— Я? Ничуть! Жизнь, какой она не была, это всегда дар богов. Я опасался, что в Чёрном океане вы встретите холодный остров и промёрзлые воды. Береги, Аахен, эту жизнь. Храни её.
— Вы знаете, что я стал их старейшинами? — удивился Аахен.
— Старейшиной? Первой раз слышу! Я умею только видеть. И вижу сейчас, как они тянутся к тебе, жмутся за твоей спиной, — Бабира обнял сильнее спящую Тран. — Ты тоже теперь отец. Я всегда смогу расмешить пустоглаз, ты только позови меня, я покажу им свои фокусы. Люди Видонома всегда смогут причинить им боль, стоит только разозлить их. Но ты, Аахен, если предашь абадон сейчас, никогда не вернёшь их доверия.
— Можно их потрогать? — Аахен услышал голос старой Веки Мастин.
Правнучка Юрсана Хакена каким-то непонятным образом тоже оказалась в Зие. Едва стоявшая на ногах, опирающаяся на добротную трость, прижимающая другой рукой потрёпанной дневник своего прадеда, Века Мастин двинулась навстречу пустоглазам. Аахен вовремя встал между ней и Онисеем.
— Я позову к вам спокойную абадонку. Цубасару, — тихо сказал он.
Но старушка протиснулась между ним и положила дряхлую руку на щеку свирепого Онисея. Тот застыл, лишь дёргались ноздри. Голова кумрафета опустилась к дневнику, Онисей вдохнул запах книги и улыбнулся настолько сильно, насколько может улыбаться пустоглаз.
— Это правнучка Юрсана Хакена, — представил Аахен женщину. — Да, много времени прошло с той поры. Юрсана Хакена давно нет, но мы сохраним память о нём.
— Сохрани не память, а абадон, — сверкнула глазами тихая Века. — Я-то скоро отправлюсь к своей бабке и своему прадеду, что уж знакомить меня с самым главным абадоной? Поглядела и хватит. Не достойна я таких почестей. Но уж так хотелось потрогать их руками, — Вика подмигнула. — Пушистые и страшные! Меня дрожь проняла от скрытой в абадоне силе.
Тем временем порт обсутипил журналисты со стёклами и зеркалодержателями. Побаиваясь всё-таки приближаться к незнакомым чудовищам, журналисты выловили Нулефер и Уилла.
— Вы чувствуете себя абадонами? Что вы испытали, когда узнали правду?
Нулефер отмахнулся от журналистов. Когда-то она радовалась вниманию целого мира, обращённого к ней. Сейчас же хотелось сгореть на месте. Она не заслужила всех этих вопросов, любования своей личности. Единственная слава, которой она достойна, это слава заключённой с колодками на руках и ногах.
— Уиллард Кэлиз! Уиллард Кэлиз, расскажите о себе! Откуда вы родом? Почему вы раньше не говорили о себе, как сделала Нулефер Свалоу? — кричали журналисты.
Уилл водной струёй оторвался от газетчиков и улизнул на корабль. В душе он понимал, что в покое его не оставят, рано или поздно придётся выйти к людям. Уилл проклинал всех воинов на корабле, которые донесли про него вести на берег. Жил бы и дальше под видом обычного тенкунского мага, а про появившуюся в его жизни Цубасару сказал бы, что они просто подружились, как Онисей с Аахеном.
В Зие пустоглазы долго не задержались. Их отправили в Намириан с проходящими на следующее утро. Аахена, Нулефер, Уилла и воинов взяли с собой. Долго засиживаться в Зие было нельзя. Пустоглазы заболевали: чихали, кашляли, сопливили. Целители боялись, как на островных зверей отразится простая простуда.
— Кто вообще придумал подпускать толпу к абадонам? — возмущалась Нулефер.
Аахен молчал. Лучше бы о себе подумала. Она опасная преступница Зенрута, что с ней будет, когда они попадут в Намириан, никто не знает.
Во дворе намирианского Броциля воинов встречали старейшины. Пустоглазы рычали в стороне и обнюхивали дворец. Аахен увидел отца и мать, стоящих в толпе старейшин, их свиты и телохранителей.
— Великие путешественники! Великие воины! — раскрыл руки Видоном. — От всей Тенкуни выражаю вам глубокую благодарность! О вашей храбрости сложат легенды, а имена будут выточены на стенах Броциля! Преклоняю колено перед вашей отвагой! — Видоном не лгал. Он опустился на правое колено, постоял так три секунды и поднялся.
Онисей заметил склонившегося Видонома. Глаза загорелись. Он подбежал к Аахену и встал рядом с ним.
