— Три мили, — ответил Гуран с завистью.
— Неможные! — усмехнулся с возгласом кумрафет.
— Поговорим? — спросил Аахен и взял Онисея за руку. Наделение винамиатиса магией отняло у него силы, Аахен к тому же не был мастером в этом деле. Ледащий слабак, зазнайка, ученый-самоучка, кто угодно, но не великий маг. Его дар — болтовня с цветочками и с обезьянами.
Они пошли по северной дороге, по словам Онисея, она прямо, не прекращаясь, хоть и петляя, вела к городу Абадона. Они шли, не слыша зовущих их для вестей вещателей и воинов. Через две мили они наткнулись на соседнюю стаю пустоглазов. Онисей не хотел и их силой превращать в людей, он долго объяснял знаками, что Аахен их друг. Первыми Аахену поверили детёныши и бойко стали подбегать к нему и покусывать его одежду.
— Вас сейчас злой вечный человек закусает! — оскалил Аахен зубы и погнался за детёнышами, пока те не спрятались за спинами матерей.
— Ох, не дури, старейшина! — захохотал Онисей. — Играться захотел? Поиграем! Ведаешь игру непос? Она сохранилась до ваших дней?
— Ещё как! — подивился Аахен. — А ты знаешь непос? Игре тысяча лет…
— Тысяча триста годин, старейшина. Наши предки взыграли в неё.
— Всё больше нового узнаю, — хмыкнул Аахен.
— Я же поражаюсь твоим способностям, старейшина. Ты подлинно молвишься с деревьями и цветами? Сия многовековая смоковница расскажет тебе про Юрсана Хакена?
— Если захочет, Онисей, если захочет… Деревья ещё своенравнее вас, абадон. Никто не знает, чем они хотят поделиться.
Аахен прижался к смоковнице. «Поговори со мной», — взмолился он. Дерево шептало о птицах, вьющих гнёзда в его листьях и пело об абадонах, срывающих его плоды.
— Аахен, кто ты? Старейшина, король, наместник?
— Никто. А был чем-то вроде наследного принца, а затем стал королём, которого выбрали люди. Монархии в Тенкуни давно нет, её свергли, и на место королей поставили правителей, которых избирает народ. Их обозвали старейшинами, ведь изначально к посту народного правителя допускались мужчины не моложе пятидесяти лет. Но времена изменились, и я, двадцатилетний юноша, тоже смог стать старейшиной.
— Чем ты наградил людей? За что они выбрали тебя?
— Я сын своего отца. Мой отец был старейшиной, потом стал первейшим старейшиной, когда его срок подошёл к концу, он попросил людей избрать свою жену, когда закончился срок моей матери — выбор пал на меня. За мной идёт моя сестра. Шла, — оговорился Аахен, — пока я не покинул пост… В заморских странах любят ставить Тенкуни в противовес монархии и мечтают также избирать правителей. Но мы избираем королей. Первейший старейшина, это самый главный старейшина, правит тридцать лет. Большинство даже не переживает этот срок. Мы народоизбранная монархия, а мои родители — монархи в почётной отставке. Сейчас пост первейшего занял Ваксма Видоном, противный человек и хитрый. Но тебе я таких слов, Онисей, не говорил, если что!
— Ты вызвал меня на беседу. Что ты хочешь молвить? Аахен, вкуси плод смоковницы, — Онисей сорвал ему инжир. — Се древо познания, се первородное древо, любимица богов — пели наставники наших предков.
— Я в Чёрном океане видел богов, — Аахен впился в сочный плод, — Мне посчастливилось увидеть все пятнадцать. Онисей, я хочу посмотреть на воспоминания твоих предков. Что они видели и слышали?
— Воспоминания предков не раскроют тебе тайну мироздания. Гласа богов, кои прокляли наших предков, не прольют тебе тайну их могущества. Ты аже не поймёшь, кои боги говорили с агасферовцами.
— Разве не наши пятнадцать богов? — Аахен поразительно перевёл взгляд с инжира на Онисея.
— Быть может и они. Быть может, прочие боги. Дети паче верят детьми, ибо они слышали голос младенца. Жён убеждала жена, а мужи слышали привычный мужской раскатистый глас. Я Абадона, я поклонюсь статуям Пятнадцати богов, но у меня нет доказательств их существования.
— Я видел в Чёрном океане богов!
— Но все ли видели их, старейшина?
Аахен задумался. Он расспрашивал о ликах на небе своих напарников, кто-то видел, а кто-то нет, а некоторым вообще показалось на чёрном небосводе лицо дьявола.
— Так о чём ты хотел поговорить со мной, старейшина? Вы приехали за нашими сокровищами? Не утаивай от меня правды, я доверяю тебе, старейшина Аахен. Кусай плод, чего остановился?! Се древо силой наделено, правду открывает, знания несёт.
