Вернувшись обратно к берегу, где был разбит лагерь людей, Аахен занялся поиском пути, как можно покинуть Абадонию. На лодке он сплавал к Чёрному океану с Нулефер и Уиллом и с другими абадонами. Довольно быстро установил, если окружить «Встречу» хотя бы восемью абадонами возле борта, то создаться защитный купол, через который не перелезут чудовища и не попадёт молния. Плавание на лодке подтвердило гипотезу Аахена. Конечно, можно было взять и одного пустоглаза с собой, всем людям сжаться вокруг него, но какого-нибудь бедолагу с краю змей мог бы и схватить — подопытные зайцы Аахена, как у Юрсана Хакена, не все дожили до окончания эксперимента.
Сила Уилла и Нулефер действовала только на метр.
— Человеческого в вас больше абадоновского, — в эту минуту говорил Аахен.
Когда же потерявшие над собой контроль Уилл и Нулефер не подпускали его в храмам или дворцу, Аахен, кашляя, твердил иное:
— Вы истинные абадоны.
Прах воинов, погибших в схватке с Чёрным океаном, развеяли по ветру. Там их место, в постоянных сражениях, в родной неумолимой стихии. Опая Миркогала тоже предали ветру и водам. Он давно составил завещание, чтобы его не хоронили в земле. Все погибшие воссоединились вместе, когда грозный шторм унёс их частицы к богам. Последнюю песню памяти им пел тенкунский священник, обнимая пустоглазов, которые отправились с ним посмотреть на человеческие похороны.
На острове установился своеобразный симбиоз между людьми и пустоглазами. Животные получали от пришельцев вкусную еду, игрушки, забавы, лечение, учёные наблюдали за ними. Как выяснилось, зверовещатели могут спокойно разговаривать с пустоглазами. И первым делом они обнаружили, что в мышление пустоглазов нет ничего абадонского. Звери не знали, что такое книги, что такое храмы, статуи. Они жили простым животным разумом, хотя чётко запоминали сказанное товарищем. Не прошло и шестицы, прибрежные стаи и стаи, живущие в городе, знали, что Нулефер и Уилл — дети Цубасары, Аахен — друг Онисея. Мыслечтецы не могли читать мысли пустоглазов, когда с мыслями абадон справлялись на «ура». Превращателям тяжелее давался животный образ.
Не все вечные люди быстро привыкли к другому воздуху. Аахен временами вообще задыхался. Ему могло не хватать кислорода, он краснел, отчаянно хватался за воздух. Аахен не отходил от целителя, да тот разводил руками — что может сделать? Аахена спасёт лишь родной тенкунский воздух.
Как можно скорее учёные хотели подружиться с пустоглазами. Старейшины дали «Встрече» короткий срок — месяц. Потом она должна вернуться с абадонами в Тенкуни. Хоть бы двадцать уговорить поехать с ними, но в первый день люди не получили от кумрафетов ясного ответа, кто же согласен покинуть родную землю. С заходом солнца абадоны стали пустоглазами, ответа на вопрос можно было услышать, лишь снова превращая их страхом за свою жизнь в людей. «Кого же брать? — Аахен ломал голову. — Одна Цубасара не устроит Видонома. Как же получить от них разрешение? Или же обманом затащить на корабль, а после извиняться и биться лбом о землю? Были бы все абадоны покладистыми как Цубасара», — закашлял Аахен.
Обретя сына, Цубасара сияла, только как мог сиять пустоглаз. Она плела причёски из коротких волос Уилла, мурлыкала и рычала, приносила сыну вкуснейших, по её мнению, жуков. И сопровождала везде, до дрожи боясь потерять. С Нулефер Цубасара была не столь открытой. Дочь не признавала в ней мать, и пустоглазка это чувствовала.
— Я постараюсь стать тебе близким человеком, — Нулефер гладила серую гриву Цубасары. — Но матерью не смогу называть. Прости, если сможешь. У меня уже есть мама, которую ты мне выбрала. Ты отправила меня в надёжные руки. Я благодарна тебе за жизнь. Просто будем с тобой близкими людьми.
И Нулефер прижималась к большой голове Цубасары. Горько, что эта любящая женщина не станет ей матерью. У неё есть семья. Было даже противно, что она не сможет полюбить Цубасару так же сильно как Ханну. Уилл тоже не был её братом по крови. Но она всегда любила её. Всегда относилась как брату. Злые люди твердили, что она влюблена. Нет, она чувствовала всем сердцем Уилл — её брат. Ближе и роднее Элеоноры. Цубасара… Стать роднее Ханны не могла.
