Уилл вытянул правую руку Нулефер и положил на неё свою.
— Я уже говорил: магия — это наш инструмент, наш помощник. Мы должны слиться с нашим верным помощником и другом в одно целое. Стать единым. Мы не должны о нём думать, магия — это и есть мы. Например, когда ты копаешь землю лопатой, ты же не думаешь о лопате. Ты думаешь о той яме, которую хочешь выкопать, и о земле, которую нужно тебе убрать. Так и здесь, думай о камне, а с водой стань единым целым. Представь, что перед тобой стоит друг, вам поручено выполнить важную миссию. Если тебя будет волновать только способности друга, то твоя половина работы окажется невыполненной, а без тебя и работа товарища окажется напрасной.
Нулефер создала длинную и толстую нить, её тут же обхватила струя Уилла. Мальчик не отпускал девочку, Нулефер через его прикосновение чувствовала каждую каплю. Струя образовала руку, прозрачную длинную руку, состоящую из воды и неотделимую от Нулефер.
— Единство. Единение, — мягко шептал Уилл.
Нулефер направила руку на камень и обхватила его пальцами.
— Я чувствую его! — потряслась она. — Он такой шершавый, холодный, жёсткий. Словно я его своей рукой трогаю!
Нулефер гладила сероземельник. Никогда ещё серый грязный камень не был столь манящим и красивым. Внутри парило спокойствие, единение с силой превращало в родную стихию весь мир для девочки. Нулефер перестала наслаждаться и начала учиться. «Я поднимаю его. Хоть он и тяжёлый, но это же возможно мне, магу». Она зажала пальцы и взмела ими вверх.
Сероземельник покоился на земле. Сжатый водный кулак парил в воздухе.
— Ты усомнилась в себе. Ты дала разуму власть над силой, — без осуждений сказал Уилл. — Это нормально. Нулефер, ты должна верить. Вера в себя, вера в ближнего — это позволяет людям жить. Вера в свою силу — вот что позволяет магу называться магом. А в вере не должно быть месту малейшей лжи и незначительному сомнению. Когда ты это осознаешь, тогда ты и выучишь приём, которым ловко орудуют малыши. Только после этого ты можешь узнать настоящее мастерство. Тяжёлый сероземельник не даст тебе обмануть себя, в отличие от лёгкого клочка бумажки. Эта техника одна из самых лёгких. Держать водой предметы, чтобы они не намокли, — это посложнее. Могу научить, вдруг тебе придётся работать с ценными бумагами.
Уилл сложил водой из бумажной лодочки журавля и водной струёй мягко положил его на руки Нулефер. Журавлик был сух. Не требовалось даже открывать рта, Уилл понял, что Нулефер согласна, и начал обучение.
Оно продолжалось до позднего вечера. Если бы не способность к самовысыханию, из Нулефер можно было бы выжать целую реку. Она так и не научилась поднимать водой камень, но зато она делала успехи в другом искусстве: могла в течении пяти минут извлечь из бумаги воду. Для новичка это было неплохо. Правда, Уилл успел напомнить про великую Урсулу Фарар, освоившую эти навыки за три часа. Любимая учительница Уилла начинала немножко нервировать Нулефер.
— Ты хоть бы познакомил меня с ней, я тогда бы своими глазами убедилась, что твоя Урсула великая женщина.
— Невозможно, — ответил мальчик. — Я теперь не Уилл, а мой учитель не Урсула.
— Ну вот, опять тайны, — проворчала Нулефер. — Ты — ходячая тайна, сестрица моя всё молчит, не рассказывает, что с ней приключилось, я теперь состою в Отряде освободителей и скрываю это от мамы с папой, из дворца принц Тобиан сбежал.
При упоминании имени принца Уилл побелел, его плечи сжались, руки приникли к груди, он обернулся назад, прислушиваясь к звукам леса. Странное поведение Уилла продолжалось секунды две, не больше, мальчик повернулся к Нулефер и постарался посмотреть на неё равнодушными глазами. Но от Нулефер уже не скрыть было его лжи.
