На праздник были приглашены принцессы Диана и Изика. Фредер на пиру сидел по правую руку от матери, дочери Огастуса примостились по левую руку от отца. Огастус показывал племяннику: ты ещё не король, тебе есть замена. Фредер без страха воспринял его угрозу, королева не решится переписать имя своего наследника. Она, кажется, не сможет ничего толкового сделать. Эмбер едва держалась на ногах, похудевшая, побледневшая, осунувшаяся, болезненное состояние королевы не скрывал даже плотный макияж и красивые наряды. Люди шептались, что Её Величество заболела. Возможно, даже чем-то заразным и смертельным! «Дядя, какой ты дурак», — смеялся Фредер. Сам же распустил слух про чахотку Бонтина, а теперь все думают, что королева при смерти. За столом Эмбер не притронулась ни к одному блюду, не вставала с кресла, когда начался танец. Не повела лицом, когда Фредер объявил, что часть денег королевского двора, которыми он вправе теперь распоряжаться, и наследство, доставшееся от отца Конела, поручает вложить в строительство приюта для вольноотпущенников и рабов, пострадавших от своих хозяев, и заодно покупает всех рабов на аукционе, который завтра состоится здесь в Конории.
Освобождением приобретённых Фредером невольниками занимались его секретарь, которого назначила сыну Эмбер, как только тот попросил. Эмбер даже не слушала, что ей говорят, и подписала бумагу, не смотря в документ.
— Поговори со мной о Тобиане! Погуляй со мной, пожалуйста, в нашем саду, в котором любил играть Тобиан!
И он рассказывал про брата, любуясь, как мать познаёт собственную беспомощность.
В последний конечник месяца Фредер отправился в Пинийскую крепость к осужденной мятежнице Делии Швин. За ним увязались шестеро телохранителей, осмотр принца проводился до нижнего белья, в комнату для посещения вместе с ним вошёл тюремный смотритель. Фредер и не думал что-либо скрывать, разговор у них выйдет простой и быстрый. И этот разговор не для Эмбер и Огастуса, а для Джексона Мариона, который хозяйничает в Санпаве.
Он ожидал увидеть несравненную красотку, которая поразит его, как только появится на пороге комнаты, а увидел уставшую худую женщину, закованную в кандалы, весившие половину её тела, если не больше. Её слушались тенкунские маги? Её Марион умолял позвать к себе на полчаса за день до казни? Может, маги ошиблись в предводителе, но коль Марион испытывает к этой женщине нежные чувства, то надо уцепиться за Делию Швин.
— Итак, Джексон Марион сбежал прямо из-под воительницы, — сказал он Делии, когда её посадили на стул. — Может, Марион вам о чём-то проболтался, когда прощался с вами? Или делал вид, что прощается? На эшафоте он казался победителем, ждущим развязки представления.
— Я не подозревала о его побеге! — Делия попыталась взмахнуть руками, но цепи были слишком тяжелы. — Кажется, Джексон не ведал, что его спасут. Он был потерянным, поверженным, он попрощался со мной как навсегда.
— В Пинийской крепости, будучи каторжанкой, вы получаете вести о Джексоне Марионе? — как же легко задавать вопросы, на которые сам знаешь ответ.
— Нет, самую малость. Он вернулся в Санпаву, вот всё что я знаю.
— Я вас посвящу. Джексон Марион скрывается в Санпаве либо в приграничных камерутских или иширутских землях. В подполье он настраивает Санпаву против моей семью и против Зенрута. Налоги уходят не в столицу, не в санпавскому губернатору, а в убежище Мариона, этими же деньгами он подпитывает дезертиров в армии, этими же деньгами сооружают кампанию против губернатора Бейли. Крестьяне отдают свои припасы Мариону, солдаты не хотят воевать, рабы бунтуют и убивают ночью своих хозяев.
— Джексон взялся за оружие, — Делия лукаво улыбнулась. — Давно пора.
— Вы любите повоевать, хотя восстание плачевно для вас закончилось.
— О да! Я из семьи воинов. Но уродилась со слабой магией, и меня подготовили к замужеству. Воевать я хотела всегда. Зимнее восстание было для меня игрой. Игрой, ради которой я хотела положить жизнь. Ну, так думала раньше… — Делия вздохнула. — Мой старший брат Оуш видел восстание в Конории тренировкой перед революцией в Тенкуни, я — лишь забавой, — в речи удваивались гласные звуки, согласные звучали очень твёрдо. Тенкунский акцент.
