— Не ярись, Мегуна, — к нему подлетел Фекой. — Ярость украшает лик зверя, а лик человека — мудрость и спокойствие.
— Чего тебе? — выдохнул, успокаиваясь Мегуна.
— Абадоны изнемогли, изголодались, покой нам надобен, — сказал Фекой развороченным ртом. — Мегуна, жизни тут боле нет, отойдём уже…
— Нет!
Крик Мегуны не отставал от бравого голоса Онисея. Мегуна сорвался с земли, воцарился в воздухе, держась на струе воды, и завопил, привлекая внимания своих собратьев:
— Ищите, абадоны, и одарятся ваши искания!
— Не одарятся, — сказала Урсула, — вас будут проклинать и ненавидеть.
Абадоны продолжали искать выживших, перелетая милю за милей, и находили только трупы. Абадоны воздуха и земли силой прощупывали местность, пытались расслышать чьи-нибудь крики, и слышали лишь предсмертные стоны. Абадоны доставали из-под завалов людей, и те умирали у них на руках ещё до появления целителей.
Через часы напрасных стараний Мегуна сорвал с головы бинты, кинул их в мутные воды и уткнулся лицом в живот мёртвой женщины, которую выловил в реке. Женщина была нага, одежду изъели кислоты, проникшие в русло вновь созданной реки.
— Почто мы пошли за Онисеем?! — Мегуна зарыдал горькими слезами.
Проходящие скакали туда-сюда, многие теряли сознание, лишённые сил. В Конорию отправлялись лишь за самым необходимым, спасённых доставляли в Хаш или в Рысь. Нулефер не выдерживала и плакала, когда оказывалась в Хаше и видела столпившихся беженцев в очереди за хлебом. Местные торговцы раздавали весь свой товар, хашианки пекли пироги, булки, варили супы. Еды всё равно не хватало на всех голодающих. Джексон Марион без страха за свою жизнь осматривал раненных, контролировал раздачу продовольствия и раздавал различные приказы. В руке была трость, Джексон сгибался как старик. Шутка ли — пережить пулевые ранения! За городом раскрыли лагеря для беженцев, лагеря для пленных камерутчан и иширутчан. Там Нулефер увидела сдавшихся абадонам командиров, отвечающих за города. Из толпы их выдавала не форма, а клейма на лбу.
«Армии Камерута и Иширута уничтожены, армия Зенрута тоже парализована», — вдруг осенило Нулефер.
Санпава осталась за Зенрутом, но цена победы была равносильна поражению. Уничтожены лучшие зенрутские войска, перебито население, нет сероземельника и ценных ресурсов в недрах земли. В начале войны Зенрут говорил, что Санпава — драгоценность в его короне. Теперь она больная язва, которая может поразить всё тело.
В борьбе за санпавчан прошёл день. Аахен явился за абадонами. Он обещал вернуть их в Тенкуни, во чтобы то не стало. Но прежде нужно было посетить Центральный штаб в Конории. Так захотели абадоны.
— Мы попросим прощения и попрощаемся, — скорбно ответил Мегуна.
Абадоны уже не кричали, что короли трёх воюющих стран должны подписать мирный договор в их присутствии. Абадоны победили, но уходили с видом проигравшего сломленного противника. Кумрафет переиграл своих соплеменников. Улицы у Центрального штаба были загорожены забором, поставлены солдаты. Конорийцы, которые за день получили все вести, изнемогали от злости, потеряли рассудок и хотели расправиться своими же руками с демонами Абадонии.
Шёл совет между королём Фредером, командирами и абадонами. Нулефер на этом совете была не нужна. Абадоны разговаривали с вечными людьми уже без помощи посредника, а за соблюдением их прав и интересов отвечал Тверей. Нулефер чувствовала себя лишней. Её благодарили за победу над Онисеем, спрашивали, как она догадалась, что можно изъять магию у противника, но Нулефер помнила, что за этими благодарностями скрывается ненависть перед бывшей кровавой освободительницей. Может быть, кто-нибудь и забыл за этот день её преступления. Но она не забыла.
— Онисея сразила Цубасара. Это заслуга Цубасары, — всякий раз отвечала Нулефер.
Но её ставили в один ряд с Цубасарой.
