— Говорите! — потребовал Фредер. — Неужели Уилларда нашли?
Урсула мотнула головой, не отводя глаз от вошедшего в дом принца.
— Нет.
— Что случилось? — воскликнула Люси. — Бонтин?!
Тобиан и не думал говорить. Он молчал, не отрываясь от стены. Заговорила Урсула:
— Я была на суде Джексона Мариона.
Урсула застыла, вздохнула и, дрожа, сказала:
— Его обвиняют в убийстве принца Тобиана Афовийского. Джексон признал свою вину.
========== Глава 39. Вина ==========
— Ты убил принца Тобиана Афовийского?! — раздался глухой рёв.
— Помилуйте, что за новую игру вы придумали? — оскалился Джексон. — Забавненько, фанин новый следователь, я вас вижу впервые, не представитесь…
По голове прошёлся тяжёлый предмет. Не успел Джексон схватить воздух, за волосы схватили его и повалили на пол. Попытка подняться — и тут же удар ноги сшиб его. В глазах потемнело, правое ухо на мгновение перестало слышать, а потом в нём раздался звон. Арестантский ошейник пробудился почти до полного своего предела. Джексон только и мог видеть пол тёмного, еле освещаемого помещения, в которое его привели на допрос. Двое людей, притворявшихся охранникам, взяли его поникшее тело и бросили на стол, крепко связали запястья рук с пятками за спиной стул, и человек, объявленный следователем повис над лицом Джексона.
— Ты убил принца Тобиана?
Джексон сплюнул сгусток крови и высокомерно скривил зубы:
— Тёмная игра! Но я не собираюсь себя оговаривать. Что мне полагается за убийство члена королевской фамилии? Ах да, смертная казнь! Увольте, ребята, не на того напали!
Фонарь сильнее освятил помещение, в котором Джексон увидел грязь, плесень, обломки мебели, и в руках миниатюрного следователя со светло-каштановыми волосами, как показалось Джексону, появилась железная палка.
Один удар в живот. Джексон согнулся, мышцы связанных рук и ног затрещали. Не успел очнуться, удар повторился. Часов, отсчитывающих времени, не было, удары палкой не прекращались. Вскоре арестантская серая роба порвалась, обличив посиневший живот, а с лица, по которому иногда заезжала палка, текла кровь.
— Ты убил принца Тобиана. — Это уже не было вопросом.
Фонарь возник перед глазами, следователь взял со своего трёхногого стола бумаги и тыкнул в залипшие от крови глаза Джексона.
— Ты одним из первых узнал о побеге Тобиана. Ты выследил его и внимательно следил за Тобианом. Ты узнал накануне маршрут принца. Ты лично подменил в его самокате новый винамиатис на старый, которому оставалось минут двадцать жить, не более. Ты надеялся, что разобьются оба принца — Тобиан и Фредер, что был в это время рядом со сбежавшим братом. Вот твоя переписка с освободителями. Читай! Читай же! Ты описываешь каждый шаг своего преступления!
Джексон плохо различал буквы, но видел, что письма принадлежат не ему. Не тот почерк.
— Вы забываете, с кем имеете дело… — заговорил он слабым голосом. — Когда мой адвокат увидит следы от побоев… Когда я на суде расскажу… Вы не можете меня пытать. Не забывайте, что я за человек.
— Неужели? — следователь понизил голос. — А что определяет твою сущность?
Он приказал страже поднять стул на две ножки и покрутить. Охранники вертели стул с Джексоном от всей души, а следователь орудовал своей палкой.
— Я не убивал! Не убивал! — кричал Джексон. Он замечал, что следователь отнюдь не такой маленький и щуплый, каким показался ему в сперва, и его светлые волосы на самом деле чёрные как и Джексона. И довольная ухмылка точно как у него.
Внезапно Джексона перестали бить и отвязали от стула. Но свобода продлилась недолго, за руки нацепили железные наручники и вывели из помещения. Он видел лишь тёмные коридоры, едва улавливал голоса вдали.
— Смотри! И слушай! — сказал следователь, когда Джексона толкнули в маленькую комнатушку, которая напоминала уже не пыточную, а рабочий кабинет: белые обои, шкаф с бумагами, портрет королевы над столом, заставленный кипами бумаг.