«Где же моя мама?» — Нулефер терзала себя в страхе. До неё дошли новости с континента, что Ханна убила солдат и скрылась с проходящим в неизвестном направлении. Про отца Нулефер ничего не знала. Спросить бы у Аахена, пусть поинтересуется про Оделла у своих родителей, но как это сделать, если они под прицелом Гурана и всего мира? Быстро весть про абадон дошла до мира. И происхождение Нулефер тоже стало известно всем. Девочка и мальчика, рождённые абадонкой… Кто такая девочка — понятно. Нулефер Свалоу. С мальчиком было сложнее. Уилл не хотел ничего про себя говорить, не хотел показываться на стёклах. Его заставил Гуран, силой приведя к стеклу.
— Я расскажу вам о себе, — умолял Уилл. — Но дайте время. Я вернусь на землю и тогда всё расскажу. Пока я в Абадонии, можно некоторое время помолчать! Пожалуйста!
— Я не хочу создавать проблем Фредеру и Тобиану, — прошептал он Нулефер.
— Ты до конца жизни будешь выгораживать эту семейку? — вспыхнула его сестра. — Расскажи сейчас, что ты был рабом! Ты теперь знаменит! Ударь по больному месту Афовийским!
— Нет, я буду молчать. Вернусь в Тенкуни, свяжусь с Фредером, и он скажет, как мне лучше рассказать про своё происхождение.
— Не забудь пожениться на своём Фредере! Понимает ли гордая Цубасара каким тюфяком вырос её сын?! Когда абадон заставят статькорабельными мартышками, тоже будешь просить совета у Фредера? Я не знаю, что такое неволя, рабство — на своей шкуре не испытывала, но я знакома с бесчувственностью, которую воспитывают в людях со словами: «Забудь. Не думай о них. Забудь. Заслужили. Ты выше их. Забудь». Ты хочешь, чтобы люди также относились к абадонам? Мы с тобой часть этого народа, мы не должны бросать его.
Не должны. Абадоны нужны Тенкуни для плавания через Чёрный океан. Но они не соглашаются. Этот вопрос не давал покоя и ей, и Уиллу, и тем более Аахену. Битва с Онисеем сильно напугала воинов. Никто не вздумал причинять вред абадонам, а тем более не думал изнасиловать женщину. Лишь две связи между людьми и абадонами произошли на острове. В тот первый день Аахен сам предложил мужчинам и женщинам заняться любовью. Кто родится после такой связи? Человек или зверь? Две женщины абадонки согласились и забеременели в тот день.
— Нулефер, я хочу от тебя ребёнка, — сказал как-то Аахен, когда они остались вдвоём. — Мне не даёт покоя вопрос, будет ли наш ребёнок магом? Твоя мама Ханна — манар. У тебя должен родиться манар, хоть даже он будет зачат в Тенкуни или Абадонии. Но твоя другая мать Цубасара — маг, и ты тоже маг. Я хочу знать, магия передастся по закону крови или магия не связана с кровью. Хоть сейчас станем родителями! Пять лет и так придётся ждать, когда у нашего ребёнка наступит срок пробуждения магии!
Нулефер вздрогнула.
— Ты переходишь все границы. Мне семнадцать, Аахен! Я две шестицы назад узнала, кто я такая! Я нашла брата, нашла мать, потеряла свою родную маму в Зенруте! Что будет с абадонами, а? Закуют ли меня в цепи, когда мы вернёмся в Тенкуни? Удачно ли мы выплывем с абадонами, побери тебя Агасфер?! Я даже половину этажа с книгами не рассмотрела во дворце! Даже по арене с одеждой вдоволь не погуляла! Какие дети, Аахен? Подожди хотя бы лет пять, через пять лет поговорим о наших детях. Детей уже хочешь! Быстрый какой! У тебя полон остров абадон, на них ставь свои эксперименты, маньяк! Меня и наших детей не трогай! Натравлю на тебя Цубасару, поймёшь!
На следующий день Аахен о детях не заикался. Они с проходящими явились в запретный город. Тайна будущих детей Нулефер у Аахена быстро выветрилась на тайну глаз абадон. Что он увидит, когда абадоны позволят посмотреть в их глаза? Онисей уже разрешил посмотреть на воспоминания предков, но не хватило ему минуты — наступила полночь, кумрафет превратился в пустоглаза. Аахен пытался засунуть палец ему в глаза, да получил хороших затрещин. Он дотрагивался потом до глаз маленьких детёнышей, его ударяло словно электричеством. Нулефер и Уилл, как всегда, осматривали храм, Аахен прогуливался с Гураном. Они прибыли впятером, не считая проходящего и Тулона Сарция. Где-то на пороге разрушенного временем дома засиделся Тивай Милгус. Тулон Сарций гулял по улочкам Абадоны.