— Светлеет! — прибежал с радостной вестью Аахен.
В своей каюте он нашёл связывающий голоса винамиатис. Прибитый к полу и стене шкаф стоял прочно, но дверцы стучали и вещи катались по полу. Аахену повезло, что винамиатис не закатился далеко.
— Мы почти у цели! — заголосил он.
На другом конце винамиатиса слышались стоны.
— Сынок… — прошептал Леокурт.
— Сколько времени, папа?
— Семь часов утра. Аахен, мы звали тебя на протяжении шести часов! Где ты был? Мы уже похоронили тебя!
— На палубе. Я не стал отсиживаться в укрытии.
— О боги! — взвыла Даития. — Это ад! Мы получали каждые пятнадцать минут сообщения о новых погибших!
— Чёрный океан — ад не для всех. Он был прекрасен и безмятежен, пока не появились мы. Я влюбился в него. Мама, папа, я не уверен, что на острове мне разрешат говорить. Выслушайте меня сейчас, пока есть время, у меня появилась гипотеза…
Восходящее солнце бросалось иллюминатор. Оно входило, вопило о начале нового дня. Облака окрашивались золотистым светом, вода играла в его ослепительных лучах. Казалось, золотом вышито небо, золотом осыпана вода, золото сияет на раненой «Встрече». Пена шумела и тоже золотилась. В Чёрном океане наступало утро. Аахен, погасив винамиатис, восторженно смотрел на горящий шар — на солнце — и благодарил богов за подарок. Редко он любовался восходами, в это время лишь ложился спал после плодотворных ночей. Чёрный океан подарил ему красоту.
— Прекрасен мир, где нас нет! — Аахен вдохнул морской чистый воздух полной грудью.
Он выбрался на палубу. «Встреча» страшно пострадала. Бизань-мачта пала, грот-мачта держалась на честном слове. Судно спасала крепкая обшивка, хотя в форштевне образовались пробоины, маги воды не отходили от дыр, земельники лепили из обломков скал защиту. Всем становилось понятно, возвратиться обратно «Встреча» не сможет без абадон. Во второй схватке с Чёрным океаном она протянет не более часа. Снаряды закончились, паровая машина тоже была усеяна глубокими трещинами.
— Тивай, выходи!
Уилл тащил на себе подполковника Милгуса. Нет руки, нет ноги, на лице будто воцарилась маска смерти, с разинутым ртом и застывшими глазами Тивай взирал на горизонт. Тенкунский воин стоял согнувшимся в позе маленького ребёнка, зародившегося эмбриона.
— Уилл! — появилась Нулефер. Она хотела обнять Уилла. Она считала его погибшим! Но руки Уилла были заняты Тиваем.
Нулефер улыбнулась и положила руку другу на плечо. Уилл и Нулефер, с распрямленной спиной, стояли как взрослые мужчина и женщина. К ним подходили новые люди, разорванные, обожжённые, искалеченные. Твёрдые как кирпичи. Люди осознавали счастье жизни, осознавали тягость смерти, её невероятную близость. «Мы спасены! Мы выжили!» — хотелось бы кричать. Но не было желания кричать зря и тратить дорогие мгновения на потеху. Ликование и то не имело значения в их предсказанной свыше мимолётной жизни. Восточное солнце ласкало северные чертоги. Маленькая чёрная точка росла.
— Вижу землю! — вернулся летающий маг. — Земля! Огромная зелёная земля!
Воины «Встречи», закалённые в главной своей войне, шли к останкам капитанского мостика, возле которого в подзорную трубу чертовски хорошо была видна растущая земля.
========== Глава 49. Раскрытая сущность ==========
Ханна пряталась за занавеской и дрожала как лист. Она ждала, когда за ней явятся, когда найдут её и расспросят. И молила, чтобы пришли не слишком рано — Нулефер должна скрыться. Занавески колыхались, за окном поднимался ветер. Звуки стрельбы оглушали её мозг. Ханну тронули за плечо, она вскрикнула. Уйдите все! Даже не услышала появление проходящего, так застыла в неравной битве с тревожными кошмарными мыслями.
— Фанеса, вы ранены? — спросил Ханну солдат.
Перед ней стояли шестеро вооружённых магов. Первый этаж очищен от освободителей. Кажется, драка продолжается во дворе? Целители пытались прощупать пульс у убитых Ханной перемещателей.
