Вернулся Нормут, и вся зарождающаяся жизнь и смех в сердцах рабов померкли. Проснулись крики мольбы, ехидные усмешки Нормута, Ромила, не вылезающая из своей комнаты, оживилась и почувствовала истинной хозяйкой. «Опечаленный» сорвавшейся сделкой Нормут был щедр и добр к домашним. Он разрешил Элеоноре выбрать из числа своих рабов камеристку для подрастающей Тины. Желания отказаться у Элеоноры не возникло. Недолго думая, она остановилась на Жуле, семилетней дочери поварихи, девочке миловидной и смелой по сравнению с другими детьми. Отца Жули никто не знал, говорили, что это казокварский конюх, сама повариха указывала на герионовского дворника, а, соседка Герион шепнула Элеоноре, что отец Жули вообще Эван, который приезжал в гости восемь лет назад и заигрывал с девушками на кухне. Элеонора надеялась, что девочки подружатся, но Тина сторонилась Жули и называла её неинтересной. Рабыня не решалась играть со своей госпожой, не рассказывала свои секретики и совершенно не умела читать.
— Я скучаю по Азадер и Алекрипу. По Люси скучаю, — канючила Тина. — Мама, Люси обещала приходить ко мне в гости! Мама, почему не приходит Люси? Пошли навестим сами Люси!
Элеонора улыбалась натянутой улыбкой.
— Люси уехала далеко-далеко, — отвечала она. — Она забыла предупредить тебя, что навестит не скоро.
Только наивная маленькая Тина верила, что Люси останется её другом, обретя свободу. Люси, может быть, и скучает по Тине, хочет её повидать, но приближаться к Казокварам никогда не станет. В кладовой Элеоноры среди потрёпанных книжек и старой рухляди так и лежит почётная грамота Люси, которой юную рабыню наградила королева за спасение столицы. Люси не стала забирать свою грамоту, когда покидала Элеонору.
Быстро радостный настрой Нормута спрятался под тревожную задумчивость. Он собирался с друзьями на ужин и обсуждал положение дел в стране.
— Эмбер спятила! — поморщился в тёплый моронский день Сайрус Фэллон, попивая теанское вино. — С нового года велено уменьшить количество выращенных рабов. Санпава отделяется, Зенрут теряет работников, солдаты гибнут на войне, цены на живой товар растут с каждым месяцем. А она!.. Расходы на выращивание раба не покроют его стоимость, скоро дети начнут стоить как работоспособные мужики. Мужики равняться дому по цене будут. Возросло количество проверок на заводе, плодящимся женщинам выделили комнаты — по две женщины в каждой. Все клетки убрали! Теперь это не ферма по разведению людей, а какая-та гостиница.
— Клиентам тоже втройне повысили плату за осеменение женщины, — ненавязчиво добавила Элеонора.
— Тоже плохо, — пригорюнился Фэллон. — Фанеса Казоквар… Гай Винред ваш бывший муж?
— Да. Зачем вы спрашиваете? — удивилась Элеонора.
— Так… просто. Винред лучший профессиональный клиент. Завод на половину снизил ему цену. За заслуги перед страной.
— С первого ино уменьшается налог за выкуп раба на свободу, — сказал фанин Сноят. — На рабов цены растут, на хлеб растут, а налог становится меньше! Что ударило в голову королеве?
— Мне кажется, — Нормут усмехнулся и покачал головой, — на королеву оказывает дурное влияние её сын, входящий в политику. С просинца Фредер вошёл в королевский совет и занялся вопросами рабовладения. Вспомните, как он отпраздновал своё совершеннолетие! Скупил всех людей на аукционе и дал каждому свободу! Как я узнал, Фредер, этот недоросток, посещает каждое военное собрание. Нам не только надо опасаться, что принц выкупит всех рабов, он может влиять и на военные решения, если Эмбер и Огастус продолжат склонять перед ним голову. Сайрус, ты понимаешь, о чём я говорю, — он бросил недвусмысленный взор на своего приятеля.
Фанеса Герион, рассматривая хрустальный стакан с красным словно кровь вином, произнесла:
— Принц ещё мальчишка. Что он нам сделает?
С лица Нормута исчезла улыбка.
