Фредер взглянул на Эмбер. Поражённая горем мать не соврёт. И он угадал, мать большими глазами, полными воцарившейся надеждой и внезапного страха, смотрела на выступление парня с лицом Бонтина, и губы её что-то шептали в безмолвном крике. Может быть, Огастус тоже разыгрывает королеву… Какой громкий надрывный голос Бонтина!
Тобиан.
— Что скажешь? — заговорил Огастус. — Он появился сегодня в санпавском городке Эпел и разразился своей речью. Местные не сообщали о нём полиции, а когда она прибыла, то он уже скрылся. Мёртвые воскресают или Тобиан закинул себе на шею петлю из гнилой верёвки?
— Скотина, весь план мне уничтожил! — Фредер громко засмеялся. — Как я старался!
— Он жив! — крикнула Эмбер. — Мой сын, твой брат! Как я хочу тебя проклясть! Как я хочу выцарапать тебе глаза!
Сил Эмбер хватило, чтобы направить руки на Фредера. Тобиан, Тобиан, ты всё испортил, он устало наклонил голову. Эмбер ещё не готова. Она ещё не до конца ослабла, не лишилась жизни, разума, воли. Она не открылась ему, не отдалась покорно в его власть. Не потеряла себя, она ещё остаётся королевой Эмбер. С ползающей дышащей матерью ему вряд ли совладать, нежели с безвольной тенью старой королевы. Он бы довёл её до куклы, до пустой оболочки, способной только проклинать и винить себя, живущей прошлым, грезящей встречей с покойным сыном, и тогда бы он дал Урсуле знак — Тобиан может возвращаться. Знак простой — предложение руки и сердца Кэтлин Джоанской.
— Да, Тобиан жив. Вы услышали от меня эти слова. Но не радуйтесь раньше времени и не ликуйте победе. Тобиан жив и я заявлю об этом всему Зенруту.
— Мать предупредила тебя, что наследницей станет Диана, — сказал Огастус.
— Что случится в Зенруте, когда станет известно, что вы придумали смерть сына и племянника, чтобы выгнать камерутчан, с которыми мы и так воюем сейчас?
— Ты не подумал, что существование Тобиана надо ещё доказать. Он твой брат-близнец, у Тобиана нет своего лица. Достаточно мне сказать, что ты задумал переворот, а тот человек — твой двойник, выпивший зелье превращение, или маг, превращающийся в других людей.
— Клеймо на животе, дядя. Зачем я заклеймил своего брата?! — кричал я вам. А вот за этим. Клеймо приговорённого к смерти — доказательство, что Тобиан мой брат-близнец, не мой двойник, не маг. Теперь это единственный знак, который отличает нас и делает Тобиана Тобианом.
— Ты не перетянешь на свою сторону аристократию и армию. Наивно верить, что они, узнав про существование Тобиана, отрекутся от нас. Смерть Тобиана шесть лет назад планировалась как освобождение нашей страны от чужеродной армии на нашей зенрутской земле. И ты, двенадцатилетний сопляк, тогда подвёл свою страну. Нынешняя война немного и на твоей совести. Кто посочувствует Тобиану, бывшему Бонтину? Рабовладельцы, против который он воюет? Владельцы фабрик, заводов, шахт, где Тобиана не устраивает жалованье? Землевладельцы, требующие от крестьян больших податей? На его сторону никто не встанет.
— Не туда смотришь, дядя. Как поведёт себя Санпава? Марион очень признателен Тобиану за спасение жизни. В военное время думай о Санпаве. Тобиан пока что твой враг. И твой, мама. И мой. И Зенрута. Я смогу утихомирить Тобиана, от вас тогда требуется одно — отмена рабства.
Эмбер встала, держась слабой рукой за спинку кресла.
— Оно прочно вошло в жизнь Зенрута, его невозможно без последствий отменить.
Фредер кивнул.
— Я не говорю о немедленной отмене рабства. Всё понимаю, рабовладельцы взбунтуются, когда у них заберут их собственность, рабы станут бродягами без крыши над головой. Мы никому не сделаем лучше, если отменим рабство сейчас. Я даю тебе четыре года. Ты будешь подготавливать почву для новой жизни освобождённым людям. Их надо обеспечить жильём, работой, именем, в конце концов. Взяться за выращенных детей, уничтожить к чёрту все эти заводы по выращиванию людей. Да, в Зенруте на выращенных смотрят как на каких-то зверюшек. Они словно нелюди. Хотя есть мать, есть отец, а жизнь в них вдохнули наши боги. Тебе предстоит большая работа. Когда ты выполнишь её, я верну тебе Тобиана и сделаю всё возможное, чтобы он простил тебя, мама.
