— Да, ничего не поделаешь. Нулефер по своей воли ушла к вам и сражалась с вами, помогала убивать и творить хаос. Она называла вас друзьями.
— И бросила нас, когда мы были на грани.
— Магией спасала вас от смерти в имени Казоквара, последними силами держала вас в канализации, когда Фарар направила на площадь Славы всю подземную воду. Молила моего проходящего мага отправить вас в Камерут. Нулефер не бросала вас, она ушла жить своей жизнью.
Аахен замолчал и чуть погодя произнёс:
— Ради Нулефер, Карл, я помогу тебе. Поверни налево, если правильно помню, за третьей дверью будет лестница вниз, ведущая в подвал. Но ты в сам подвал не спускайся, а беги через левую дверь наружу.
Карл хмуро покосился:
— Ты уверен?
Аахен не был уверен. Он легко мог уговорить Жадиса бежать в ловушку. Аахен зажмурился, от стены за окном, что был в одной из ближайших помещений, потянулась ветвь плюща. Она пролезла к Аахену, почесала у него за ухом и поползла за угол. Ветвь росла и росла, обвиваясь змеёй по стене.
— Там выход, — сказал Аахен. — Беги и быстрее. Ты задерживаешь меня.
Карл моргнул удивлённо глазами, его мозг ещё не до конца принимал помощь, предложенную Аахеном. Но жить хотелось. Карл кивнул и побежал. Аахен, вздыхая, слушал его ускользающие шаги. Мало ли что он планировал сделать с Жадисом в своих несбывшихся жестоких мечтах, не Аахену Тверею, сыну Леокурта Тверея, судить террористов и душегубцев. Он сам недавно расписывал в мечтах, как красочно будет убивать Ваксму Видонома. Онисей опередил его. И показал в дальнейшем, во что превратило Санпаву любопытство Тверея. Аахен ненавидел каждого члена Кровавого общества, кроме Нулефер. Когда узнал, что общество разбито, он оставил Нулефер одну в комнате и смеялся взахлёб счастливым смехом. И при этом любил Нулефер.
«Если я хочу наказать Жадиса, я должен сперва отдать Зенруту Нулефер, а её голову — лезвию воительницы. Нельзя одного прощать за преступления, а второго наказывать за них. Тем более, когда у самого руки чуть не искупались в крови».
Аахен выкинул из головы Карла как ненужное и лишнее в своей жизни. Надо бежать к Цубасаре. А этот пусть выкарабкивается сам. Может, на улице кто-нибудь узнает Карла и схватит его.
— Ааа! — услышал он пронзительный крик.
Падший Агасфер, это же за углом!
Аахен резко повернул и увидел солдата с окровавленным горлом. Карл крепко держал дрожащее тело и вжимал в шею нож.
— Ты его убил? За что? — закричал Аахен.
— У солдата револьвер. У меня только нож, который не всегда оказывается полезен, — Карл ухмыльнулся и склонился над телом солдата.
— Я дал тебе уйти…
— Спасибо, Тверей, — желчно сказал Карл, быстро снял с тела огнестрельное оружие и положил себе за ремень. — Я тоже дам тебе уйти. Ради Нулефер. Не стой над душой, не зли. Или я передумаю.
— Немедленно остановился! — прозвучало властно.
Карл только усмехнулся и направил на Аахена нож.
— Ты убьёшь меня, Тверей? У тебя нет ни оружия, ни магии, ни крепких кулаков. Что у тебя есть против меня? Цветочки и листики? Сопливый очкарик, зуб даю, я тебя ударю, и ты захнычешь как дитя.
— Ты не дорожишь своими зубами, — голос Аахен был холоден.
Он скрестил руки на груди и встал неподвижно. Карл пробурчал ругательство и впился глазами в Тверея. Нападать или нет? Он был в раздумье. И вдруг вскрикнул. Над головой Аахена пронеслись ветви плюща. Их было шесть штук, они стремительно обвили Карла, выхватили нож и револьвер и сжали в длинным путанных оковах.
— Пусти! Тварь! — захрипел Карл.
Чем больше он сопротивлялся, тем сильнее ветви впивались в кожу. Они росли в длине и окутывали Карла новыми путами, расширялись, дабы бывший освободитель их не смог порвать. Плющ обвил руки, ноги, вонзился в живот, сжал шею. Одна ветвь подняла нож и револьвера и принесла оружие в руки Аахена.
— Я дал тебе уйти ради Нулефер, которую огорчит твоя смерть, — сказал Аахен. — Второго шанса не будет.
Карл харкался, плевался, сыпался проклятиями, вырывался, не теряя надежду спастись.
