Элеонора положила руку ему на плечо.
— Ты? — вздрогнул Нормут, не поворачивая лица от тела умершей жены.
— Я пришла принести ещё одни соболезнования. Мне очень жаль.
Нормут гладил саван.
— Она подарила мне четверых детей. Дрис, Ромила, Азадер, Алекрип. Фалита назвала их в честь великих императоров и императриц. Дрис Испепеляющий, основатель Зенрутской империи. Ромила Бессмертная, ставшая императрицей в пять лет после гибели семьи и правящая ровно сто лет. Азадер Прекрасная Львица, захватывающая города и страны калёным мечом, а мужчин божественной красотой. Алекрип Воинственный, отец великого Неонилиаса. Мы были королями.
Нормут встал на ноги и обернулся на Элеонору.
— И останемся королями! С каждого сбежавшего раба я спущу шкуру. Я залью свою землю кровью и слёзами. За моих погибших детей и жену. За моих оставшихся сына и дочь. Мы восстановим величие Казокваров. Элеонора, берегите своё дитя. В нём тоже наша кровь. И его воспитанием займусь я. Дочь назовёте Шалиеной в честь Шалиены Мстительницы, уничтожившей княжество Лаузинию. Сына — Лепалосом, так звали деда Неонилиаса, императора Погубителя.
— Да, — послушно ответила Элеонора.
Нормут направил лютый взор на Ханну.
— Твой внук будет Казокваром, и он ещё поглумится над вами, стариками. Он унаследует ваших рабов после вашей смерти и принесёт в Рысь казокварский мир.
Ханна сморщила нос.
— У меня не осталось ни одного раба, я отдала своё имущество Оделлу. Меня не запугаешь. Я нищая женщина, все оставшиеся деньги потратила на поиски дочери.
Обед Ханна попросила принести ей в палату. И сильно умоляла принести еду в глубокой тарелку, дабы она не вывалилась на пол из-за её трясущихся рук, но в рот Ханна засунула только две ложки горохового супа и через силу их проглотила. Еду она просила демонстративно для мыслечтецов и соколов, но аппетит не приходил независимо от легенды. Ханна слушала стекло, расспрашивала врачей, людей в больнице, подзывала к себе Элеонору, когда та на пять минут забегала к Эвану, оставляя на недолгое время Тину и Живчика. У Ханны появлялась общая картина нападения, смерти детей и жены Казоквара. Нулефер не могла бросить в лапы освободителей Алекрипа. Не могла… Ей что-то не договаривают, ей врут. И направить на своего отца револьвер тоже не могла. Ей врут! Где-то скрыта засада. Нормут, верю, убил освободителя. Живчик, верю, разорвал человека. Оделл, тоже верю, пристрелил врага. И Нулефер бы убил, молчит, скотина. Окажись он проворнее Нулефер, Ханна бы оплакивала не родственницу Элеоноры, а свою родную дочь.
Картина вырисовывалась. Пока в городе Урсула Фарар готовила освобождение Мариона, члены Кровавого общества боролись на свою свободу. Две битвы разразились в один день в одном месте. Ханна знала подробности битвы Кровавого общества в доме Казокваров, знала и почему Нулефер крутилась возле полицейского участка — рядом жила некая женщина-учёная. Старуха рассказала, что у неё из шкафа пропал камень, связывающий её с Аахеном Твереем.
Врачи и пациенты шуршали за спиной Ханны. Вот она, мать убийцы. Мать преступницы. Мать изменщицы. Бывшая бродяга, юная шлюха. Конечно, прошлое Ханны и Оделла у всех на зубах. Оно стало известно ещё в те дни, когда Нулефер рассказала о своей магии миру. Но в те дни общество преподносило Оделла и Ханну как талантливых людей, достигших со дна благосостояния. А теперь что? Позорная печать прошлого на лице. С Джексона Мариона целители быстрее сотрут клеймо приговорённого, нежели с неё. А люди шушукались даже о таком забывшемся дне, когда Нулефер с друзьями похитила ребёнка с завода по выращиванию людей. И о таком узнал Зенрут, когда Нулефер отреклась от своей королевы, и добропорядочный Джексон Марион, её защитник того дня, стал предателем.
— Мама, ложись спать, — навестила в который раз её Элеонора. — На тебя лица нет. Нулефер сбежала. Может, тебя утешит это, — её бегство сестры не утешало.
— Нора, дочка, как ты быстро узнала голос Идо Тенрика. У тебя не возникло сомнений, что это не он? — спросила Ханна, знавшая к этому дню, что таинственный любовник Элеоноры был сам Идо Тенрик.