— Ты расскажешь мне, кто ты такой, или нет? — Нулефер устала терпеть. — Мы друзья или кто? Я тебе доверила свою главную тайну, никому я не рассказывала, что я маг, а тебе сказала! А ты не можешь объяснить мне, кто ты такой, чёрт побери? Уилл, я не предам же тебя, буду молчать, сокрою любую твою тайну…
— Да не могу я! Не могу! — прокричал Уилл. — Я боюсь… Мне нельзя даже общаться с тобой, я даже нашими играми ставлю себя под угрозу… А ты говоришь — раскройся…
Нулефер готова была поджать губы и обиженно уйти, но если она уйдёт сейчас, возможно, завтра Уилла больше не увидит. Сжав гордость в кулак, она обняла друга, положила голову на его плечо. Холодный ошейник не щекотал её щёку как в прошлый раз, однако Уилл оставался таким же забитым и осторожным.
— Я буду молчать, ни маме, ни отцу не выдам тебя. Я не рассказала им про наши с тобой способности и твою историю сохраню. Уилл, если ты будешь молчать, мы… Мы не сможем называться друзьями.
От её слов Уилл вытянулся в лице.
— Ладно… Но, не спрашивай больше меня ни о чём.
Уилл присел на камень и обнял руку Нулефер. Он заёрзал, не зная, как начать разговор, прислушивался к каждому шороху, убеждаясь, что они с Нулефер одни на поляне, и, наконец, заговорил тихим голосом.
— В моей истории всё наоборот, чем у тебя. Я помню большой страшный дождь, который шёл, наверное, несколько шестиц и затопил землю. Помню, как била молния, и я боялся поднимать глаза на небо. Я родился в Санпаве, моими хозяевами были мелкие торговцы, еле тянувшие своё дело. Помимо своих детей и двух рабов — моих отца и мамы, они кормили ещё и меня. Лишний рот, помню, звали они меня так. С пяти лет я ни на день не расставался с ошейником — оружием подчинения. Как только рабу исполняется пять лет, хозяева обязаны надеть на него ошейник, который будет расти вместе с ребёнком всё его детство и юность. Я помню этот страшный дождь, грохочущее небо, а меня зачем-то вытолкнул хозяин во двор, что-то я должен был принести ему с улицы. Я очень боялся намокнуть. И вдруг вода перестала на меня капать, когда я просто представил, что она меня не трогает. Я тогда обрадовался, побежал в дом похвастаться перед мамой и папой, но магия исчезла, и появилась она лишь спустя несколько дней. Так происходит со всеми магами. Но лучше бы она умерла у меня в первый день. Я показал свои способности родителям. Они строго-настрого приказали мне молчать, скрывать их ото всех. Но я не слушался, дурак! — с болью закричал Уилл. — О моей «ненормальности» узнали скоро и хозяева. В их глазах я стал чудовищем, пришельцем. Они боялись меня. Хозяева не знали, что со мной делать. Продать — значит создать неприятности и для других. Обратиться в газету — никто не поверит, каждый день люди пишут, что якобы они являются магами или маги их знакомые, но такие известия никогда не подтверждаются. И тогда хозяева обратились к властям, имея в руках доказательство своей правоты — меня. Таким образом, про меня узнала и королевская семья.
Уилл шаркнул ногой по земле. Его лицо было мрачнее самой тёмной ночи, казалось, на нём видны морщинки, как у старика. Уилл схватил с земли маленький камушек и с яростью швырнул его в воду, и тут же испуганно оглянулся по сторонам, словно боялся, не заметил ли кто его приступа злости.
— Это был обычный день, я играл вместе с мамой и папой в нашей комнатушке. Но тут вошёл он, — Уилл замолчал и, проглотив застрявший комок в горле, продолжил. — Огастус Афовийский. Это был последний день, когда я видел маму и папу. Огастус купил меня и забрал во дворец. Он сделал меня телохранителем своих племянников. Вот твоё предназначение — быть слугой, опорой и телохранителем Фредера и Тобиана, сказал он, защищай принцев ценой своей жизни, люби и ставь их выше себя.
— И ты стал телохранителем? — в ужасе спросила Нулефер.
— Нет, если только будущим… Я мал ещё для работы телохранителем, но меня тренировали каждый день. Мой хозяин, герцог Огастус, каждый день указывал мне на моё место. Он бил меня, пробуждал ошейник, наверное, больше тысячи раз за эти пять лет. Может, если бы не герцог, мне бы и нравилось жить во дворце, но я не могу полюбить своего мучителя.
— А как к тебе относятся принцы? — сочувственно погладила Нулефер Уилла по щеке.