— Он провёл два часа за одним столом с Цубасарой, — сказал Тобиан. — Ты бы видела, какие молнии они пускали друг другу глазами. Как ещё штаб не взорвался под их взаимной ненавистью. Не представляю, что наша мама наплела Цубасаре про него.
Нулефер взглянула на Тобиана. Как и в облике Бонтина, на его лице сохранялась ребячливая беспечность. Тобиан имел невероятную возможность проглатывать обиды и начинать жить заново. Увидь Нулефер этого человека впервые, взгляни в её голубые прекрасные глаза, она бы не поверила, что Тобиан недавно пережил предательство матери, предательство брата, смерть матери, войны и восстания, собственную казнь. Уилл смотрел на Тобиана без восхищения, которое проникло в Нулефер, ему было что обсудить с другом.
— Ваше Высочество, — внезапно Нулефер собралась и присела в реверансе. Что это она предалась воспоминания про Бонтина?! Перед ней же стоит брат короля! — Поздравляю вас с возвращением вашего имени.
— Моё имя Тобиан. Тобиан, — чётко повторил он и взял Нулефер за руку. — Зови меня Тобиан. Или Тоб. Я хочу чаще слышать своё имя.
— Как скажешь, Тобиан, — погрузившись в тёплую тоску по спорам и склокам с Бонтином, Нулефер обняла его как друга.
Отпустив принца, она взглянула на Уилла:
— Король Фредер даст же тебе свободу?
— Я в нём не сомневаюсь, — мгновенно ответил Уилл.
Но Тобиан пожал плечами и поплёлся в зал к абадонам:
— Кто его теперь поймёт…
С абадонами прощались стоя и молча. Министры, генералы, полковники и майоры застыли как в строю, мощными фигурами они вроде отдавали уважение противнику и так скоро ставшему союзнику, но в их затуманенных глазах чувствовалось нескрываемая горечь поражения. У Лендарского разбит глаз, у генералов, переместившихся прямиком из Санпавы, перевязаны руки. Командиры в мундирах, абадоны в красных или белоснежных туниках, они стояли возле огромных мраморных колонн друг перед другом и выжидали, кто же первым скажет слова прощания. С красных стен на поражение своих потомков смотрели с портретов прошлые зенрутские полководцы, прадеды, деды и даже отцы теперешних генералов.
— Молим о прощении, — сказал на зенрутском языке Хелез, лишившийся в войне половины лица.
— Молим о прощении, — вторил Мегуна.
— Молим о прощении, — запели другие.
Но генералы стояли неподвижно, никто не собирался прощать убийц миллионов человек и разрушителей зенрутской армии. Абадоны это понимали. Принеся извинения, они подходили к Аахену и проходящим магам и готовились к отправлению к Тенкуни. Казалось бы, один Аахен не таит на них никакую злобу. Тверей держался сам, как абадона, с высоко поднятой головой, с загадочным взглядом, устремлённым не к людям, а за их спины, во времена далёкого прошлого. Своей ровно подстриженной бородой Аахен становился похож на своего отца в молодости и при всей своей худощавости, нескладности, с вытянутыми губами, в больших очках он внушал страх. Аахен Тверей выступал как старейшина абадон и как представитель магического государства, только троньте моих друзей, как бы говорили его тёмные глаза и притихший голос, и вашим врагом станет уже Тенкуни.
— Ваше Величество, — сказал Аахен, — ночью я задержал освободителя Карла Жадиса. Он в руках правосудия Зенрута.
— Знаю, — молвил Фредер. — Спасибо за оказанную помощь.
— Жадис хочет стихами и пышной речью встретить смерть на эшафоте под рукоплескание восхищённой толпы. Подумайте, как проводить его на тот свет достойно его прожитой жизни.
— Подумаю, — кивнул Фредер.
Король Зенрута и старейшина абадон взялись за рукопожатие, они замерли, держа руки, и криво улыбнулись, будто в этот миг разделили одну и ту же коварную мысль.
— Ваше Величество!