— Его голос я никогда не забуду, — глаза у Элеоноры засверкали. — Хвала богам, что я связалась с Эваном так вовремя. Хвала богам. Мне Эван рассказал, что винамиатис, связывающий его со мной, он потерял после моего отъезда. Нигде найти не мог! Растяпа, как всегда. Третий винамиатис за время нашего брака теряет! Но этот винамиатис будто боги потребовали потерять, засунуть в шкаф для посуды.
— Да, конечно, боги, — посмотрела Ханна на Элеонору, так старательно скрывающую улыбку.
До вечера Ханна так и не вышла из своей палаты. Когда на город обрушилась темнота, Нормут заявил о желании вернуться в своё имение. Ромила, Элеонора с Тиной и Живчиком последовали за ним. Эван отказался покидать больничные палаты, хотя Нормут пообещал приставить к его домашней постели целителей. «Ещё Казокваром называешь себя», — фыркнул он. Ханна тоже сказала, что проведёт ночь в больнице, а там, возможно, и следующие день с ночью. Попрощаться к ней зашли Элеонора и Тина, Ханна пожелала крепиться и быть мужественным Нормуту и Фалите.
Последним к Ханне забежал Оделл. Оглядевшись по сторонам, плотно закрыв за собой дверь, Оделл оттащил Ханну в умывальную и включил воду.
— Тебя раскрыли. Соколы знают, что ты убила их магов.
— О чём ты? — притворилась Ханна.
— Ты должна бежать. Выходишь из больницы и идёшь в кафе, которое напротив. Возле него калитка, зайдёшь во двор и найдёшь проходящего мага. Он стоит с папиросой и ждёт меня, по одежде ты его узнаешь. Перемещайся куда хочешь, но подальше от Зенрута. Соколам известно, ты убила магов кочергой.
— Я где-то допустила ошибку, — Ханна прижала руку ко рту. — Мои мысли стали доступны?
— Тебя видела девочка-рабыня Пэрри. Она не убежала с остальными рабами, она спряталась в доме. И она видела тебя с кочергой. Девчонку проходящие нашли сразу после тебя. С минуты на минуту за тобой придут. Не пей его! — Оделл оттолкнул Ханну от бутылки с успокоительным. — Тебя же им поят, чтобы ты сдерживать себя не смогла и раскрыла свои самые сокровенные тайны. Тебя бы сразу взяли, но ждут, чтобы ты ещё что-нибудь рассказа мыслечтецу, находясь в заблуждении у соколов! Полиция ещё до атаки на Казокваров вела за тобой наблюдение. Она знает и про твои поиски Нулефер, и про твоё постоянное оправдание преступлений твоей дочери. Горе мне с тобой! Ханна, — говорил взволнованный Оделл, теребя пуговицу пиджака. — Уходи. Скажи охранникам, что выйдешь на улицу на пару минут подышать свежим воздухом, и беги во двор кафе.
Ханна ухватила Оделла за руку.
— А ты? Ты, Оделл?
— Я справлюсь, — прошептал он так, что Ханна через льющуюся воду едва разобрала его слова. — Я выберусь. Я заказал проходящего для себя, но тебе он нужнее. Перемещайся в Тенкуни, у тебя там нашлись если не друзья, то хорошие знакомые Твереи, которые примут тебя.
— Тенкуни выдаст меня! Я же… я этих магов…
— Надейся, что не выдаст.
— Станет ли проходящий меня перемещать? Я убила таких же магов.
— Проходящий не знает, а если бы и знал, то не повёл бы глазом. Твоё перемещение — его прибыль. В Тенкуни ему ничего не будет за укрывательство, он заплатит налог в её казну и будет дальше перемещать бедолаг. А вот зенрутская полиция может легко сделать его твоим соучастников, так что не теряй времени. Чем больше времени маг находится в Зенруте, тем уязвимее он. Что до тенкунских властей, да, они могут тебя сдать, умолчав об имени проходящего мага. Если ты сомневаешься в дружбе с Тенкуни, то перемещайся в Камерут, в Иширут, в Гайрут, хоть куда — маг сильный, и я заплатил ему за многие-многие мили.
Ханна тянула руку Оделла.
— Пошли со мной. Мне страшно за тебя.
— Нет, остаюсь. Я справлюсь, Ханна. Вернусь в Рысь к своим людям, я не могу оставить их на волю судьбы и на волю Казокваров.
Ханна покорно вздохнула.
— Ладно, это твой выбор. Оделл, скажи мне на прощание, Нулефер вправду хотела тебя стрелять?