***
Голые ветви персикового дерева били в окно, в форточку дул прохладный морской воздух, дети смеялись, бегая друг за дружкой. Внутри стоял запах свежемолотого кофе, чернил и хрустящей новой бумаги. От газетных вырезок, журнальных листов, покоившихся в стопке книг, шёл приятный запах краски.
— Вот, глянь, краснолицые вчерашней ночью в Санпаве повязали аж целую семью, малые дети сидят в родителями в темнице. Своих приятелей с молочными зубами убеждали стоять за Мариона до последнего, — журналист «Голоса», Нейл Байтер, положил перед Тобианом полицейские сводки.
— Не удивлён, — поморщился Тобиан. — Не убили, и то хорошо. В Санпаве каждая, чёрт побери, собака под наблюдением. Чего было ожидать, когда люди на стачки и протесты выходят едва ли не каждую шестицу. В них стреляют, а они только сильнее рвутся. Пока союзники Мариона поджигают дома в Санпаве, Кровавое общество может отдыхать. Для губернатора Бейли одна сейчас задача — не пустить недовольных в Конорию.
— Да и в Конории были возгласы. Вчера я сам проходил по площади Славы, вижу, толпа людей. Ума хватило остаться в стороне, слышу, кричат: «Дайте Мариону жизнь, иначе убьём вас, Афовийские!». Ну, краснолицые не заставили себя ждать, за десять минут повязали всех, — сказал журналист.
Нейл Байтер, пятидесятилетний мужчина с длинными чёрными волосами, через которые проглядывала седина, ногтем водил по полицейским выпискам. Он него пахло кофейной гущей, пальцы были чёрными от чернил. Иногда к журналисту заглядывал Тобиан, посидеть, поговорить, разузнать что-нибудь про новые статьи да кой-какие подробности из полицейской жизни. Нейл Байтер приходился двоюродным родственником нескольким служивым и знал больше, чем полагалось простому журналисту.
— Санпавцы начали добровольцами вступать в армию. Но не в нашу, а в камерутскую. Полки камерутчан-то в Санпаве стоят, не так далеко идти бесстрашным новоявленным воякам. Если королева объявила своим врагом нашего Мариона, мы станем её врагами, заявляют они. Бонтин, так что написать санпавцам? Твой голос они обязательно услышат. Ты стал героем, освободив пятьсот людей.
Тобиан постучал ногой по столешнице.
— Я не герой, оставь это слово для других. — «Освободил пятьсот и не могу спасти жизнь одному». — Напиши вот что. Бесфамильный Бонтин принимает любой выбор жителей Санпавы. Но просит одно — избежать бессмысленных жертв. Я против убийств. Если они хотят сражаться за Камерут, то пусть знают, что смердный запах крови для них не поменяется.
Нейл пристально посмотрел на Тобиана и через минуту кивнул. Да будет по-твоему. Он застрочил пером по белой бумаге, буквы быстро и аккуратно ложились замертво на лист. Тобиан знал, что его слова не напечатает никакая зенрутская газета, особенно «Голос», который зачитывается по утрам Эмбер и столичным придворным. Нейл Байтер использовал работу в «Голосе» как маскировку, он прикрывался своим положением журналиста и собирал материал, что мог потребоваться мирным освободителям, узнавал заранее о планах полицейских и предупреждал членов какой-нибудь сходки до начала облавы. Нейл содержал «Зарю», что была запрещена, и там печатал свой истинный голос. Тобиан, будучи ещё рабом Казоквара, в поисках союзников наткнулся на след Нейла и вошёл с ним в дружбу. Тобиан нуждался в вестях о стране и за её пределами. Нейлу и освободителям нужен был человек, связывающий их со дворцом.
— Как Эмбер не понимает, что никто не верит в виновность Мариона? — задал Нейл риторический вопрос. — До его признания в убийстве принца санпавцы сидели ещё смирно, не кусаясь. В провинции стоят чужие войска, со дня на день грядёт война за Санпаву, Кровавое общество всё ещё живо, приближается годовщина зимнего восстания! Нет, и в такое время казнить Мариона!
— Перейдя дорогу Афовийским, Марион воздвиг перед ними пропасть. Когда они его убьют, тогда земля вновь утрамбует бездну. Так считают они.
«Не они. Он», — думал на самом деле Тобиан. Мать была не причём, Огастус избрал её своим орудием для свершения правосудия, Фредер и вовсе бился за освобождение Мариона. Но Огастус решил коротко — смерть. И предстать перед ним, значит, пойти против королевства. Эмбер всё и отказывалась от разговора с Тобианом. Мать своим молчанием говорила — и семья не на твоей с Марионом стороне.
