— Слушайте, подождите! — взмолился Артар Сандоу. — Кровавое общество, вашей целью является освободить рабов, я владею двадцатью душами. Я не женатый человек, родителей давно нет, когда я умру, моих рабов растащат по разным городам Зенрута двоюродные братья. Они не будут обливаться слезами, разлучая семьи. Если вы оставите мне жизнь, то клянусь, что тут же отпишу всем вольную.
Карл жёстко ответил:
— Не сойдёт. Сандоу, как только мы вас отпустим, вы заявите об угрозе жизни. Даже если вы напишите вольную, то, как тотчас мы отстанем от вас, вы расскажите, что вас заставили рабов отпустит на свободу насильно. Их освобождение признают незаконной сделкой и снова закуют людей в ошейник. Нет. Вы не можете нам дать никаких гарантий. Будь у вас жена, дети, родители, мы бы взяли их под прицел в обмен на ваше молчание. Но так вы предлагает очень наивную сделку.
— Подумайте, — Сандоу попытался даже привстать, но быстро опустился под прохладным ножом у спины. — Вы причините бесправным людям лишь ещё одни беды. Моя жизнь идёт в разрез с вашим сегодняшним планом, но она связана с вашей идеологией. В конце концов, расправьтесь со мной, когда увидите вольную в руках моих рабов. За что вы сражаетесь и теряете своих друзей?
Выслушав его, Карл нахмурился.
— Рад бы, но пощада врагов не для нас. И после слов Тимера… Ну как мы отпустим любого из вас, если мой друг разболтал о нашем союзнике камерутском короле Геровальде? Тайна, которую узнал хоть один человек, перестаёт быть тайной.
— Пожалуйста… — молила фанеса Гардил.
— Заткни… А вот с тебя и начнём! — счастливая дрожь заиграла в глазах Карла.
Женщину отвязали от ящика с динамитом, чтобы он не взорвался от пули. Её друзья и родственники рыдали навзрыд, Гардил уже просто мычала от бессилия.
— Как сладко глаза твои сверкают, они зовут меня на танец под луною… Вам знакомы эти стихи? Это я их написал. Фанин Ястреб. Теперь, когда я раскрылся, свидетелей воистину не должно быть.
Карл нажал на курок.
Люди в его руки шли как на заводе. После второго убийства, после смерти Артара Сандоу пленные начали вырываться, и тогда Карлу на помощь бросились друзья, ведь одному человеку было сложно управиться с узниками, что сражались за жизнь, не подорвав и себя на динамите. Сквозь беспомощные крики слышны были громкие слова Карла своим друзьям:
— Так, не торопитесь, дайте мне ему кое-что сказать. Кто у нас здесь? Милые боги, это же раб. Так, дай вспомнить. Ты выращенный, ни семьи, ни корней. Извини, но мы не щадим никого. Твои дети оценят твою жертву. А это кто? Тоже выращенная рабыня, да почему вы одних выращенных купили, а, хозяева? Вам как бы жалко семьи разлучать, ну… Видишь, мальчик, что творят твои родители. Ты расплачиваешься за их грехи. Да знаю я, что ты в гостях у двоюродной тёти, объяснил бы я тебе про зов крови, но времени нет. А ты что, бывший военный, распоясался, трусишь? Я неприятно был удивлён, когда узнал про твои пьянки. Вот ты — другое дело, храбрый офицер! Как бы зараза не попала мне в рану от твоих зубов… Эй, трус, бери со своего брата пример!
Первым покинул коридор Идо. Он спустился на кухню, прижался руками к стене и с отчаянной силой стал бить её ногой.
— Проклятье. Проклятье. Чёрт возьми, я помню Грэди и Линду! Я состоял в Крылатом обществе! Мы растоптали их…
Идо слышал вопли. Винамиатисы не спасали его. Камни защищали освободителей от врагов снаружи, но не предлагали никаких возможностей, чтобы огородить от шума смерти одного члена отряда внутри. Спустя время к Идо присоединился Тимер.
Идо не смотрел на друга, а тот лишь налил из чайника в стакан остывшую воду, осушил его и поставил обратно на плиту. Скрестив руки, Тимер мутно разглядывал рисунок на полу.
— Если ты хочешь обозвать меня гнидой и мразью, то я сперва отвечу тебе, что сожалею. Я хотел бы раскаяться, если бы мог.
Идо подошёл поближе к Тимеру и вымолвил, не пряча ярости:
— Молчи, меня не обманешь. Ты уничтожил всё, что создали твои родители. И мы с тобой… Не оправдывайся.
