Дворец Солнца. Тобиан приехал, чтобы поговорить с Эмбер. Мать согласилась с ним на приватный разговор. А когда приехал Тобиан, сказала, что у неё возникли важные дела.
Джексон Марион. О нём Тобиан только и думал в последние девять дней. И об отце. Яркий образ Конела, его лучистые глаза, тёплый голос и не иссякающая любовь виделись с восходом солнца и с его закатом, во сне и наяву. «Почему этот медальон принадлежит Фредеру? — впал в гнев Тобиан. — Отец вложил в эту деревяшку силу, время, заботу, свой наказ, а Фред не ценит их! Почему этот медальон не мой? Почему в моём шкафу хранится ошейник рабства, а Фред ленится надеть на шею заповедь отца?» В ответ на Тобиана смотрели со стен мечи, картины, с комодов не отводили тёмных глаз золотые львы. Всё это убранство принадлежит Фредеру, но медальон… Он должен быть его.
Тобиан повесил медальон себе на шею и покинул покои. Он не считал свершённое кражей. Напротив, возвращение своей собственности. Отцовского наследства.
Самокат летел медленно. «Почему я не маг?» Тобиан хотел обладать даром полёта. Просто воспарить в голубые небеса и не возвращаться на бренную землю. Или же боевую магию воздуха, что могла в считанные секунды убивать врагов.
Зависть. Она окружала их с детства, она возвращалась вновь. Тобиан завидовал Уилларду, что его друг был великолепный магом. Завидовал Фредеру, что брат был любим. В тоже время Фредер завидовал Тобиану и Уилларду, когда они рассказывали ему о славных мальчишеских забавах на жарких конорских улицах. Фред завидовал их свободе и наивно ошибался — Тобиан и Уилл никогда не были свободны. Уилл завидовал своим друзьям просто за то, что у них всё было. И ошибался.
У Тобиана не было ничего.
Тобиан хотел взглянуть на надгробный памятник отца. Однако без Фредера не имел на это право. Кто такой этот Бонтин, чтобы оплакивать членов династии Афовийских? Эх, как жаль, что надгробие отца находится в усыпальнице на территории Дворца Солнца. Тобиан был вынужден лететь на кладбище, где его появление считалось тоже странным, но не таким сильным.
Городское кладбище Небесной Супруги. Листья падали на небольшие клочья земли, на расчудесные статуи стариков и младенцев.
Нил Бадб. Герой, спасший ценой своей жизни принца Фредера Афовийского.
Тобиан поклонился его могиле, хотя не признавал этот бессмысленный ритуал. Сдались мертвым эти цветы, поклоны, лучше бы кланялись родителям героев, воспитавших таких замечательных людей. Но с чем к ним идти, Тобиан не понимал. Нил Бадб не был героем. Нил Бадб не спасал принца Фредера. Это свершил он. Бонтин Бесфамильный. Но стране нужны герои, а Бесфамильный не подходит для этой роли, и потому Огастус превратил в героя солдата Бадба, оказавшегося так не вовремя рядом с принцами.
И за это Тобиан кланялся Бадбу. Простил прощение. «Прости, что ты прожил так мало. Прости, что из-за меня у тебя отобрали жизнь. Прости, что Огастус всё ещё жив. Знаешь, я как ни пытался, но я так никого не убил, ни за кого не отомстил». Тобиан не забывал Нила Бадба. Как забыть этого наивного солдатика, преданного Зенруту, верного Фредеру, поплатившегося своей жизнью за то, что узнал тайну спасителя Фредера?
Тобиан летел на своём самокате дальше. Чем дальше он был от дворца, тем сильнее мысли начинали возвращаться к Мариону. Тобиан давно стал считать, что так и должно быть, это нормально, это естественно, что принц Тобиан покоится в королевской усыпальнице, что исход его жизни давно решил. «Мальчик сам виноват, решил покрасоваться, выставить себя в лучшем света. За своё хвастовство он поплатился». Оказывается, он не виноват! Не он причина своей гибели, причина разлада в семье, в том, что его смогли превратить в Исали Фарара, затем в Бонтина Бесфамильного и отдать в рабство! Это всё Джексон Марион, решивший его убить. И вот час расплаты за содеянное близок, Марион, истязаемый в камере пыток, скоро взойдёт на эшафот, обвинённый в убийстве Тобиана. Последним палач опустит Воительницу, раньше него солдаты закрепят голову осужденного на плахе, ещё раньше королева зачитает приговор. Ещё раньше она подпишет его. Ещё раньше Тобиан молчаливо кивнёт матери.
