенесли проходящие, сейчас прибудут новые противники», — понял тут же Раун и закричал бойцам:
— Вперёд! Маги должны взять в оборону манаровских солдат!
Под дубом лежал брат (а может уже его тело — он не знал). Усевшись на коня, Раун помчался в низину. Там шло сражение, там он, боевой полковник был нужен как никогда. «Врачи и целители позаботятся о Викорде, я видел их на холме, десять человек. Они вытащат Викорда. Брат, прошу, будь живым. Оставайся с нами».
Сражение продолжалось шесть часов. Ещё столько же времени Раун потратил на преследование проигравших анзорийцев, на отчёты перед генералами и подсчитывание потерь. Лишь с наступлением ночи у него выкроились свободные минуты, чтобы встретиться с однополчанами брата и задать им самый, пожалуй, главный вопрос во всей анзорской войне:
— Капитан Эйдин жив?
— Да, господин полковник. Капитан Эйдин… жив, — пугающим, прискорбным голосом ответил солдат Рауну.
Создалось впечатление, что его обманывают, что боятся гнева полковника-мясника. Пока он будет остывать после боя и набираться сил перед новым вызовом судьбы, Викорд медленно начнёт тлеть…
Раун поспешил в палату, в которой должен был находиться якобы живой Викорд. На центральной койке действительно лежал полностью забинтованный Викорд. Правая рука свисала, оба глаза заплыли синяками, голова была скрыта в плотном слое бинтов. Но он дышал! Он что-то шептал, не сводя стеклянных глаз с тёмного потолка.
— Господин полковник… — дрожа пробубнили медики.
Раун, не слыша их, присел с братом, взял его за сломанную руку и боязно промолвил:
— Викорд, можешь говорить?
Зрачки голубых глаз обратились к нему, перебитая голова приподнялась:
— Кто вы? Я не знаю вас.
«Амнезия», — с ужасом заключил Раун. — Я твой младший брат, Раун Эйдин, — сказал, улыбаясь, он, а сам с вихрем проносил в своём сознании сотни, даже тысячи последствий грядущей потери памяти. Думал, как он будет объяснять своему брату, кто он такой. Кем сам Викорд Эйдин является в этом мире…
— Раун, ты… — задумчиво прошептал Викорд, словно всё вспоминая. — А где иволга?
Он присел, судорожно кряхтя и отмахиваясь от врачей. Потом встал, опираясь на Рауна, и оглядел палату. Неожиданно Викорда что-то смутило, он сверкнул глазами и сердито закричал:
— Что вы устроили? Завтра Новый год! Где фрукты на столе, где подарки для детей? Когда праздничные гирлянды повесите? Я вас спрашиваю! Это не гостиная, а склеп с лекарствами и бинтами! Боги, а больных зачем вы в мой дом поместили? Раун, посмотри, что они у меня вытворили? Позови Дороти, что она на беспорядок скажет!
Он побежал как только мог на хромающих ногах и принялся сбрасывать со столов медикаменты, расталкивать врачей. А после выбежал из палатки, кинулся на землю и сдавленно простонал, беспомощно взирая на Рауна:
— Я слышал иволгу… брат, иволга улетела…
Викорд смотрел круглыми, огромными глазами, потерявшими чистоту голубого неба на мир, и видел всё в другом свете. Он ясно помнил, кто он такой и кто его окружает, но не осознавал реальности, что вертится вокруг. Днём Викорд кричал, чтобы принесли фонари и осветили местность, ночью жаловался на слишком яркое солнце. Когда на холодном дожде армия входила в скорбящий Арледал, он неожиданно ощущал себя на пляже в окружении жены и детей. И с утра до вечера Викорд всё шептал и шептал, хаотично переходя на истошный крик про иволгу, которая покинула его. Он просился к одинокому дубу, но дерева того давно не было в живых — его вырвали с корнями в битве.
Сколько бы отдал Раун, чтобы болезнь брата прекратилась! Наверное, свою жизнь и душу. Но Викорд не излечивался, он стремительно уходил в бред, теряя ключ с действительностью.
Смена караула. Медленные тяжёлые шаги офицера сменились грозным, приплясывающим ритмом вновь вошедшего на пост. Ещё чуть-чуть и Рауна ждёт самый настоящий почёт. Последний, предсмертный. Под звуки барабанов, с ликующей толпой за изгородью, в присутствии королевы и её наследника.
Отсчитывая намеченные часы, Раун теперь уже с нетерпением их ждал. Он воспринимал позорную смерть как самое обыденное и должностное, с красивой церемонией и менее прекрасным финалом. Казнь пройдёт так тихо, так спокойно, с ощущением скорого конца, с возможностью не побояться сказать себе и другим, что думаешь. С отсутствием последствий и вины за них. На параде победителей было всё не так. Это был ад, проходящий под гимн и музыку.
Длинная толпа встречала своих воинов едва ли не от самых границ Конории. Ликующая восторженная толпа! Не менее восторженные генералы, полковники, капитаны в красных парадных мундирах на белоснежных или вороных конях в зависимости от полка и ранга. Счастливые солдаты, вдыхающие родной воздух и осознающие, что скоро они придут домой, к матерям, жёнам, детям и… смоют с себя анзорскую пыль и ненавистных вшей.