— Ты обещала не мстить Эмбер! — закричал Уилл на тенкунском языке.
— Я не мстила, я отпустила её. Она захотела уйти. Я дала ей уйти, — невозмутимо ответила Цубасара, пока слёзы продолжали стекать по её горящим щекам.
— Ты обещала не мстить за прошлое! — не унимался Уилл.
— За прошлое не мстила. Будущее изменила.
Цубасара стояла и ждала. Расспросов или отмщения, упрёков или наказания, по её загадочному молчанию нельзя было понять. Гордый стан, свирепая стихия, печальные заплаканные глаза. Цубасара поворачивалась к Нулефер и Уиллу и тут же прятала взгляд.
— Как ты убила королеву, дьявольское отродье? — спросил офицер сзади Риса. — Хоть сразу дала ей умереть?
— Как Эмбер попросила, так я поступила.
— Что она просила, сучья душа? — фыркнул Рис.
— Смерть и спасение. Прощение и воздаяние.
— Зря ты не оставила её тела, — Нулефер покосилась на кольцо, что вертел Рис у себя в руке. — Эмбер похоронили бы по-человечески.
— Ибо так возжелала королева Эмбер. Я внемлила её последним мольбам.
Цубасара взмахнула платьем, закрывая себе на пару секунд лицо. Она показывала — «всё же я не хочу разговаривать с вами». Нулефер испуганно взирала за свою мать из недолгой абадонской жизни. На острове она была измученной уставшей женщиной, здесь во дворце превратилась в лютого дьявола. Но лицо, оно такое же усталое, измождённое, поверженное, осунувшееся. Зрачки глаз возвращались к прежней форме, они были тёмными и пустыми. Седины на волосах стало больше, чем казалось на острове.
— Санпава. Кто победил? — спросила Цубасара. — Али не конец войны?
— Пока никто. Онисей, он…
Нулефер, подавив скорбь, начала рассказ. Во рту жгло, в глазах стояла королева Эмбер, которую она знала лично: динамичная, мило улыбающаяся, хитрая и подлая женщина. Язык не поворачивался сказать «поделом». Нулефер говорила про Онисея, про его нападение на Аахена Тверея, на соплеменников и ранение Хелеза, на уничтожение уже сдавшихся людей и объявление своих товарищей предателями. Поведала про убийство абадоны Тиваем Милгусом, про безрезультатные переговоры королей, про принца Тобиана, который вошёл на собрание вместо раненого брата. Бегло рассказала, как Уилл и Фредер сражались против Огастуса, и принц в конце сжёг своего дядю.
— Принц Фредер, — проговорила Цубасара, смакуя его имя. — Он во дворце? Не ринулся бегством? Эмбер возжелала, дабы я слова её последние молвила сыну. Идеже он?
— В лазарете, — вздохнул Уилл. — Дай ему покоя. Ты и так забрала у него мать.
— Кою мать? — Цубасара подняла бровь. — Отрёкшийся сын вновь мать полюбил?
Все молча стояли поодаль от Цубасары как от настоящего демона.
— Ведите меня! — молвила она. — Еже хотите усмирить Онисея, я помогу. Онисей отрёкся от абадон. Остановить надобно безумца. Большая кровь застилает Санпаву, будет ещё кровь. Невинные погибают, а нечестивец потешается. Он погряз в своей злобы.
— Как и ты, — сказанул Рис.
— Как и я, — кивнула Цубасара. — Да будет так, — и забрала у него кольцо.
В лазарете Цубасара с детьми и офицерами оказалась с помощью проходящих. Нулефер читала по взглядам офицеров, что они бы хотели отправить Цубасару куда-нибудь в безлюдные земли, в дальние пустыни, а не к принцу. И ведь есть такая возможность — только подай секретный знак проходящему магу! Но что потом? Абадоны, перешедшие на сторону людей, вновь переметнутся к своему вожаку. Её дети и Аахен Тверей откажутся от роли посредника. Цубасара захватила дворец и играла по своим правилам. Даже Уилл кивнул — ведите её к Фредеру.
Цубасара воцарилась перед Фредером с видом грозного палача, древнего судии. Принц сидел в инвалидной коляске, целители подлечивали его, Люси держала руку на плече принца. Цубасара встряхнула волосами, разглядела принца и едва заметно усмехнулась. Фредер не сводил с неё глаз, смотрел упорно, пронзительно, внимательно выжидал, что с ним сделает яростная абадонка. Конечно, если её привёл сюда сам Уилл, то не тронет. Но кто знает, что творится в получеловеческих мозгах чудовища. Фредер сжимал ручки кресла, его напряжённый вид говорил, что принц хочет вскочить и вцепиться в горло Цубасаре. Повезло им обоим, что рана сковывает месть.