— Господин старейшина, преклоните колено перед кумрафетом абадон. Или вы обидите его, — сказал Аахен.
— Раз настаиваете, — ответил Видоном и наклонил одну голову.
Онисей заворчал, но Аахен положил ему руку на плечо и успокоил.
— Пустоглазов отведут в лучшее и достойное для них помещение, — сказал Видоном. — Целители займутся их лечением. Малерз Тверей, оставьте на время ваших друзей.
— Онисей не пойдёт без меня, — возразил Аахен, сжав зубы, чтобы не вскрикнуть от боли, когда Онисей схватил его за руку, предчувствуя разлуку. — Я хочу с вами поговорить. Онисей будет со мной, раз вы притащили его в Намириан.
— Хорошо, поговорим, — проворчал Видоном. — Но сперва пустоглазам и Онисею будет оказан медицинский уход. Проводите его к целителям, если он не расстаётся с вами.
— Аахен заглянет домой и потом вернётся к абадонам, — прозвучал голос Леокурта.
— Отец, я не могу бросить их! — воскликнул Аахен. — Абадон сегодня или завтра отправят на фронт в Зенрут!
— А ты отправляешься домой! — настоял отец.
— Онисея нельзя оставлять одного! — пытался возражать Аахен, когда телохранители Леокурта за руки потащили его в карету.
Онисей завыл, тут же пришёл в бешенство. Но это было полбеды. Следом за Аахеном, маги кинули в карету Нулефер и Уилла. Цубасара разозлилась и бросилась на карету. На плитке двора она нашла маленький камушек и швырнула в каретное окно, выбив тут же стекло.
— Они же всё разрушат! — вдруг кто-то закричал.
— Лендар? — крикнул Уилл. Он знал голос военного министра очень хорошо! Ну, конечно, вот показалась его голова в зелёной фуражке!
— Простите за причинённые неудобства моими детьми, — Леокурт крикнул на прощание из улетающей кареты.
Карета не летела, а неслась со скоростью молнии в дом Твереев. Даже голоса своего не было слышно. Аахен пытался докричаться до отца и матери, но они молчали, сидя на передних сидениях.
— Малеры Твереи, вы знали про войну? Вы знали про заговор Видонома и Эмбер? — Нулефер чуть не схватила отца Аахена за волосы.
— Узнал на днях, когда в Намириан съехались зенрутские военные. Такого ответа достаточно? Меня, как и вас, держали в заблуждении. Я тоже полагал, что Видоному нужны абадоны в борьбе с океаном. Но океан не принесёт Тенкуни столько денег, как Санпавская война. Если хотите знать моё мнение, я тоже недоволен тем, что несчастных абадон Видоном сделал своим оружием. Но что мне поделать? Я не старейшина. Жена моя не старейшина. И сын мой не старейшина.
— На острове на меня было совершенно покушение. За ним стоял Видоном. Как вы могли не прочитать его мысли? — недоуменно приподнял брови Аахен.
— А мы всесильные? — прогремела Даития. — У Видонома в свите тоже присутствуют мыслечтецы, которые блокируют его поток сознания от нас. Сам Видоном тоже ловко маскирует мысли и даёт там то, что хочет, чтобы мы прочитали. Он не то что ты, раскрытая книга. Как, убил Видонома?
— Малеры Твереи, — нахмурилась Нулефер. — зачем я с братом вам нужна?
— Вас желает видеть твоя мать, — ответила Даития.
«Мама», — Нулефер задрожала. В груди резко закололо, появилось дикое желание выпрыгнуть из окна несущейся кареты. Мама… Она же убила её дочь! Мама… Она ей не дочь, она испоганила ей жизнь, разрушила семью. Нулефер испуганным зверьком съёжилась между Уиллом и Аахеном.
Они остановились перед домом Твереев. На дворе лежала белая пелена. В снегу валялись резвые псы Даитии, бегал ручной ослик Лоры, на пороге сидела казарка Леокурта. Жизнь так и плясала в снежном большом дворе. Ручной ворон Аахена каркал со шпиля дворца. Возле двери стояла Ханна. Невытертые слезинки на её глазах превратились в ледышки.
Нулефер сжалась в кресло кареты. Она не выйдет! Она больше не причит боли своей матери. Но Уилл и Аахен вытолкнули её из кареты. Пришлось, если бы не они, эту задачу за них выполнили бы бесцеремонные телохранители, которые летели в этой же широкой карете. Нулефер шагнула в снег и испугалась делать шаг навстречу матери. Ханна подбежала к ней и простёрла к ней руки.