Нулефер выбралась на крышу штаба. Дворец Солнца горел под тёмными небом. То был уже не дьявольский огонь, а свет из окон, фонари, освещающие его вековые стены. У Нулефер был бинокль. Она увидела людей, отдающих на площади Славы дань умершей королевы. Они клали цветы к колонне Жоао Первого, кажется, пели траурную песню — подумала Нулефер, глядя за взявшихся за руки санпавчан. «Цубасара, моя абадонская мать, спасла провинцию. Она же и убила человека. Кажется, она в самом деле моя духовная мать».
Вечер был тёплым, близилась ночь. Нулефер вдыхала свежий воздух. После санпавских паров она наслаждалась простым воздухом. Надо возвращаться к абадонам, их скоро отправят в Тенкуни. Они пожелали вернуться в страну магов, пока ещё держатся в человеческих телах.
Когда Нулефер открыла дверь чердака, чтобы спуститься с крыши, она чуть не ударила Уилла. Побледневший и хромающий, её брат пережил куда серьёзные испытания за день, чем она. Нулефер могла только разводить руками, как после пыток чёрным ошейником Уилл смог и воевать с абадонами, и потратить день на поиски людей в каньонах и кратерах. Брат тяжело дышал, руки подрагивали. Ел ли он сегодня, прикорнул хотя бы на часик отдохнуть? Нулефер сама перекусила ломтём хлеба, а больше ничего не лезло в горло.
— Я за тобой пришёл, — красивой любимой улыбкой Уилл одарил Нулефер. — Абадоны собираются уходить. Проводим их, потом и я тебя провожу.
Нулефер обняла Уилла и ласково шепнула:
— Спасибо.
— Что я сделал? — смутился Уилл.
— Спасибо, что ты есть у меня.
Они взялись за руки и пошли к абадонам. Ноги дрожали, Нулефер и Уилл переглядывались и понимали, что их тела пронзает боль. Они же за весь день не навестили целителей.
— Ловко ты придумала! — восхищённо воскликнул Уилл. — Как вы с Цубасарой обдурили Онисея! Правильно, что вы не стали его убивать. Мерзавец заслужил позорной смерти от своей руки, его тело сбросили в пылающую воду как мусор.
В ушах звенели голоса предков, перемешиваясь с голосом Уилла. Нулефер опустила голову.
— Я хотела наградить Санпаву магией за все её страдания. Всего лишь.
— Вы с Цубасарой хорошо смотрелись в бою.
— Она же мама моей души. А ты мой брат, — улыбнулась Нулефер.
— Я горжусь тобой, сестра. Как мне тебя называть? Спасительницей?
— Я лишь предложила, как можно победить Онисея, — даже когда её хвалил брат, Нулефер делалось неловко. — Цубасара забрала у него магию. Я лишь предложила план. Уиллард, вот ты — спаситель. Ты спас короля Зенрута.
Они помолчали. Подходя уже к дверям зала, за которым стояли абадоны, Уилл остановился. Рука коснулась чёрного ошейника.
— Поверить не могу… Поверить не могу… — Уже две руки вцепились в ошейник. — Я свободен. Огастус мёртв. Я свободен. Нулефер, я больше не раб.
Уилл закрыл глаза и простоял с минуты, в немом разговоре с самим собой, только дрожали ресницы.
— Огастус мёртв, я уже не раб…
— Ошибаешься, Уиллард, ты всё ещё раб, — с грохотом оповестил король Фредер, появившись из-за угла.
Монарха сопровождал его брат Тобиан. Фредер приоделся в чёрный траурный костюм — как-никак у него забрали мать и дядю, а в его стране погибли миллионы подданных, — волосы лежали в аккуратной причёске, руки смыкались на трости, лицо было напудрено, чтобы скрыть бледность. Фингалы, подаренные Тобианом и Уиллардом, кажется, уже убрали целители.
— После смерти Огастуса ты принадлежишь его дочерям Диане и Изике, — изрёк король Фредер. — Уиллард, ты рано начал радоваться свободе. Надо решить этот вопрос с наследницами Огастуса.
Тобиан, одетый в лёгкий серо-голубой сюртук, ткнул Фредера в бок.
— Ты всегда испортишь хороший момент. Вот за что я ненавижу тебя.
— Ваше Величество, вы же освободите Уилларда? Поговорите с родственницами? — Нулефер подбежала к новому королю.
— Король может освободить раба своим особым указом за заслуги перед отечеством, — недовольно буркнул Фредер. — Идите уже провожать абадон.
Фредер исчез за дверью зала. Нулефер шепнула брату на ухо:
— Что это с ним?
— Теперь он всегда такой, — грустно ответил Уилл. — Мы с Тобианом постепенно привыкаем к новому Фредеру.