Он не верил, что Огастус выбрал для свершения своего коварного замысла именно его смерть просто потому, что за убийство принца положена только казнь. Помилование убийцы сына навлечёт на Эмбер позор и зародит сомнения. Нет, Огастус готовился, долго, усердно, изощрённо. Закрывая глаза на дерзость, на покушение на жизнь Дриса Казоквара, на снятые ошейники пятистам человек! Возможно, на участие Тобиана в подпольной благотворительности, связанной с освобождением рабов. Он готовился. А Эмбер, хоть и не знавшая тайны, отказывалась перечить брату. Тобиан видел, да, мать против убийства Мариона, он же весомая политическая фигура на её арене. Но она рада такой участи для своего сына. Проблема в другой — она сама должна была решить, как должен страдать Тобиан. Огастус сделал всё за неё. Собственничество. В обладании этого чувства Эмбер выигрывала Огастуса.
Всё существо Тобиана было против казни Мариона. Он позволил им распорядится своей жизни и судьбой, именем и свободой, отцовскими и братскими узами. Из-за них он спасал жизни другим. Но ещё не приходилось ему отбирать чужие жизни. Из-за них. Впрочем, на чьи руки больше ляжет крови Мариона, когда палач отрубит его голову?
Как-то Нормут Казоквар прочитал ему лекцию, что убийцей становится не только тот, кто держит оружие. Но и кто позволяет ему взять оружие.
Он держался правой рукой за руль, левой прижимал к груди револьвер, который находился под рубашкой. Сталь холодом отдавала по коже. Она казалась Тобиану невероятно прекрасной. Револьвер был заряжён, и Тобиан не боялся, что может пошатнутся на летающем самокате и случайно выстрелить себе в грудь. Он полностью был уверен в себе.
«Дядя, ты хочешь превратить меня в убийцу. Будь по-твоему. Я сделаю то, чего ты так хочешь. И, вкусив крови, я приму расправу над Марионом. Я не буду чувствовать себя виноватым. Лишь подчинюсь твоей и маминой воле».
Жертву свою он знал. Впрочем, никогда не забывал.
Нормут Казоквар. Каждый день, проведённый у него в неволе, Тобиан имел возможность для расправы. Но не воспользовался ею. Он держал уже револьвер над семьёй Казокваров. Но лишь кастрировал Дриса.
«И почему я, как и Уилл, не родился магом? Я бы просто взмахнул рукой».
«И улетел бы».
Шепталась листва. Деревья раскидистой кроной закрывали небосвод. Тобиан узнавал эти чёртовы места, бесовские владения, неонилиавскую землю. Он остановился за широким деревом и принялся наблюдать. И моментально все сомнения, все вопросы, тяга повернуть назад или взмыть в небо исчезли. Кровь обуяла злость, Тобиан не заметил, как впивался ногтями в кору дерева словно дикая кошка.
На дороге стояли Нормут Казоквар вместе с Эваном и старшей дочерью Ромилой. Как всегда нарядные, галантные: Ромила в жёлтой курточке сверкала как солнечный зайчик, Эван гляделся в зеркало и поправлял причёску, Нормут благоухал, видимо, аромат заграничных духов. За деревьями виднелись ворота имения. Рядом с Казокварами стояли крытые телеги и шестеро людей в красивых деловых костюмах. Тобиану без слов было понятно, о чём он ведут с Нормутом речь.
Нормут держал за цепь пятерых скованных детей. Им всем было не больше шести лет, на шеи ещё не были надеты ошейники. Три мальчика и две девочки, в рванных промёрзших платьях, босиком, они тихо вытирали носы и большими испуганными глазами смотрели на незнакомых мужчин. В телеге сидели ещё дети, Тобиан из-за дерева смог насчитать около восьми ребятишек, но детей явно было больше. Вот на их шеях ошейник.