«Нет, не вмешивайте Казокваров! Они безжалостны! Лучше продайте всех рабов, разлучите семьи, но не нужно Казокваров! Оставьте Рысь для хороших людей!» — захотела закричать Люси, но вместо этого вежливо сказала:
— Да, Казоквары вам могут оказать помощь, они пользуются защитой у королевской семьи. Но не помешают вам Афовийские?
— К чёрту Афовийских, — выругался Оделл. — Им сейчас до меня и дел нет, забыли, как меня зовут. Война на пороге. Я сам это постоянно вижу по людям, бегущим из Санпавы в Рысь. Правительство скрывает правду о войне, но люди предчувствуют и спасают свои жизни. А куда им бежать, как не в ближайшую Рысь?
Санпава. Боги, и почему эта земля настолько проклятая? Даже её отца отправили работать в шахты Санпавы.
— Фанин Свалоу, а фанеса Ханна… Какую она сейчас фамилию носит? — полюбопытствовала Люси.
— Ханна осталась той же Свалоу. Какую фамилию ей брать, если до нашего замужества у неё фамилии не было никогда? О, Люси, кстати, а как тебя теперь зовут?
— Люси Кэлиз.
— Кэлиз… — Оделл замолчал. Чтобы восполнить неудобную паузу, он крикнул рабу: — Налей мне ещё чая! — и перевёл взгляд на Люси. — Решила называться как мать и отец…
— Да, это их первая в жизни фамилия, хоть и ложная. Для меня она настоящая. Фанин Свалоу, люди в доме знают, что я получила свободу, что у меня появился братик. Это Элеонора им рассказала? Она приезжала?
— Нет, — мотнул головой Оделл. — Я сказал. А мне Элеонора сообщила. Элеонора сама не приезжала, ей не до Рыси. Я ждал дочку в гости, но она попросила, чтобы я сам приехал к ней. Элеонора-то в положении, ребёнка от Эвана ждёт. Надеюсь, что к кислору я выкрою себе свободные шестицы и навещу её.
— От Эвана… Вы меня извините, но я не могу поздравить Элеонору с появлением малыша, — тихо сказала Люси, позабыв про вежливость. — Я огорчена, что Элеонора станет матерью будущего Казоквара.
— Да, я тоже, — Люси увидела сожаление в глазах Оделла. — Мне не верится, что моя кровь соединится с кровью Казокваров. Они точно прямые потомки дьяволов. И мой внук будет такой же… Не верится!
«Но почему ты тогда разрешил дочери вступить в этот брак? — кричала внутри Люси. — Зачем ты отдал им свою единственную внучку Тину?» Она посмотрела на Майка, брат уплетал конфету. Вот что сделала добрая улыбка Оделла с её братишкой, который считал, что Свалоу тоже плохие люди. Тем временем рабы наливали в чашку Люси новый чай, вытерли с пола капли, случайно пролитые ею.
— Как ты живёшь? — спросил Оделл. Тоже перестал смущаться.
— Неплохо, — ответила Люси со спокойным выражением лица. — Мне помогло, что я умею ухаживать за детьми, поэтому с Майком я справляюсь. Иногда мы живём вдвоём, иногда с нами живёт мой хороший друг Бонтин Бесфамильный. Вы знаете его, он кастрировал Дриса Казоквара. Я подрабатываю в бакалейной лавке, а так мы довольствуемся в основном деньгами, которые Бонтин получил в качестве награды, что сдал моих родителей властям.
— Рад за тебя, — честно ответил Оделл.
Он не шелохнулся, когда Люси напомнила про родителей. Её взбесило это. «Ну скажи хоть что-нибудь! Вспомни, что тоже рабыня. Ну вспомни же!».
— Люси, ты поддерживаешь связь с Нулефер? — внезапно молвил Оделл. — Может, хоть раз общались?
Да. Она разговаривала с ней! Взяла от неё ключ и обещала вернуть. Но вслух Люси сказал другое:
— Нет, я не слышала про Нулефер ничего с тех пор, когда она вступила в Кровавое общество. Если кто-то из наших общих знакомых и видится с Нулефер, мне про это не рассказывают.
— Вот как, — протянул Оделл. — Неужели никто их не остановит?.. Сколько людей погибли зазря… Кам, друг твоего детства, умер по вине освободителей. Его случайно подорвали в имении Фетера. Я не знаю, кто будет следующим, может быть, даже я сам! Я отрёкся от Нулефер, ей нет смысла меня больше защищать и любить. Также нет желания защищать моих людей, которые не шибко жалуются на меня. Я хотел дать Каму свободу, когда он повзрослеет, он был ответственным и умным мальчуганом, но освободители по-своему освободили его. Сделали свободными от жизни.
