— Каким-то образом он прознал, что ты дочь Свалоу, что ты маг-манар, наверное, подсмотрел твои забавы с водой, вот и втёрся в доверие. Ему была нужна твоя магия и деньги наших родителей, но не ты.
Элеонора легла на кровать и обняла её. Нулефер чувствовала, как сильно билось сердце Элеоноры, ей было так спокойно и тепло рядом со старшей сестрой. Резкой, порой злой, но любящей, родной, оберегающей.
— Нулефер, — прошептала Элеонора. — Кто познакомил тебя с освободителям? Я знаю, это не Уиллард. Я поняла в штабе, что он лжёт.
Сердце Нулефер на миг остановилось. Вновь стало страшно за себя и друзей. Она не отрывалась от зелёных сверкающих глаз Элеоноры. Внутренний голос шептал: «Обман, Элеонора подбирается к твоей душе». Вкус лжи был слишком хорошо изведан, кислый, противный, оставляющую лёгкую гнильцу на языке.
— Фьюи и Джина, — проговорила Нулефер, не слыша свой голос.
У неё больше не будет лжи перед родными.
— Как Фьюи и Джина связаны с отрядом? — улыбнулась доброй улыбкой Элеонора.
— Они близкие друзья Каньете. Фьюи и Джина крали у нас денег, на которые их освободят Каньете. Я тоже приносила им деньги. Каньете сделали им поддельные документы. В заброшенной шахте… мы искали тайник. Я хотела увидеть документы.
— А где сейчас документы и деньги?
— Дома, у Фьюи и Джины. Я отдала им их вещи, — прошептала Нулефер.
Элеонора крепко поцеловала её и встала с кровати.
— Я люблю тебя, сестра.
Часы тикали, совершив уже не один круг минутной стрелки, только их шаги и доносились до сознания Нулефер. «Он обещал, но он бросил меня», — слышала она слова, но не понимала, ей ли они принадлежали или Элеоноре.
«Он же раб, Уиллу не принадлежит его жизнь!», — прозвенел гром. «Мог бы сказать, куда он уезжает, — ответила ему Нулефер. — Мог бы познакомить меня с учителем, рассказать про свою жизнь телохранителя», — злилась она.
Со двора послышался пронзительный крик Люси. Неторопливыми шагами Нулефер спустилась к невольничьим домикам. Из дома Люси были выкинуты все вещи. Поверенные отца связали брыкающегося Фьюи, на коленях перед Оделлом и Ханной стояла Джина. Элеонора держала за руку Люси, которая плакала и вырывалась. Нулефер грустно вздохнула. «Неправильно, я должна была молчать».
И встала она к матери, положил голову под её руку.
Оделл вертел в руках чёрный винамиатис. Он поглядывал то на старшую дочь, то на жену, не зная, нажать ли на камень, превратившись в мучителя, или нет? Ещё никогда Нулефер не видела у отца чёрный винамиатис.
— Я доверял тебе, Фьюи, как другу! — гневно воскликнул Оделл.
— Вы мне не друг! — рявкнул Фьюи.
— Господин! — взмолилась Джина. — Можете нас убить, но пожалуйста, только сделайте это не на глазах у нашей дочери!
— И не на моих, — добавила Ханна, обняв Нулефер. — Девочка моя… Боги, они чуть не сломали твою жизнь! Сколько ты молчала! Они изувечили тебя! Морально подавили!
Нулефер не смотрела в сторону Люси, ей было плевать на всех, даже на себя. «Мир не будет прежнем, я не обрету себя», — повторяла Нулефер. Она подошла к отцу и дотронулась до его руки.
— Не надо, папа. Ты не жестокий человек. Ты выше насилия. Не делай им больно.
Оделл опустил камень и крикнул помощникам:
— Всё верно! Уведите эту семейку с моих глаз. Я их продам, сейчас же! Ни секунды не задержусь! Не хочу видеть эти мерзкие рожи!
— Нулефер, я тебе верю, ты бы не предала нас… Ты моя подруга! Так ведь?.. — с последней надеждой взмолилась Люси, когда Элеонора бросила её в руки поверенных семьи.
Внезапно Ханна услышала Люсин крик.
— Оделл, Люси оставь. Как мать, я знаю, что самое страшное, что может произойти — это быть разлучённой со своей дочерью. Пусть это станет им наказанием взамен винамиатиса. Отщепенцы должны страдать.