— Тимер их бил кочергой… — завыла Ханна. — Они больше не шевелились.
Вот и снова она в этом трясущемся испуганном теле. Снова приняла роль жертвы, немощной женщины. Ханна старательно заикалась, губы невнятно рассказывали магам, как влетели в танцевальный зал освободители, как заточил их в ловушку маг-перемещатель, как ловко вырвался Тимер и перебил магов.
— А что вы делали, фанеса?
— Я пряталась. Я пряталась, — вздохнула Ханна. — Нулефер, моя доченька, меня заметила… Я хотела крикнуть ей «остановись», но она больше и не смотрела на меня. А Тимер… ножом показал на меня, и я оцепенела… Не решилась злить его… Я испугалась… Я боюсь, они вернутся за мной! — Ханна вцепилась в куртку мага и слезами окропила её.
— В больницу её! И дайте успокоительного! — приказал маг.
Очутившись в белых стенах, Ханна забилась в угол. Она должна казаться перепуганной, сломленной, нерешительной. Но играть в труса легко, необходимо поверить в свою ложь. Мыслечтецы не поведутся на слёзы, они обжираются потоком сознания. Нужно верить, нужно убедить себя, что она пряталась за занавеской, как делала это большую половину своей сознательной жизни. Нужно поверить в своё бессилие. «Я никчёмная, у меня заячья душа. Я не остановила Нулефер, я не смогла ей помочь. Я пряталась в стороне».
В соседней палате лежал Эван Казоквар и страдал в горячке. Жить будет, говорили целители. С братом находился рядом Нормут, покоцанный, израненный, с множеством ссадин и порез, но целёхонький. Ханна слышала, что Нормут взял в заложники освободителя, с его трупом бежал из столовой и выпрыгнул в окно. После такого даже больничной койки не заслужил? Живучесть Нормута поражала Ханну. «Я переживу всех вас, — проворчал ей Нормут. — Моё тело сковано из железа».
«Но твои дети оказались сделаны из пёрышка», — чуть было не сказала ему Ханна. Она должна молчать и боятся всего.
К матери зашла Элеонора.
— Живчик ранен, — заплакала дочь.
— Твой муж был на волоске от смерти, — ответила Ханна.
— И Живчик. Живчика чуть не убили. Представляешь, мама, его не захотели сначала лечить! — Элеонора взмахнула руками. — Я дала целителям тысячу аулимов, только чтобы они спасли его! Живчик поправляется, он в этой больнице, я оставила его вместе с Тиной.
— Убийцу оставила с малюткой? — она от неожиданности подняла глаза на Элеонору. И встретила в ответном взгляде страх, сковавший её дочь.
— А куда я могла бы отправить Живчика? Имение Казокваров обследует полиция.
Ханна не стала отвечать. Она знала, что Элеонора позвала полицию и сдала освободителей. Старшая дочь первой приняла в больнице Эвана и целовала его покалеченное тело. Она заявляла, что будет ночевать с мужем, требовала лучшее лечение, но до той поры, пока прибывший сокол не сообщил о раненой собаке, убившей освободителя.
— Мама, к тебе сейчас придут на допрос, — сказала Элеонора. — Хотят спросить, что ты видела.
— Смерть двоих людей, — затряслась Ханна. — Нулефер связалась с чудовищами, поистине чудовищами. Элеонора, я боюсь, держи меня за руку!
Элеонора обняла мать и посмотрела на неё грустными глазами.
— С тобой будет врач, мне нельзя оставаться. Я потом к тебе вернусь.
Не врач, а мыслечтец! С ней не будут церемониться. Она должна скрыть от себя подозрения, должна быть как раньше — боязливой, живущей в ужасе перед следующим мгновением. Ханна прижала руку Элеоноры, наклонилась над её растущим животом, дочь стала сопротивляться. Но она не отпустит её, лишь силой вырвут руку Элеоноры из её хватки.
Так и произошло. Сокол и врач, двое мужчины, отцепили крепкие трясущиеся пальцы от нежной ручки Элеоноры, и та выбежала, ошарашенно оглядываясь на мать. Врач дал Ханне стакан успокоительного и померил температуру. Жар у Ханны был высок, она вспотела, но руки промёрзли.
— Вы в состоянии разговаривать? — спросил врач. — Ваша дочь сказала, вы очень впечатлительная и мнительная женщина.