Аахен стыдливо уставился на Онисея, как будто он был помощником Видонома и тоже хотел поработить абадон.
— Ваши сокровища Тенкуни не нужны. Тенкуни хочет получить вас, абадон. Вы нужны ей для преодоления силы Чёрного океана. Даже Нулефер и Уиллард, неполноценные абадоны, заставляют океан утихомирить силу. С общиной на борту можно будет плавать как в штиль.
— Мы не покинем остров, — зажглись злом глаза Онисея. — Он наш дом.
— Ваше мнение спросят ради приличия, но отказ Тенкуни не примет. Вас закуют в кандалы, как рабов, и увезут в Тенкуни, — доел Аахен инжир.
Онисей зарычал как медведь.
— Старейшина, мы не будем служить людям. Абадония — наш дом, мы хозяева нашей жизни. Помяни моё слово, я убью вечных людей. Сей миг я замурую их в земле!
Аахен встал перед Онисеем и раздвинул руки.
— Мы победили Чёрный океан. Люди не остановятся. Ты убьёшь всех нас, и меня в том числе, но Тенкуни отправят на остров новых людей. Убийство разожжёт войну между людьми и абадонами, вы всесильны, но вы заложники звериных тел. Рано или поздно люди доставят в Тенкуни абандону, пусть даже тебя не будет уже в живых, но твой правнук станет пленником и рабом людей. Я вижу решение проблемы в разговоре. Онисей, Тенкуни и другие страны должны встретиться с вами лицом к лицу и поговорить. Объясните и, если это неизбежно, покажите, что вы не подчинитесь. Я прошу тебя и твой народ оказать нам помощь и добровольно, по велению сердца поплыть с нами. Тенкуни мучается с Чёрным океаном, она нуждается в абадонах.
— Кто захочет поплыть с вами, тот поплывёт. Мир за океаном присно манил нас, но будет ли мы гостями на ваших кораблях и в ваших градах? Аахен, пустоглазы тоже не слепы и не глухи. Мы умеем общаться между собой. Это воспрещение вам. Совет одного абадоны — совет всего нашего народа. Мы будем убивать, коли вы не признаете за нами право жить в миру на нашем острове. Старейшина, ты можешь ныне через свой камушек связать меня с вашими правителями?
— Конечно, Онисей.
Вернувшись на поляну, Аахен нашёл генерала Гурана и попросил достать ему винамиатис старейшин, любого, но желательно Ваксмы Видонома.
— Тебя зовут Шайр? — нахмурился Онисей.
— Да, моё имя Шайр. С зенрутского языка оно переводится «доблестный», — гордясь, ответил генерал.
— Фу, кои не благие пошли у тенкунцев имена, чужестранные. Шайр, Юрсан, Гретис, Ваксма, эх, потеряли вы всё величие родных имён. Аахен… Ахен, имя тоже простецкое, во времена агасферовцев имя Ахен носили слуги.
— В честь слуг нынешние люди с гордостью называют детей. В честь грозного наместника Агасфера, властного короля Ариша, более великого императора Неонилиса никто не отважится назвать сына и проклясть его таким славным именем, — заметил Шайр.
На конце винамиатиса появились старейшины. Все десять народных избранников. Онисей взял в руки стекло и проворчал:
— Начнем переговоры. Тенкунские короли — не правители абадонам. Всё, закончим переговоры, — и швырнул стекло на землю, а потом бросил Гурану через плечо: — Я поплыву в Тенкуни, коли вы лично будете обмахивать меня пальмовым опахалом.
«Сложный человек», — заключил Аахен об Онисее. Кумрафет должен был гордым, сильным, стоять горой за своих абадон, но он должен быть сговорчивым. Онисей не признавал никого, кроме Аахена. И семья вожака — его красавица-жена Фегана, тридцатилетний сын Авлиш и девятилетняя малютка Иелипия, названная в честь погибшей сестры — держались в стороне от вечных людей. Жена и взрослый сын подзывали к себе абадон и что-то шептали им, косясь недоверчиво на людей. Девочка лезла впереди подруг и осматривала игрушки, которые дарили пришельцы, и лишь после долго изучения отдавала их подружкам — безопасны, можете играть.
Как же войти в доверие абадонам? Думал Аахен. Сзади послышался писк. На поляне собрались около сотни пустоглазов. Видно, жители той стаи, возле которой прогуливались Аахен и Онисей. Чуткие носы изучали воздух, ловкие пальцы лазали по карманам людей. Лапа пустоглаза оказалась в кармане Аахена. Вот несносное дитя, воскликнул он. Обернулся, а в кармане у него рыскал не детёныш, а вполне взрослая самка.