— Девяносто лет назад река текла левее, тут стояла деревушка. На камне, на котором я сижу, был дом. Река изменила течение, деревни тоже нет. Из всех деревень, общин, племён и камерутских гор, ты выбрал нас. Почему? Скажи вслух правду. Мне она не нужна, я знаю её. Признайся себе.
Геровальд колебался отвечать. Помолчав с минуту, он вынужден был признаться:
— В этих местах жила моя бабушка. Офа.
Наросли морщины на лбу и носу старика.
— Офа. Мне ли не знать её? Она родилась в одной со мной деревне, в доме, место которого занял сейчас камень, на коем я сижу. Она была красива и умна. Я любил Офу и женился на ней, как только она из детства вошла в юность.
— Моя бабушка была замужем за моим дедом! — перебил старика Геровальд.
— До твоего деда она была моей женой. Офа родила мне сына, когда в деревню нам пожаловал твой дед. Граф влюбился в неё с первого взгляда. Ещё бы не полюбить её прекрасные чёрные волосы, красоту и изящество! Офа видела грозный меч графа, которым он зарубил её братьев, бросившихся защищать сестру. Она солгала, что муж-подлец бросил её, а сын умер. Иначе бы граф убил меня, превратив Офу вдову, и умертвил бы её сына, чтобы ребёнок не мешал рожать графят. Она досталась графу. Я прятался в ущелье, в буреломе с сыном и не сделал ничего, чтобы спасти её. «Спрячь нашего мальчика», — велела мне Офа. И я послушался. Сбежал, когда должен был грудью закрыть жену. Я подлец, я бросил её. Она не солгала.
Старик шмыгнул носом. Геровальд боязливо шепнул:
— Её сын остался жить? Один из пожилых мужчин в вашем доме мой дядя? Ваша семья это мои двоюродные братья, сёстры, мои дальние племянники?
Придирчиво старик поглядел на Геровальда:
— Сын твоей бабушки со своими сыновьями отправился на охоту. Они вернутся через несколько дней. Его дочери — мужние женщины и живут со своими мужьями в других деревнях. В моём доме ты видел сыновей и дочерей от второй жены. Но также ты видел внуков и правнуков своего дядьки. Ты этим детям, играющимся с Сальварой, хочешь рассказать, что ты их двоюродный дед? От меня не скрыть, что ты пришёл в надежде найти семью. Может быть, мы и примем тебя. Но у тебя есть семья, которая ближе тебе, чем наш далёкий род. Твой младший брат, иди лучше к нему. Я очень зорок, вижу ненависть, которую твой брат испытывает к тебе. Иди к нему, он живёт в Эрбе. Это не страшные горы, а другая часть города! То, что ты хотел сказать мне, скажи ему.
— Я прощу прощения.
— За что могу — прощаю. Твой брат больше ждёт этих слов. Ты храбрее меня, король. Ты сможешь.
Геровальд отвлёкся на блестящий снег, ему послышался шум замёрзшей реки, и тихие юные голоса. Так пели прекрасные девушки и эхо уносило их звонкие голоса на вершину соседней горы, на холодный ледяной престол.
— Как тебя зовут? Как мне обращаться к тебе? — спросил Геровальда старика.
Старика не было рядом. Исчез как призрак, растворившись в тумане. Не оставил и мягкого следа в глубоком снегу. Геровальд заворожённо поднял голову на летящие в неизвестность облака, подобные белым одеялам. Рука опустилась на его плечо. Сальвара стоял рядом и устремлял взгляд в тоже облако в виде молодой танцующей девушки, которым любовался Геровальд. Может быть, ему показалось всё? Не было старика. От высоты и разряжённого воздуха закружилась голова и он разговаривал с Сальварой, принимая его за мужа своей бабушки, насильно увезённой из родных мест жестоким дедом.
Геровальд обнял Сальвару.
«Верни зверя домой!» — прожужжало в ушах наставление старика.
Если было бы так легко попрощаться с Сальварой, с единственным в его жизни настоящим другом! Он любил Сальвару за недостатки и пороки его сущности, за проклятое происхождение. Сальвара наполнял его сердце милосердием. И в присутствии Сальвары Геровальд отрешался от показной гордыни и сокрытого самобичевания.