Огастус люто взглянул на Фредера.
— Сопливый щенок, ты не наша кровь. Конел, жирный кабан, уничтожил Афовийское наследие в тебе. Чтоб его грызли и не сгрызли псы Преисподней.
«Нет, я ваше наследие. Лицо нам с Тобианом досталось от деда, который был пострашнее тебя. Душой я тоже пошёл в вас. Кто научил меня ходить по головам дорогим мне людей, благодаря кому я спокойно смотрел на клеймение своего брата?».
— Конел был лучшим отцом. Тебе им никогда не стать. После его смерти ты сблизился с нами, мы с Тобианом даже думали, что ты хочешь нам заменить отца. Но ты просто подбирался к престолу. Тобиан огрызнулся — и он тебе не племянник, не сын. Я защитил брата — и я враг. Ты ненавидел нашего отца, мы осознали этого, когда немного повзрослели.
Эмбер тем временем подошла к Фредеру и вцепилась когтями в его плечо до боли.
— Я не приму твои условия. Что ты сделаешь?
Обернувшись, Фредер ответил, улыбаясь:
— О Тобиане узнают твои враги.
— Отмена рабства сохранит нашу тайну?
— До поры до времени, — настойчиво зазвучал Фредер. — Я не буду прятать своего брата до его настоящей смерти. Он оживёт в глазах страны, но не так быстро. Постепенно будешь оживать. Я присоединюсь к вам и выставлю ложь с его смертью как неотъемлемую жертву ради мира в Зенруте. Всё будет выглядеть так, что ты измученная своенравным подростком мать, а он бессовестный сын. Упрямец, склочник, исследователь, искатель правды — он сам попросился стать рабом, ну интересно же пожить чужой жизнью. Он бегал от освободителей к зоркому соколу и от зоркого сокола к освободителям, запутавшись на жизненном пути. Тобиан поддержит тебя, когда ты начнёшь бороться с рабством — я позабочусь об этом. Сын-подросток, растущий без отца, поругался с мамой, а потом стал её крепкой опорой — с кем не бывает! Я верну Тобиана к жизни и в нашу семью с наименьшими потерями. С меня — Тобиан. С тебя — отмена рабства.
Оторвав от себя руки Эмбер, Фредер оставил маму и дядю. Власть, о да, он вкусил пьянящий запах царствия над судьбами людей. Было чертовски интересно забавляться, упиваться чужим незнанием и слезами. Почва под ногами пошатнулась. «Брат, ты не вовремя! Не погуби себя. Не погуби меня. Я живу для тебя и для страны».
========== Глава 51. В своей стихии ==========
Экспедиция шла в затерянный город. Отряд из пятидесяти человек окружала сотня пустоглаз, их становилось больше: от каждой стаи присоединялись самцы, которые становились проводниками людей в Абадону. Идти пешком решил Аахен. Вечные люди должны установить связи с новыми стаями, дать знать им о себе, показать, что они не враги. «По крайней мере я им не враг», — говорил Аахен. В Абадону не явится ни один проходящий маг, пока люди, преодолевшие путь равный двум дням, не попросят разрешения у пустоглазов, живущих в городе. С Аахеном шёл Онисей, шли Цубасара с сыном Уиллардом, с его сестрой Нулефер, шёл генерал Гуран с отрядом военных. Они останавливать у каждой встречной стаи, и Онисей представлял на своём зверином языке кумрафетам своего нового друга. Когда люди подошли к Абадоне, численность пустоглазов достигла тысячи.
Вот и город. За каменными глыбами, служившими мощными вратами для древних тенкунцев, простиралась широкая дорога, по сторонам которой стояли руины домов. Упорные корни пальм прорывали плитку и густой листвой окутывали бывшие пристанища людей. Из окон и дверей выглядывали пустоглазы и недоверчиво подходили к пришельцам. Онисей ревел, Цубасара рычала, и пустоглазы пропускали чужестранцев.
Маг Тулон Сарций заметил золотое, почерневшее от времени, украшение на пороге общественной бани. Он хотел взять украшение. Гуран заорал на него:
— Запрещаю даже засохший лист трогать без разрешения абадон! Возражения, Сарций? Попрошу Онисея выкинуть тебя за шиворот! Это их город, веди себя как послушный гость! Не то тебя вышвырнут за ворота, а я тебя на деревянном плоту выброшу в Чёрный океан. Каждый шаг здесь будет контролироваться мной и Твереем!