Под потолком на стене было маленькое стеклянное окошко размером с кулак, Джексона пихнули к нему. Он заглянул и пошатнулся. Если бы не охранники, что держали его и стул, на котором он стоял, Джексон точно бы упал. Там, в соседнем кабинете за стеной, рядом с его адвокатом сидел он сам и говорил какую-то чепуху про похищенные из казны деньги. Джексон за стеной сидел в расслабленной самоуверенной позе, грыз яблочко, громко им хрустя и пускал непристойные и устаревшие шутки, поминутно возвращаясь к теме Санпавы.
Настоящий Джексон закричал и забарабанил по стене, но никто не шелохнулся. Только охранники выдернули стул из-под ног и вновь принялись бить. Сквозь удары Джексон слышал, как кто-то вошёл и приятным голосом произнёс:
— Твои крики не услышат, по углам кабинета расставлены звукопоглощающие винамиатисы.
Этот голос! Джексон не мог его не узнать… Герцог Огастус Афовийский.
Да, он самый! Только не боящийся запятнать чёрные гладкие туфли в лужице крови, что оставил Джексон. Огастус стоял возле двери и взирал на него искрящимися от счастья глазами.
— Не дурно, — хмыкнул Джексон.
— Согласись, — кивнул ему Огастус. — Не жди чуда. Твой двойник настоящий маг, а не манар с зельем превращения. Никто не узнает правды. Ты думал, что я не смогу обойти собственные законы?
— Не дурно, — повторил стоя Джексон, держась рукой за стену. Он не позволял себе валяться на полу, стоная от боли. — Но дороговатое развлечение. Для чего тебе этот цирк? Проще будет отравить меня в моей удобной камере и списать на естественную болезнь. Для чего?
Огастус помахал белой бумажкой.
— Двойник не изложит за тебя признания на бумаге, почерк другой.
— Но и его можно подделать.
— Верно. Можно, — Огастус подошёл к Джексону и аккуратным жестом легонько толкнул его в грудь. Попытка удалась, ослабленный пленник упал. — Однако я хочу, чтобы ты поучаствовал в собственном вынесении приговора. Согласись со мной, что это так прекрасно, когда человек сам подводит себя к эшафоту! Ты считаешь, что ты большой человек, и поэтому ты помрёшь великолепной, достойной для тебя смертью. И предсмертные дни будут наполнены триумфа и полного моего участия в твоей судьбе.
Стража подняла Джексона на ноги и поволокла обратно, в тёмный и мрачный подвал. Джексон в глубине души надеялся, что его оставят в светлом кабинете. Боль от пыток никогда не бывает приятной, но атмосфера белых стен, гладкой мебели и ощущения, что за стенами находятся люди, придаёт больше сил. Они остановятся, будут мягче, не посмеют сломать стол, задеть цветок… Уют — табу для человека. Уют сдерживает гнев и реакцию. Уют расслабляет. Грязь и близость с землёй, стены, что напоминают чертоги преисподней, возвращают человека в леса и болота мрака. В темноте просыпаются мрачные мысли, в темноте стираются границы. В темноте и в пустоте отчаявшийся человек не знает за какой предмет или тень спасительно зацепиться глазами.
Его били железным ломом, потом принесли кнут и поставили две дыбы — простую и с подвесом. После каждой серии ударов его сажали за стул перед столом и ставили под носом перо с чернильницей.
— Пиши признание. Пиши признание. Ты убил принца Тобиана. Рассказывай, как ты заставил стаю бродячих собак увести Тобиана от самоката. Рассказывай, как ты менял винамиатис.
На второй день пытки повторились. Потом на третий. И на четвёртый. И на пятый… Его приводили в подземелье каждый день ранним утром, уводили в камеру вечером. Камера Джексона была не далеко от пыточной, примерно в пятидесяти шагах, заворачивая за угол. Без окна, без кровати и, конечно же, без фруктов на столе. Ими же объедался двойник. Хотя бы на часок в день Огастус старался проведать Джексона. Он всегда стоял возле двери и молчаливо наблюдал, как охранник нажимает на рычаг, и дыба расходится на две части, едва не отрывая Джексону конечности. Самой распространённой пыткой был ошейник. После каждого дня к пленнику приходили целители и сращивали сломанные руки, ноги, заживляли раны и избавляли его от синяков.
— Так мы тебя от твоих древних медвежьих шрамов избавим, — смеялся следователь, которого звали Тимбер Рэдликс.