— Нравится мой нож? — кричал Карл. — Давай! Ну же! Вонзи в меня! Или задушишь меня лианами?
— Фанин Ястреб, куда пропал ваш изысканный поэтичный слог?
Раскрасневшаяся морда Карла немного позабавила Аахена, и он издал смешок. Нож отливал серебром, сталь изящная, красивая. Только как им управлял? И зачем за это грязное дело браться ему? Аахен пробудил карманный винамиатис и сказал:
— Говорит Аахен Тверей! Я связал Карла Жадиса!
Он кинул под ноги Карла его и личное, и краденное оружие.
— Не я тебе судья. Зенрут.
Карл улыбнулся, хоть ветки и сжимали его тело до боли, через одежду стекала из ран кровь.
— Благодарю, Тверей! Умру с честью на глазах у Зенрута! Площадь Славы услышит последние стихи Фанина Ястреба! Да уж, — захохотал он, — я испугался, что умру бесславно как крыса в жалком и тёмном коридоре от руки, извиняюсь, от ветки уродливого учёнышки. Фанин Ястреб даст зрелище на площади Славы не хуже, чем Джексон Марион! Тверей, приглашаю тебя в первые ряды!
Аахен старался не слушать фанатичные счастливые речи. Хотел спасти Жадису жизнь, а поможет по-другому — подарит ему красивую смерть перед восторженной толпой. Аахен назвал в винамиатис местонахождение Карла и собрался уже бежать к Цубасаре, но проходящие быстро оказались возле него. Взяв Карла, они подхватили и Аахена. Генерал Лендарский наладил связь между Камерутом и Иширутом и ожидал его вместе с принцем Тобианом и советниками в здании Центрального полка. На все попытки Аахена объясниться, что он хочет протиснуться к Цубасаре, проходящий не стал слушать.
Когда Аахен оказался в Центральном полку, Тобиан скупо одарил приветственным взглядом. Под пустым выражением лица, который пытался изображать принц, пряталось отчаяние. Уж Аахена можно не обманывать напущенным равнодушием. Он сейчас тоже красовался перед Жадисом безразличием к его судьбе. А так хотелось задушить ветвями плющом! Ещё лучше впиться зубами в мерзкую морду. Тобиан показал рукой на свободный стул, говоря как бы «садитесь». И Аахен сел.
— Старейшина Тверей, — сказал Тобиан, подчёркивая титул, что наградили Ахена абадоны, — моя мать обречена. Её жизненный путь закончился в первую секунду, когда к ней пришла Цубасара. Я… не знаю, почему Цубасара так долго стоит в северном крыле. Я только… молюсь, что она убила нашу мать сразу, а сейчас погружена в свои раздумья и просто не хочет никуда уходить. Мы связались с отрядом Уилларда и Нулефер. Наверное, у детей Цубасары получится лучше докричаться до матери. Но у Уилларда и Нулефер другая миссия, которая важнее, чем спасение одного человека, хоть это и королева Зенрута. Пожалуйста, старейшина Тверей, не покидайте собрание. В отсутствии других абадон — вы их голос.
— Где ваш брат? — спросил Аахен.
— Во дворце Солнца, — слова дались Тобиану тяжело. — Он пришёл в себя и пожелал остаться во дворце, где погибает наша мать. Я люблю… любил её, Фредер ненавидел. Но Фредер остался с ней, а я ушёл.
Тобиан поправил уголок географической карты, разложенной на всём столе. Красными точками были отмечены территории, которые уничтожили абадоны. На карте почти не осталось белого места. А места, что отдавали светлым цветом, были пустошами, зарослями леса или глухими никому не нужными деревеньками. Хаш и Дренговский пролив ещё жили, несколько крупными городов тоже хранили белое молчание. К ним тянулась чёрная полоса, означающая путь абадон.
— Я принял решение, — сказал Тобиан. — Я отдаю Санпаву Камеруту и Ишируту.
***
Сальвара бросился вниз, в окно. Взлетел стрелой и оказался на вершине колонны. Вроде она носит имя короля Жоао Первого, вспомнил Сальвара отрывки из истории Зенрута, которые подслушивал от Геровальда и его приближённых, когда ходил в шкуре зверя. Сиджед слабыми тонкими ручонками схватил его за тунику и прижимался к груди, мальчик боялся смотреть на ужасный творящийся вокруг хаос.
«Я спас его. Спас его», — повторял про себя Сальвара. Он страдал маловерием в свой успех. Неужели успел? Неужели вырвал Сиджеда из когтей Тимера Каньете, воистину оказавшегося оборотнем в теле друга!