— Принц Фредер отправил вашему мужа на каторгу. Как вы могли забыть, фанеса? Поражаюсь! Найдёт повод, и займётся нашими головами. Зачем он на глазах у всей страны пробудил ошейник на попечителе? Это нам, власть имущим, предупреждение, что у нас полетят головы. Я обратил, как странно и злобно Фредер поглядывал на Эмбер, когда пробуждал ошейник. Эмбер всегда зависела от чужого мнения. Она подчинялась брату, теперь подчиняется сыну. В этой ситуации мы можем только надавить на Огастуса, чтобы он взял свою сестрёнку покрепче за шею. Или в течение нескольких лет мы попрощаемся с нашими рабами. Эмбер будет тянуться к Фредеру, его взгляды ей близки. Первый закон, который создала Эмбер в день коронации, признавал рабов за людей. Я волен полагать, что Эмбер мечтала даже отменить рабство, но её вовремя взял в свои руки Огастус. Сейчас герцог после изгнания Народной силы подчинил себе парламент. Только парламент может противостоять Эмбер и Фредеру, если они захотят отмены рабства.
— Как ты надавишь на Огастуса? — хмуро поинтересовался Сайрус.
— Вина! — потребовал Нормут у горничной. Он залпом осушил бокал и произнёс со зловещей улыбкой: — У меня появилось одно средство влияния на Огастуса. Я бы вам рассказал, но не сейчас, не в присутствии женщин. Хотя вы, господа, мне всё равно не поверите.
— Ну расскажите! Расскажите! — загалдела фанеса Герион. — Мне очень интересно!
— Терпение, дорогая подруга. Поберегите женское сердце. Я поделюсь своими мыслями только с Сайрусом, фанином Сноятом, торговцем винамиатисом, ещё приглашу текстильного владыку фанина Уэсли и банкира Рианского.
Несколько раз на шестице Казоквар собирался с друзьями и обсуждал политику Эмбер и войну. С фронта пришли плохие новости: Камерут занял север и восток Ураканского хребта. Фанесу Герион больше не звали, Элеонору не приглашали разделить трапезу и разговор, место женщин занимали банкиры, оружейники, промышленники, рабовладельцы из других городов. В один из дней наступившей ино Элеонора, плотно прижавшись к двери, услышала, как воскликнул Нормут:
— Война — это восславляемое воровство, друзья! Поддержим войну!
***
Сиджед лежал на ковре, окружённый стеклянными шариками, пирамидками, деревянными шпагами. Мариэлла вязала, усевшись на кресло. Сальвара смотрел в окно. Отрываясь от недостроенной башенки, Сиджед поворачивал голову на Сальвару: чем же любуется его «мишка», что привлекает зверя в окне? Папа оставил их одних, а сам уединился с дядей Джейгардом. Впервые Сиджед встретился со своим дядей. Почему-то он представлял папиного брата грубым и свирепым мужчиной с близко посаженными суровыми глазами, но дядя Джейгард оказался человеком с добрыми большими глазами, курносым и растрёпанным, волосы торчали во все стороны. Дядина причёска позабавила Сиджеда. Не долго он посидел у дяди на руках. Его оставили в детской комнате с няней и Сальварой.
Сиджед только делал вид, что играет, он прислушивался к вздохам Сальвары и мечтал услышать далёкий шум из окна. Дядя Джейгард жил возле торговой площади. Наверное, на рынке сейчас громко кричит торговка зеленью! Что-то не поделили мальчики, продающие газеты. Торговец сладостями созывает детей. Какого там — на улице, среди людей? Папа редко вывозил его за пределы дворца. Он — настоящий законный король, его жизнь дороже всего золота Камерута. Когда Сиджед долгими просьбы убеждал папу показать город и людей, тот выносил его на самую высокую башню дворца и подавал бинокль.
— Мариэлла, можно я погуляю у дяди во дворе? — спросил Сиджед.
— Погуляешь вместе с папой, когда он поднимется к тебе. Пока папа занят, дитя моё.
Папа всегда был занят. Он исполнял его долг, принять который Сиджед ещё не мог. «Не хочу быть королем, — думал он всякий раз, видя хмурого и усталого отца. — Я хочу погулять по Эрбу. Хочу съесть уличное пироженное». Даже мишка Салли видел Камерут снаружи, от глаз Сиджеда почти никогда не скрывались дворцовые врата. У дяди нравилось больше, чем в родном дворце. Ограда были на уровне окна, не стояла охрана у каждой проёма. Выйти во двор, пройти чуть-чуть, отворить дверь, и вот ты уже на улице. Но для Сиджеда не выполним был и первый пункт.