— Значит главой тенкунских магов был ваш брат?
— Значит. Я была рупором и проводником, он головой и сердцем.
— Что ж, не хочу вас расстраивать — ваш брат мёртв. Его убила в Тенкуни союзница Тимера Каньете, защищая бдящего оруженосца, который не понравился вашему брату.
Делия спрятала улыбку и сжала кулаки.
— Оруженосец был манаром?
Фредер кивнул.
— Брат их ненавидел. О, ненавидел, что во сне проклинал манаров, которые захватили Тенкуни. Мы, Швины, старинный тенкунский род, наши предки были великим магами. Мы правили войнами и мы решали, когда заключить мир. И тут мелкие манары стали показывать свой голос в нашей стране магов. Я не одобряла взгляды своего брата, но…
— Дали брату проявить себя на зенрутском восстании перед тенкунской бойней. Вы повержены Зенрутом и Тенкуни. Где же великие Швины? Предпоследний обладатель древней фамилии умер от руки семнадцатилетней девушки, последняя на двадцать лет стала рабыней у манаров. Вы слишком залетались.
Фредер сощурил глаза.
— Я вам не друг и не враг. Вы просидите в тюрьме ещё четыре года и потом я освобожу вас. Верну долг Джексону Мариону.
— Что я должна сделать? — Делия с подвохом отстранилась от Фредера.
— Ничего. Я не требую ничего для вас взамен. Вы дорогой человек Мариону, моя семья ему много задолжала, я расплачусь с ним лёгкой монетой — вами.
Покинув Пинийскую крепость, Фредер связался со своим секретарём и приказал сообщить в местную газету о его визите к мятежнице Делии Швин. Пусть Марион тревожиться, что его женщина в опасности, пусть придумывает, что её запугивают, ей угрожают. Делия во власти Афовийских. Это остережёт его от опасных шагов, коль дорога ему Делия Швин. Только бы не оказалась Делия пустым звуком для Джексона Мариона! За белого изуродованного пса что ль приниматься тогда?
У Джона Пайна засветился винамиатис, когда Фредер подходил к своей карете. Грубый голос Огастуса коротко сказал доставить принца немедленно во Дворец Солнца. Не к добру, сообразил Фредер. Уж не из-за визита к Делии Швин дядя так зол, но ведь он ещё в прошлый конечник бегло намекнул, что попытается повлиять на Джексона Мариона.
Телохранители-надзиратели, отзывался о них Фредер, — доставили его к покоям Эмбер и сами поскорее покинули помещение. На стенах висели звукопоглащающие винамиатисы — а вдруг кто подслушает семейную тайну! «Тобиан!» — понял Фредер. Только вести о нём Эмбер скрывает от придворных людей и государственных деятелей во дворце Солнца. Мать лежала кресле, оперевшись на мягкие подушки. На сером платье был чёрный плед. Она была слаба, наверное, поэтому и не отправилась в Загородный дворец, чтобы, не скрываясь от слуг, поговорить с сыном о его брате. Огастус, положив ногу на ногу, сидел за её красным столом.
— Нашли тело Тобиана? — Фредер вошёл в образ.
— Мы нашли Тобиана! — закричал Огастус. — Он сам явился. Тобиан в Санпаве, живой как ты и я.
«Проверяют меня». И тут Огастус подвинул к Фредеру волшебное стекло. Оно зажглось по приказу Огастусу, высветилась площадь маленького городка, толпа народу, по середине стоял Бонтин Бесфамильный. Он взывал против деспотии королевы Эмбер, против рабства, против войны, которую уже хочешь не хочешь, но придётся заканчивать с оружием, ведь Санпава — Зенрутская земля.
Тобиан или не Тобиан? Возникло подозрение, что Огастусу привезли из Тенкуни зелье этого донора, и он превратил своего человека в Бонтина и выставил на площадь в толпу актёров, чтобы раскрыть замысел Фредера. Глаза у Бонтина горели ярым пламенем, голос орал до хрипоты, движения бурные и просторные. Чёрт, Огастус подобрал на роль Тобиана самого гениального актёра! Или же брат сбежал.