— Правильнее будет уйти и начать новую жизнь в другой стране, в которой о тебе не знают.
— Не хочу жить в бегах. Я приму наказание, которое заслужил. Возможно, примут во внимание мою последнюю помощь полиции и дадут мне пожизненные каторжные работы на заводе винамиатиса. Буду раскаиваться до конца своих дней.
Идо призадумался, вслед за ним Элеонора направила взор на зелёные ветви оливы. Да уж, она общается с Идо Тенриком как со старым другом. Когда-то ненавидела его. Когда-то и любила его.
— Элеонора, я за тебя боюсь, — мрачно сказал он. — Раскусят тебя, узнают о нашем разговоре. После убийства полиция начнёт тебя со всех сторон расспрашивать, как единственную выжившую. Мыслечтецы будут обязательно. И дочерью твоей займутся. Ты при Тине попросила меня убить Казокваров, малышка могла запомнить твои слова и расскажет о них, когда её спросят.
— Тина не слышала, я говорила шёпотом. А я… — засомневалась Элеонора. — Я не навлеку на себя никаких подозрений, если я позову полицию, когда нападут на Казокваров. Я должна сдать освободителей.
— Хорошо, — согласился Идо. — Осталось придумать, как это сделать. Тебя в доме быть не должно. А Тимер ведь очистит дом от всех винамиатисов.
— И у тебя нет возражений? — удивилась Элеонора. — Ты останешься подлым преступником, если я позову полицию.
— Твоя свобода для меня ещё кое-что значит. К тому же я смогу помочь полиции словить освободителей. Только как ты узнаешь о нападении? Освободители заберут все винамиатисы.
Элеонора хихикнула, она даже не задумывалась о камнях, решение пришло сразу.
— Я спрячу камешек Эвана, который связывает нас с ним. Эван решит, что потерял его на пьяных посиделках с друзьями А я спрячу в таком месте, в котором в день вашего нападения меня услышит Эван, и я услышу освободителей. Но до винамиатиса должен дотронуться человек, чтобы я смогла услышать дом. Ты дотронешься, не вызывая на себя подозрений?
— Положись на меня.
И они стали готовиться. Элеонора почти каждый день приезжала в центр Конории погулять с Живчиком и Тиной. Она создавала себе алиби, чтобы никто не удивлялся, почему первого кислора её не будет дома. В дни, когда назначалась встреча с Идо, Тина оставалась дома. Казокваров немного смущало, что Элеонора выгуливает собаку не у их большого имения, а тесном многолюдном городе, но она уверяла их, что хочет просто на обратном пути сходить в любимое кафе. С Идо они виделись мельком, он, переодетый в нищего, просящий милостыню, перебрасывался с ней несколькими важными словами и рассказывал про подготовку к убийству. Элеонора знала про сбежавших Эллу и Оссу, про Тимера с Рэем, занявших их место. Присутствие Тимера, будущего убийцы, подвергало её в смятение, но больше беспокойства доставлял Живчик, злобно дышащий каждый раз в сторону лидера освободителей, когда проходил мимо. Собаку и освободителя связали невзаимные ненависть и страх, у Живчика наливались кровью глаза, когда слышались шаги Тимера. Тимер, приняв лицо несчастной рабыни, передёргивался в ужасе при виде пса.
В последние дни планы нарушились. Приехали мать и отец, их тоже надо было спасать. Элеоноре пришлось притворяться больной, разыгрывать мигрень — о, у неё была прекрасная учительница! — дабы свести вместе родителей. Для вида она спорила, что никуда первого кислора не уйдёт и будет сидеть дома. Нужно солгать, чтобы ей поверили рабы, которые могут не успеть сбежать, поверила и Тина, и родители, и Ромила. Треклятая девчонка! Она подпортила блестящий план — уничтожить всех без исключения. Ничего не поделать, нельзя вызывать подозрений. Ладно уж, она возьмёт жёстко в свои руки воспитание Ромилы или, если не сможет выхолостить, отправит её в закрытый пансионат.
За день перед отъездом на рыбалку в пролив братьев Муров Элеонора в парке встретилась с Идо.
— Винамиатисы соединят наши голоса, — протянул он Элеоноре камень.
Она достала спицу и проколола руку себе, затем Идо. Капельки их крови упали на два камня по очереди и зажгли его жёлтым светом.
— Будь осторожна. Никто не должен увидеть этот камень. Тем более услышать меня, когда я дам знак.
— Я запрусь в каюте и уверю отца и Ромилу, что мне плохо. Шестой месяц беременности как-никак. Моя мама прекрасно обучила меня притворяться больной.
