— Я могу попрощаться с моими тётей и дядей? — спросил Джексон главного охранника, того самого, который помогал Рэдликсу ломать его волю. Джексона охраняли его же палачи и мучители, дабы он никому не проболтался.
— От твоего имени с ними попрощается твой двойник, — холодно сказал охранник. — Не зачем твоим родственникам знать правду.
— Но им никто же не поверит! — взмолился Джексон.
— Лишние свидетели нам ни к чему, и ты не хочешь же, чтобы твои родственники увидели тебя в таком состоянии? — усмехнулся охранник.
Дядя и тётя находились в Зенруте уже год, с самого начала, когда узнали, что Джексон схвачен на восстании. До помилования Эмбер и пыток Огастуса он откладывал свидания, просил их вернуться в Тенкуни. Нестерпимо было смотреть на старческие изнемождённые лица, страдающие по любимому племяннику — единственному сыну! «Только бы я знал, что нам не дадут больше увидеться!» — корил себя Джексон. Наверняка они не узнали бы его. Двойник был молод, хоть и умело подстраивал свою внешность под его стареющее лицо. Джексон ощущал себя глубоким стариком, он постарел, добился чего хотел — только мудрым не стал.
— Пожалуйста, — Джексон упал перед охранником, — пусть двойник попросит перед моими родственниками прощения, пусть передаст, что я считаю их своими родителями. Попросите, чтобы мой дядя нашёл пса моего, Живчика… Дядя — зверовещатель, как и я. Пусть он найдёт Живчика!
«Я не должен так умирать, — говорил Джексон. — Я бросил Живчика на произвол судьбы… Я предал всех, кто любил меня».
К нему приходила Урсула. Охранники разрешили ей, посвящённой в тайну, навестить своего друга. Урсула гладила Джексона по впалой щеке и слёзы её кричали: «Прости! Прости!». Джексон обнимал тёплую руку и молчал. Нескоро губы его разжались в виде тихого «прощаю» и сомкнулись на руке Урсулы. «Мы что-нибудь придумаем», — уверяла его Урсула. Поначалу её слова звучали грозно, на следующих встречах затихали, превращаясь в шёпот.
Прижимая руку Урсулы, Джексон окунался в блаженное спокойствие. Но чего-то недоставало. Он не ждал встреч с Урсулой, её лик лишь возвращал его в прошлые, в далёкие безоблачные годы, когда и он был простым мальчишкой, и она считала себя тенкункой. «Делия, Делия», — по ночам во сне Джексон произносил имя летуньи. Сны свои он быстро забывал в тюремной камере, о его лихорадочном бреде рассказывали охранники.
— Можно мне повидаться с Делией Швин? — спросил он утром перед приближающейся смертью.
Охранник пожал плечами и удалился к начальству. Через час пришёл и кивнул — разрешили. Делию вскоре привели. Делия вбежала к нему, бренча тяжёлыми кандалами, и повисла на шее. Он прижимался носом к её телу, волосам — Делия была грязной, потной от работ, ей давали мыться один раз на шестицу. Но за тюремным смрадом Джексон ощущал нежный запах женской красоты и невинности. Глаза Делии заслоняли синяки бессонницы, шея, щёки были покрыты следами от собачьих клыков. Рваными кусками шрамы переходили на руки и ноги. Она запустила ладони ему под рубашку и стала гладить изувеченную спину Джексона. Два искалеченных тела стояли одной фигурой. Они хотели остаться наедине и слиться, но не решались просить охранника удалиться.
— Я не буду бояться смерти, — Джексон целовал затвердевшее лицо Делии. — Не буду. Страшно сейчас, пока ждёшь. А там не буду, я быстро уйду к Создателям. Делия, ты не плачь, кто я такой, чтобы по мне лили слёзы? Забудь обо мне, как сможешь. У нас ведь даже не любовь…
— Я люблю тебя. Люблю! — Делия начала оплакивать Джексона при нём.
Им дали полчаса, время подошло к концу. Делия не хотела отпускать его, охранник схватил её за руки. Она отбрыкивалась, впилась в шею Джексона и кричала:
— Я уйду с ним!
Джексон сам оттолкнул от себя Делию.
— Забудь обо мне, — промолвил он. «А я буду умирать с твоим именем в сердце. Я тебя не забуду».