— Кольцо, — Цубасара раскрыла руку. — Кольцо сыну Эмбер возжелала отдать.
Фредер протянул дрожащую руку, не отводя глаз от Цубасары.
— Я буду хранить.
— Не тебе кольцо, проклятый! Брату отдай. Отец ваш одарил им жену свою за рождение сыновей. Тобиан возрадуется драгоценности отца. А тебе, проклятый, — Цубасара стрельнула по Фредеру злым взглядом, — она просила передать послание. «Я люблю тебя, Фредер. Прости меня». Последние слова твоей потерянной матери.
Фредер и Цубасара стояли друг против друга. Между ними шла молчаливая борьба. Нулефер хотела вмешаться, но испугалась. Кажется, сейчас всё вновь взорвётся, если кто-нибудь сделает неверный шаг.
— За что ты убила мою мать? — спросил Фредер.
— Святотатец, ты отрёкся от неё. И ты погубил свою мать. Она исповедалась мне, и я узрела её боль и раскаяние.
— За что убила? Отвечай! — распорядился Фредер, будто бы забыл, что его могут уничтожить, как и Эмбер.
— Королева захотела уйти. Она исповедалась, простилась с миром. А я простилась с ней. Я не убивала. Я отпускала её. И клятву взяла передать сыновьям последние её слова про любовь и покаяние.
Фредер подтянулся на кресле. Слушать абадонку давалось ему не просто. Ещё бы! Перед тобой стоит убийца матери и насмехается, ещё в чём-то обвиняет. Цубасара как будто искала человека, на которого можно свалить свою вину. А вина глодала её, съедала, изводила. Её слёзы крепко запали в сердце Нулефер. От женщины отделилась тонкая струйка огня и прошлась по Нулефер и Уиллу. Она задержалась ненадолго на рабском ошейнике, в это время Цубасара смотрела на принца. Нулефер усмехнулась в той же печальной манере, как Цубасара. Скользи, скользи словами, а не скроешь, что ты мстила за Уилла.
— Тело. Ты сохранила её тело, чтобы мы с братом похоронили мать? — спросил Фредер.
— За душу её молись, окаянный, перед всеми богами. И, быть может, боги простят несчастную душу. За душу молись, ибо душа жива и страдает.
— Долго она мучалась?
— Её мучения предо мной как пыль. Грядущие муки — се буря пред несчастной душой. Молись за неё, еже жаждешь спасти свою мать!
Вновь пугающее, убивающее молчание. Сын и убийца матери обменивались той же ненавистью, которую желали в прошлом Эмбер.
— Абадоны не остановились. Война идёт, — сказала Нулефер.
Цубасара отшатнулась. И вспомнила, какой сегодня день.
— Ведите меня к абадонам! За людей буду биться. За людей и паду. Еже мой кумрафет забыл заповедь — абадона не убивает абадону!
Уилл подошёл к ней и взял за руку.
— Мама, ты уже сотворила беду. Оставайся в безопасности.
Цубасара хитро улыбнулась.
— Беду сотворила не я. Зенрут снял оковы. Нет Эмбер, нет Огастуса. Огонь коснулся павших людей. Баче Санпава горит. И горят с нею невинные люди. Я против войны была, кто же слушал меня? Немым зверем я была, и с Онисеем молвиться не могла, заточённая у крестьян. Ныне я встала, ныне обрела разум человеческий. Война оскудеть должна. И я могу встать за людей перед Онисеем. Еже не тронуты будут мои абадоны.
Цубасара поцеловала в головы сына и дочь. От Нулефер не уходил тягостный отпечаток боли, застывший на лице Цубасары. Пока проходящий маг докладывал в Центральный полк, что он идёт с Цубасарой, пока говорил, что королева Эмбер мертва, и смерть её подтвердилась, Нулефер подошла к Уиллу и захотела шепнуть ему: «Веришь, что она сожалеет о случившимся?». Уилл повернулся к ней и покачал головой. Цубасара и у него зарождала сомнения. Хотя чему удивляться? Нулефер невольно вспомнила себя. Она тоже складывала вину за ужасные следы Кровавого общества на божественное возмездие, перекидывала убийства на руки товарищей, перечисляла грехи убитых или слабости невиновных. Она также отмахивалась, говоря: «Мы их отпустили, освободили от жизни». Не смея говорить: «Убили. Убила».