Тобиан взял в руки газетные выпуски. Ах, натиск санпавского недовольства заставлял даже прожжённых и верных королеве союзников писать про короткие бунты в Санпаве. То днём люди напали на кортежи чиновников, то ночью пытались проникнуть в тюрьмы и освобождать любых осуждённых, репетируя бегство Мариона. Камерутской армии они передавали свои деньги, сдавали, как в ломбард, украшения и золото, записывались солдатами. «Люси, ты где-то там». Вот понадобилось именно в это неспокойное время Люси навестить отца! Тобиан отговаривал её, но Люси была упрямицей не лучше него. Надоело ждать, не может больше получать она от отца лживо радостные письма. «Ты каждый день разговариваешь со своим мёртвым отцом, а я хочу хоть раз увидеть своего живого!» — Люси ударила его по больному.
«Это не та Люси!» — кричал Тобиан. Её выстрел в окно стоял в ушах так громко, как не звучала даже зимняя конорская пальба. Он думал броситься за ней в Санпаву, но Люси остановила его. «Со мной ребёнок, Майк. Тобиан, я не сглуплю. Я просто хочу встретиться с отцом. Я вернусь к тебе, Тобиан».
«Нет, я должен был поехать вместе с Люси», — он чувствовал неладное.
— Бонтин, как побочный член Афовийских, ты что-нибудь можешь сделать для смягчения наказания Мариону? — Нейл отвлёк Тобиана от мыслей. — Я нутром чую, что Мариона казнят. Только Санпава… Эта самая крупная ошибка в истории со времён падения Неонилиаса.
— Нейл, я пытаюсь призвать Афовийских к рассудку. Но им проще послушать случайного человека с улицы нежели меня. Я сам тревожусь за Санпаву, её судьба мне не безразлична.
«Ложь! — воскликнул себе Тобиан. — Джексон Марион теперь часть меня, мой погубитель, мой приговор. Я не могу позволить отобрать у него жизнь. Я не стану причиной его смерти!».
Нейл опёрся на стол, мотнул для начала головой. Нейл любил свои длинные волосы, они придавали ему особый шарм. Дамы на улице принимали журналиста за аристократа, а он улыбался хитрой улыбкой — его сердце принадлежит другой навеки. Девушке-освободительнице, умершей вместе с Грэди и Линдой Каньете в темницах Конории.
— Бонтин, за тобой отныне пойдёт толпа. Ты герой. Жаль, что битва за народ сменяется битвой перед судьями. Тут ты в промахе. Я, к слову, поражаюсь, почему ты спокойно ходишь по улицам, когда выпустил пятьсот человек и ранил нескольких солдат. Каким бы ты ни был близким родственником Афовийским, любой здравый смысл говорит, что тебя должны заковать в кандалы. Что удерживает тебя на воле безнаказанным?
— Моя жизнь — это наказание. Нейл, Афовийские — превосходные мастера выбирать кару. Они не могут избавиться от меня, я последний герой, в которого верят люди. Всё-таки я ещё могут удержать зенрутчан от кровопролития.
— Хм, но сам ты едва не допустил кровь. Бонтин, на чьей ты стороне? Ты постоянно призываешь против рабства и рабовладельцев, нищеты и воров, ты ненавидишь, кажется, сам Зенрут, но борешься за него, как за себя. И ты ни разу не призывал к свержению Афовийских. На чьей ты стороне? Ты месяц покорно подчинялся Зоркому соколу и потом же атаковал его за спиной. Где доказательство, что на месте соколят не окажется кто-нибудь из нас? — Нейл заново взял в руки ручку. — Так мне написать, что Бонтин Бесфамильный будет способствовать спасению Мариона?
Вопрос был опять риторическим, но Тобиан счёл нужным ответить на него.
— Я на стороне людей. Без них Зенрута просто бы не существовало. Страна как искусство, она представляет ценность, пока она кому-то нужна. Умершие страны и картины, что скрыла земля, объединяет забвение, заключённое в отсутствии человека. Нашего взгляда достаточно, чтобы холст стал святыней, а кусок чёрной земли центром мироздания. Что до Афовийских, я не предам Фредера, который пусть мне и не полный брат, но… ближе всех живущих в мире.
В глазах Нейла пробежался огонёк. Он записал на бумаге последние слова Тобиана. Можно не сомневаться — санпавцы услышат личные мысли Бонтина, которые он, быть может, и не хотел им раскрывать.