— Свяжись с Эваном через пять минут после моего голоса. И выброси в воду мой камень, — Идо уточнял их план.
Она не забудет. Не предаст его надежды. И свои мечты.
— Твоя сестра тоже будет схвачена, — Идо вздохнул. — Ты не пожалеешь? Может, мне спасти её?
— Не надо! Мне всё равно на неё! Когда она направилась на меня с кнутом, на глазах моей дочери… Я не прощу её.
— Тина как раз остановила Нулефер, — он вздохнул ещё глубже.
Элеонора перекосилась, она не хотела признавать правду. Её руки сами взяли ладони Идо.
— Прости меня за всё. Я виновата перед тобой. Я всегда была недостойна тебя, теперь понимаю, почему ты бросил меня. Прости.
Её щека загорелась от лёгкого поцелуя.
— Не передо мной прости прощения. Я не заслужил никакого прощения или снисхождения. Мои убийства, преступления, в которых я принимал участие, заслуживают самой жестокой кары. Мы даже сжигали людей! Я должен понести справедливое правосудие. А ты искупи грехи. Пока жива, пока стоишь на земле, пока ты госпожа перед тысячью человек — искупи перед ними грехи.
Лёгкий отпечаток прощального поцелуя Элеонора чувствовала по сей день. Идо навсегда останется с ней, но обещание канет в лету. Казоквары живы. И один из них живёт в ней.
За столом была тишина. Нормут и Эван ели лазанью, косо поглядывая друг на другу. «Примирилась, пустяковой, значит, была ссора, ” — с облегчением подумала Элеонора. Теперь же Казоквары завтракали, обедали и ужинали в гостиной комнате, к разрушенной столовой, в которой убили Азадер и Алекрипа, Нормут и близко не мог подходить. Стальной замок намертво повис над её дверью.
Прислуживала Нормуту и Эвана маленькая Пэрри, та самая девочка, забившаяся от страха в тёмный угол, когда её товарищи бежали к свободе. В награду за преданность хозяин «повысил» её с посудомойки до горничной. Хотя Пэрри наверняка мечтала быть сосланной на скотный двор, подальше от Нормута. Но место горничной, обслуживающей хозяев за столом, пустовало, его должен был кто-то занять. Нэнси сбежала, её так и не нашли. Из семидесяти сбежавших рабов, которые успели открыть ошейник до момента, когда ключ в суматохе и драке упал в щель, отловили только одиннадцать. Об их судьбе Элеоноре старалась не думать. Неудавшихся беглецов ждала участь, подобная той, что постигла Фьюи и Джину. С одним исключением, вместо каторги и тюрьмы — владения Казоквара. Элеонора не присутствовала на их наказании, она заперлась с Тиной в своей комнате и наглухо закрыла все двери и окна. И не спрашивала ничего у Нормута про этих рабов.
— Элеонора! — окликнул её Эван. — Нормут намерен ехать в Тенкуни! Хоть как его отговаривай! Вещи собраны, после завтрака он отправляет в порт!
Элеонора посмотрела на пустующие ореховые стулья. За столом было необычайно одиноко. По детям и Фалите она не грустила, неуютно было без родителей. Оделл вернулся в Рысь, у Казокваров он не стал задерживаться. «Удачи желать тебе не буду, дочка, — сказал он ей на прощание. — Ты сама вступила на этот путь». Мама… мамин поступок больно давил на сердце. «Ты выбрала не ту дочь», — говорила про себя Элеонора. Она присела на край стол. В центре сидел Нормут, он перебил без того отсутствующий аппетит.
— У тебя остаётся дома дочь одна, которая потеряла мать! — Эван оторвался от подушек и стукнул кулаком по столу — стоят и сидеть ему по сей день было очень больно, на спину стула он подкладывал несколько подушек. — Ты бы о ней думал, а не о своей шахте и сероземельнике!
— Я буду занят целыми днями, — мрачно ответил Нормут. — Ромиле только хуже будет в чужой стране, я не смогу быть рядом с ней. Здесь её дом, здесь её родные места, всё родное! Я вернусь через три шестицы: три дня плыть в Тенкуни, дней десять-двеннадцать там, три обратно.
— Что за сделка у тебя будет, во время которой ты пару часов не выделишь осиротевшей дочери? — спросил Эван с явным интересом. — Покупатели сероземельника в Тенкуни? Эм, Тенкуни продаёт нам своих магов, а сероземельник обрабатывают манары.