========== Глава 55. Потеря ==========
Шёл девятый месяц беременности. Элеонора всё больше времени проводила в постели, несмотря на частую бессонницу. Она уже не выдерживала и молила богов побыстрее избавиться от бремени. Прошлые девять месяцев, когда она ждала Тину, пролетели быстро и почти безболезненно. С этим ребёнком было по-иному. Руки и ноги ломило, охватывал жар, кожа чесалась, живот и груди ужасно болели. Маленький Казоквар, ещё не появившись на свет, практиковался в мучении людей.
«Или я сглазила себя?» — оправдывала Элеонора ребёнка. Её беременность проходила легко, пока она не стала лгать и прикрывать ребёнком свой умысел. Когда Элеоноре удавалось засыпать, к ней приходили во сне Фалита и её младшие дети, стояла Тина, которая не могла выговорить ни слова, а только заикалась, вдалеке Люси сидела возле надгробий своих родителей, внезапно появлялась река, Элеонора вглядывалась в своё отражение и видела своё лицо, обезображенное шрамами от кнута.
Нормут вернулся больше месяца назад. О своей сделке он сухо сказал, что ничего не получилось, но Элеонора не заметила на таинственном лице родственника разочарования. Напротив, Нормут светился, в её глазе горел азарт. Тему про сероземельник он приказал не поднимать и не собирался рассказывать о посещении магической Тенкуни даже Ромиле.
С возвращением Нормута в его имении вернулась мрачное атмосфера, затихли непривычные резвые голоса, которые набирались жизни, пока в имении хозяйничала Элеонора. На эти шестицы она увеличила рабам порцию еды, выдала тёплые одеяла, поменяла и всю одежду, сбавила работу, на шахте запретила надсмотрщикам пробуждать ошейник. Хотя бы на эти короткие двадцать дней. Элеонора ожидала увидеть благодарность, но рабы смотрели на неё с прежним нескрываемым страхом. К кому и тянулись люди, так к Эвану. С мужем творилось странное и его перемены чувствовали все. Он мог долго смотреть оцепеневшим взглядом на горничных, накрывающих стол, или дворника, очищающего крыльцо от растаявшего снега, не реагировать на их слова, а потом резко подскочить, залиться краской, смахнуть внезапно поступившие слёзы и робко произнести: «Простите меня», не ожидая прощения в ответ.
В день отъезда Нормута Эван неожиданно выиграл крупную сумму. С этими деньгами он пришёл к новому хозяину Стейси и вернул обратно своего раба. На следующий день подарил ему вольную. Позже Элеонора узнала от его приятелей, что выигрыш был гораздо меньше, чем сказал ей муж, половину денег он занял в долг. «Идиот! Ему придётся опять кого-нибудь продать, чтобы выплатить долг» — разозлилась она. Эван не умел пользоваться деньгами, в его руках они превращались в пустые бумажки быстрее, чем в лапах у обезьяны. После освобождения Стейси она забрала у мужа его документы и все оставшиеся деньги.
— Делай, что хочешь, — сказал Эван. — Спорить с тобой не буду, а на выпивку найду. Мы дождёмся родов и уедем в Гинор.
— Я не поеду в Гинор!
— Можешь остаться с Нормутом. Я уеду без тебя, — грубо ответил он.
— Так уезжай прямо сейчас! — вспыхнула Элеонора.
— Полицейские могут найти сбежавших людей Нормута. Ты что ли будешь сочинять отмазки им?
К счастью, никого больше полицейские не находили. Как-то вечером Элеонора и Эван проходили мимо конюшни и услышали смех конюха Честера и птичницы Томы.
— Нормут похож на хряка Тима, которого зарезали к новогоднему ужину! Боров из всех боровов! — смеялся конюх.
— Он двоих хряков певесит! — подпевала птичница.
— Пошли, пусть болтают, — Эван дёрнул Элеонору за руку, чтобы уйти от конюшни.
Но Элеонора не собиралась забывать сплетни и насмешки рабов. Зайдя в конюшню, она обмерила укоризненным взглядом людей и деловито сказала:
— Вы можете сколько угодно насмехаться над вашими хозяевами. Всё так. Нормут жирная свинья. Его дочь Ромила ужасно пищит. Эван бездельник, хлыщ. А я просто дура. Однако мы, страшные, безобразные, кривые и смешные, остаёмся господами. Вы, не взирая на ваши хорошие качества, трудолюбие, красоту лица, изумительные голоса, живёте в рабстве. Шуточка про хряка Нормута позабавит вас, поднимет настроение, но не избавит вас от рабства. Кто уж смешон из нас?