«Мои родители тоже были умны. Но вы и пальцем не пошевелились, чтобы отблагодарить их за службу, за усердие, за преданность! Они бы вам собрали миллионы аулимов, миллиард, если бы вы только сказали! Отплатили каждым бимом за проеденную у вас еду, за ношенное платье, за сотню рабов, которые вы купили бы, чтобы занять место моих родителей! Они намекали вам, что хотят стать свободными, но вы не слушали! Вам нужны были преданные слуги, которых нельзя заменить, вы поэтому закрывали глаза на их мечту. Кам не был вам так предан, он умел и не боялся спорить и осуждать».
— Соболезную его родителям, — сказала Люси. — Я любила Кама, он был моим другом.
Оделл горько вздохнул.
— Люди уходят… Люси, ты когда уезжаешь в Санпаву? Сегодня вечером?
— Нет, завтра на утреннем поезде. Я должна была сегодня ехать, но я вышла на вокзале, захотела сильно посмотреть на родные края.
— Ты уже нашла место, где будешь ночевать?
— Ещё нет, я после вас в отправлюсь искать гостиницу на одну ночь.
Оделл улыбнулся.
— Люси, оставайся у меня. Переночуешь в комнате для гостей, вздумала болтаться по городу вечером с ребёнком и чемоданом.
Люси взглянула в зелёные глаза Оделла. Он говорил без каких-либо тёмных помыслов. Люси перевела взгляд на рабов, те радостно кивнули ей. За такой гостьей, как она, они не прочь поухаживать.
— В комнате для гостей… — с оттенком зависти сказала Люси. — А год назад у меня не было даже своей кровати, я спала на ковре у Элеоноры. Фанин Свалоу, вы так не радовались, когда видили меня. «Добрый день, Люси». Может, иногда ещё добавляли: «Как настроение?». Год назад я была незаметной мышью в этом большом муравейнике лиц, но сейчас я сижу с вами за одним столом, мой брат ест лучшие сладости Рыси, ваши рабы вынуждены выполнять мои прихоти. Что же такое изменилось, фанин Свалоу? На моей шее нет больше ошейника. Так проблема в одной только шее? Фанин Свалоу, я не забыла, что вы отобрали у меня отца и мать. Вы сделали меня сиротой при живых родителях. К сожалению, никогда этого не забуду. Я стала свободной, и всем сразу интересно, как я живу, но, когда я была рабыней, я была вам безразлична. Я ходила по людям в поисках хлеба, кто как мог, так и кормил и давал спать мне. Если бы не Элеонора, жена и мать Казокваров, я бы погибла. Вы думали, что рабы позаботятся обо мне? Но им никто не приказывал этого делать, а без приказа у них хватает хлопот, каждый вынужден выживать сам и заботиться о своих родных. Так устроен любой человек. А сейчас вы закрываете глаза, что ваша дочь и внуки стали частью… дьяволов, как вы называете.
Оделл слушал Люси с непроницаемым лицом. Майк отвлёкся от угощений и широко раскрыл рот, вылупившись на сестру.
— Если вы думаете, что я злюсь на вас, фанин Свалоу, вы ошибаетесь. Давно прошла злость, я не вижу смысла жить старыми обидами и злиться. Тем более, мы ещё встретимся. Я чувствую, когда-нибудь я ещё приеду навестить своих товарищей, ваших рабов, фанин Свалоу, из-за них я вышла с поезда, не из-за вас. Нулефер… Если она объявится, я захочу встретиться с ней, Нулефер я уже давно простила. Я благодарна вам, Ханне, Элеоноре, сильно благодарна, честное слово, что жила у вас, вы сделали из меня человека. Мне, правда, жилось у вас очень хорошо, было даже весело иногда помогать вам готовится к празднику и встречать гостей, я любила играть с Тиной, она была для меня как младшая сестрёнка. Я вам благодарна, и мне не хочется уезжать из вашего дома, в котором прошла моя жизнь. Но оставаться здесь как почётная гостья, помня, как из этих комнат я выносила ночные горшки, я не намерена.
Люси встала и взяла Майка за руку.
— Пойдём. До свидания, фанин Свалоу. Спасибо за всё хорошее. Разрешите мне немного побыть с моими друзьями.
— Хорошо, — тяжёлым голосом произнёс Оделл.
Родной чужой дом. Люси испытывала странное состояние, не зная, довольна ли она, что заехала к Свалоу или нет. Гладкие белые обои с золотым тиснением, блестящие полы, узоры на вазах и цветы, растущие в этих вазах — всё было своим и узнаваемым до мелочей. Люси дёрнула ручку комнаты Элеоноры. Открыто. Зашла, и чуть было не позволила дать волю слезам. В этих светлых стенах пролетела её жизнь. Люси видела словно через отражение зеркала себя. Она стоит у окна и застёгивает корсет Элеоноре. Видела, как она расставляет цветы, слышала колыбельную, которую пели Тине. Нет… Не могло быть это её жизнью, не могло быть её частью! «Я начала жить девять месяцев назад», — пришло к Люси неутешительно осознание.