— Это так, Идо. Сожалею, — в голосе Тимера отчётливо слышалась скорбь. — Но назад пути нет. Туда, куда я пал, люди не выбираются, нам закрыт путь наверх. Можно падать, падать. Лететь вниз, засасывая за собой остальных!
— Распусти Кровавое общество…
— Уже поздно. Я прошёл точку невозврата. Идо, я повторюсь, мне не выбраться из грязи. Остаётся одно — барахтаться в ней. Я не буду отступать, не в моих это правилах. Даже если Кровавому обществу не получится отменить рабство, оно продолжит уничтожать Зенрут, пока живёт. В прошлом я ведь по-настоящему жил за Зенрут и за его людей, а теперь что мне остаётся делать? Как я сойду за обычного приземлённого человека? У меня было наивное, чертовски глупое желание после победы в зимнем восстании попробовать что-нибудь начать с Делией Швин. Идо, помнишь женщину-летунью, она ещё с Марионом набирала в Крылатое общество тенкунских магов? Делия… Пташка… Она мне нравилась.
— Не замечал твоей любви к ней. Помню, что Карл ненавидел Делию Швин за её заносчивость.
— Нашёл, что вспомнить, — Тимер махнул рукой. — Карл ненавидит всех женщин. Он в юности хотел быть не поэтом, а пианистом, но раз за разом знакомые девицы смеялись над его музыкой и обзывали неудачником. Погляди-ка на людей и увидишь, настолько они ранимые. Карл… Он легко выходит из себя, стоит чуть уколоть его. Но его ярость, его ненависть к Зенруту! За это я его люблю. Это же Карл, не я придумал наброситься на беззащитных простых людей в канун встречи Эмбер с Видономом!
— Что? — Идо оробел.
— Нашу сегодняшнюю атаку на улице Лебедей придумал Карл Жадис, — повторил Тимер. — Он рассказал свой план мне, а я выдал его за собственный, ну с согласия Карла разумеется. Надо же сохранять позиции лидера. Я не боюсь лететь в пропасть и уничтожать в себе человека, потому что знаю — моё Кровавое общество, моё детище в надёжных руках. Меня когда-нибудь не станет, а это случится, я остаюсь простым смертным, хоть избран богами. И Карл Жадис займёт моё место в общество.
Тимер закрыл глаза, чтобы блаженно представить свой идеал — покорённый Кровавым Обществом Зенрут. Он не видел, что Идо схватился за кухонный нож и занёс над его головой. Однако, мгновение погодя, Идо тихо положил нож на стол.
***
Последний раз Видонома Эмбер видела в живую тринадцать лет назад. Перед началом Анзорской войны. В ту пору она ехала по славным дорогам Намириана в позолоченной карете на совет десяти старейшин, на котором Ваксма Видоном сидел по правую руку от Леокурта Тверея. Сегодня же Видоном посчитал своим долгом навестить Зенрут и для такого торжественного дня пренебрёг красивой каретой и огромной свитой. В назначенный час он и пятнадцать его советников переместились на площадь Славы с помощью проходящих и пошли навстречу королеве. Каждого из советников окружали по пятеро телохранителей. Эмбер знала, что только не магам Тенкуни рассказывать об их безопасности. И действительно, Видоном и его люди постарались себя уберечь. Вид их стражи вызвал только одно — содрогание. Одетые в свободный чёрный китель, с воротника которого спадала накидка, покрытая вдоль золотыми линиями, телохранители были все на одно лица. Словно братья-близнецы. Безгубые, с застывшей настороженностью, высокомерием, устремлённом на простых манаров. Вблизи можно было разглядеть, как под одеждой колыхается вода, или крупицы песка ждут приказа об атаки, или же веет холодом от плотного снега, который заморозит любого, но только не своего хозяина.
— Ах, Ваше Величество! С нашей прошлой встречи вы стали только краше! — Ваксма произнёс на зенрутском языке и широко раскинул руки.
— Здравствуйте, господин Видоном, приятно вас видеть в Зенруте, — Эмбер улыбнулась и разрешила Ваксме обменяться рукопожатиями.
Ей было не очень-то приятно называть его «господином», но ничего не поделать — так по тенкунскому этикету обращаются ко всем высоким чинам. И зовёт же её Ваксма Величеством, хотя не ходит под её властью.
Большая свита Видонома тронулась под восторженные возгласы людей, наблюдающих за ней за ограждением из гвардейцев. За Эмбер стояли герцог Огастус, кронпринц Фредер, премьер-министр граф Роберт Отлирский. Приветствия и обмен комплиментами заняли много времени. Потом процессия направилась во дворец, где Эмбер и Ваксма долго гуляли по королевскому саду, любуясь красотами великолепных кустов и деревьев, и обсуждали экономику и искусство своих странах.