И он стал ждать ночи.
Обрушился вечер. Джексон приступил к куриному супу, когда у его камеры послышались голоса. «Кто опять вспомнил обо мне, побери вас всех Агасфер!». С нахмуренными злыми взглядами вошли охранники. У Джексона перехватило дыхание. «Они не дадут мне спокойно умереть! Прожить ночь в одиночестве!»
— К тебе посетитель. Вставай и пошевеливайся.
— Нет! — Джексон замахал руками. — Вы врёте! Я никуда не пойду. Оставьте меня в покое!
— Его Высочество пожелали обсудить с тобой ряд вопросов в помещении для посетителей. Ему противно стоять в твоём гадюшнике.
Джексону заломили руки и повели. Наивно было надеяться, что Огастус отпустит его, удостоит последнего взгляда со своей высокой трибуны у подмосток. Дурак! Простак! Ноги не двигались, его едва ли не несли. Перед входом в комнату для посетителей Джексона опустили, и два охранника подправили одежду.
— Не раскисай, — шепнул охранник.
Комната для посетителей была узкой. Высокие решётчатые окна пропускали тусклый свет, дверь обита железом, на потолке керосиновая лампа, и она качалась от едва уловимого ветра, исходящего от распахнутой железной двери.
— Принц Фредер? — не поверил Джексон, когда на своих ногах приковылял в камеру. Он подумал бы, что ослеп и оглох, но висящая лампа качнулась и направила свет на лицо кронпринца.
— Оставьте нас, — приказал Фредер, смотря на него исподлобья.
— Ваше Высочество, — сказал охранник, — мы не можем оставить нас наедине с приговорённым к смерти убийцей вашего брата. Это опасно для вас.
— То, о чём мы будет вести речь, относится к государственной тайне и к вопросам моей семьи, — продолжил невозмутимо Фредер. — Прошу вас удалиться. Или мне позвать Рэдликса? Или сразу отправить известие герцогу Огастусу, что мне запрещают пообщаться с Марионом? Дядя вернулся из Санпавы, и он устал.
— Мы будем за дверью, — второй охранник сжал губы.
— Подслушанный разговор будет на вашей совести. Ваш начальник Рэдликс исполнит любой дядин приказ. Я не ручаюсь, что пальцев на ногах у вас останется больше, чем у Мариона.
Охранники хотели было заковать Джексона цепями, но Фредер настоял на немедленном удалении из камеры.
— Вы так решительны, Ваше Высочество. Явились убить меня? — насмешливо сказал Джексон, когда они остались одни.
— Если бы хотел стать палачом, то припрятал бы у себя на теле перочинный нож, а так я его выложил вместе с револьвером, когда меня досматривали. А вы отходите от пыток, прорезается голосок, — Фредер присел стул.
— Меня днём навещал один прекрасный человек и он наделил меня силой, — Джексон сказал правду. «Делия, я держусь благодаря тебе».
— Как с вами обращаются? Хорошо кормят?
— В последние дни балуют, дают побольше мясного, — Джексон не врал. — Перед глазами тысячи зенрутчан я должен выглядеть прилично.
— Миллионами, — поправил его Фредер. — Тысяча человек только на площади Славы будет стоять, остальной Зенрут устремится в стекло. Тенкуни, Камерут, Иширут тоже взглянут на вашу кончину. Фанин Марион, вам снятся кошмары или ваши сны спокойные, смиренные?
Джексон поморщился и повернулся на стуле лицом к Фредеру. Принц сидел в напряжённой позе с расставленными по бокам руками. Его забота пугала хуже жестокости Рэдликса. Но у Джексона не было иного выхода, как отвечать принцу.
— Мне снятся удивительные сны, — выпалил Джексон и вмиг его грудь узнала, что такое облегчение. Слова так и полезли из него. — До приговора я видел кошмары. А как узнал я свою участь, то сны наполнились красками и светом. Я гуляю по красивым садам, на деревьях растут дивные и вкусные плоды. Представьте, во сне я чувствую их сладкий спелый вкус! Кажется, я в садах Создателей! Но нет — идут мои дядя и тётя, идут друзья. Ни одного покойника! Все, кто жив, бесятся и смеются в садах. Родственники, Урсула, мои школьные друзья, товарищи по Санпаве… Собака моя!