Люси увели в сторону. Фьюи и Джина отчаянно вырывались, пытаясь хотя бы обнять дочурку на прощание, но Оделл и Джина не позволяли в последний раз несчастным родителям прикоснуться к единственной дочери. Элеонора закрыла глаза, и ей было тяжело наблюдать разделение семьи.
Только Нулефер ничего не волновало. «Уилл предал меня. Он не вернётся. И я не буду не прежней. Если мы и свидимся, он не узнает меня».
Нулефер подошла к Люси и сказала:
— Мы не подруги.
Больше нет освободителей, нет высшего предназначения, она не знает никаких принцев и их телохранителей-магов. Пора взрослеть.
Комментарий к Глава 4. Первая ступень к взрослению
Конец вступительных детских глав.
========== Глава 5. Путник с собакой ==========
На железнодорожной станции города Рыси настенные величественные часы пробили полдень. Мощные поезда подъезжали к перрону и ненасытно бухтели, обволакивая вокзал едким дымом. К ним вовсю спешили люди, за хозяевами поспешно семенили рабы, держа тяжеленные чемоданы тряпок. Холодно было на вокзале и на улице — власть над природой была у танисы. Тем временем к вокзалу подъехала большая летающая коробка, забитая людьми, как муравьями. Называлась она гордо — общественная карета — и работала на винамиатисе.
— Я буду жаловаться в соответствующие органы! — как только повозка остановилась, из неё с громкими криками выбежала краснощёкая дама. — Я на вашу контору в суд подам! С вонючими бойцовскими собаками люди честные теперь ездят?! Я до Её Величества дойду!
Следом за дамой повалили остальные разгневанные пассажиры. Последним из коробки вышел довольный, ничуть не смутившийся переполохом грузный мужчина. Этот человек одет был в мешковатый плащ, он поглаживал длинную бороду и махнул извозчику:
— Не серчайте на меня, спасибо, добрый человек, что разрешил моему названному брату прокатиться до Рыси.
Мужчина кинул извозчику сто аулимов и потёр лысую голову. Холодина. За путником выскочил белый мощный пёс, он недоверчиво понюхал воздух и пролаял:
— Приехали, Джексон?
— Да, Живчик, мы приехали, брат. Это Рысь!
Извозчик с отвращением взглянул на белоснежную сильную собаку, чья морда была так изуродована страшными шрамами от драк, что рот до конца не закрывался и ужасные клыки торчали из пасти, и с презрением оглядел хозяина собаки. «Сумасшедший, со зверьём болтает», — сплюнул извозчик.
Мужчина поправил на плече походную сумку и побрёл на тротуару, поманив за собой пса. Айринский ветер был сейчас не таким уж сильным, он ласково развевал бороду путника и указывал направление, по которому шёл мужчина. Осенняя Рысь была прекрасна. Золотые листья всё ещё украшали деревья, дороги. Особенно хорошо смотрелись красные листья на крышах домов, покрытых зелёной краской.
— Как бы я хотел на шестицу-другую остаться в Рыси! — восторженно вскричал путник. — Но нельзя, Живчик, отыщем карту и поедем в столицу. В Конорию.
— Конорию? Потом море? Потом корабль? Живчик не хочет на корабль. — Пёс жалобно заскулил.
Хозяин погладил пса по его изуродованной морде.
— Нет, Живчик, в Тенкуни мы пока не поплывём, думаю, не скоро тебя будут окружать корабельные стены. Столица — наша конечная точка.
— Почему, Джексон? — спросил пёс.
— Там живут человеческие вожаки, — коротко и ясно ответил мужчина, Живчик боязливо отскочил в сторону — в голосе хозяина звучала ненависть, которая никогда не доносилась до ушей собаки.
Джексон метнул свой взгляд на стену дома и с яростью шикнул. На стене висела потрёпанная рваная бумага. Краска давно выветрилась, дожди превратили объявление в жалкий кусок мусора, но надпись ещё можно было разобрать:
Пятая годовщина со дня смерти принца Тобиана Афовийского.
Церемония почтения состоится 11-го фании (*) в 10:00 на Главной площади.
Джексон сорвал объявление и растоптал, выплеснув на несчастный клочок бумажки всю свою злость.
— Пять лет смерть принца вспоминаем. Сколько детей каждый год умирает от голода или от ошейников хозяев, не сосчитаете ли? Ничего, наступит день, когда господа возрыдают, подобно своим рабам. Осталось немного подождать.