Неожиданно Цубасара выбежала из строя соплеменников и пала на колени перед Фредером. Гордая абадонка, смелая и бесстрашная, склонила голову вниз, кулаки, придавившие пол, дрожали.
— Ваше Величество! Оставьте меня в Зенруте! Молю, Ваше Величество, оставьте меня с сыном моим! Явите ваше добро и милость. Я алчу отжить свой век с сыном, в Зенруте. Ваше Величество, прошу о вашей милости. Мой дом с моим сыном, — просила она на зенрутском.
— Ваше Величество, она убила вашу мать! — завыли генералы.
— Молчать! — рявкнул Фредер.
Он опустился перед Цубасарой, подал ей руку и не спеша поднял на ноги. Фредер был совершенно невозмутимый, немного лишь нахмуренный, пристальным взглядом он смотрел на Цубасару и проговорил:
— Разрешаю. Ты убила королеву, но ты спасла Зенрут. Я дарую тебе кров и защиту в Зенруте. Ты останешься, но никогда больше не вступишь во дворец Солнца, никогда не попадёшься мне на глаза. Если мы окажемся в одном месте, ты удалишься, а если будешь в это время пустоглазом — тебя уведут прочь. И ты никогда и ни с кем не заговоришь о королеве Эмбер.
— Подчиняюсь, Ваше Величество, — покорно произнесла Цубасара.
Генералы переговаривались, Тобиан заворчал, но в своём решении Фредер был непреклонен. Уилл тоже недоумённо развёл руками, поражаясь благосклонности друга.
Абадоны уходили с Аахеном. Цубасара, не дожидаясь наступления нового дня, направилась выполнять приказ короля: она вышла вон из зала. Её дети последовали за матерью. Стоя под тусклой ущербной луной, скрытой облаками, Цубасара обняла Нулефер и Уилла. В затянутой дымом Санпаве звёзд на небе казалось и то больше. Было уже по-летнему тепло, хотя до лета ещё нужно прожить месяц. Непривычная тишина окутала спящую столицу.
— Мама, ты совершила ошибку, — Уилл вырвался из её объятий. — Что тебе даст Зенрут? Проведёшь свою жизнь пустоглазом среди прочего зверья. На острове ты хоть будешь среди таких же пустоглазов.
— Моё место с тобой, — Цубасара смотрела на блеклую луну.
Нулефер тоже выбралась из-под нежной руки Цубасары.
— Я буду на Абадонии. Тебя не оставлю одну.
Цубасара провела рукой по щеке Нулефер.
— У тебя есть иные мать и отец. О них тревожься, я же предам свою судьбу во длань сыну.
Нулефер увидела в её взгляде столько боли, что решила, будто Цубасара намеренно лишает себя родного дома и общения с соплеменниками, чтобы наказать себя. Но верно ли предположение? Нулефер тут же выбросила его из головы. Цубасара слишком привязана Уиллу, она закроет себя в клетке и в этой клетке будет ехать за сыном, но не бросит его. Ведь горе Уилла сподвигло Цубасару пойти на убийство королевы, чтобы потом рыдать по сожжённой ей женщине.
— Уилл, перебирайся в Тенкуни, — Нулефер знала, что предлагает брату невозможно, но попытаться стоит. — Мы будем жить одной семьёй. Одной командой! Как мы здорово втроём смотрелись вместе.
Уилл покачал головой и улыбнулся:
— Нет, я буду с королём.
Чего и следовало ожидать.
— Мы же хорошая команда. Как её назовём, Уилл?
— Обезьянья семейка, — на коляске подкатил Тивай Милгус.
Тенкунский воин за день тоже выбился из сил, он убрал песчаные ногу и руку и сел в обычное инвалидное кресло. Его вывез на улицу Аахен Тверей, сзади стоял проходящий.
— Обезьянья семейка! Во как! — воскликнул Тивай. — На исторических книгах мы так и запишем: Санпаву от лютых и безбожных, свирепых и разрушительных чудовищ спасли обезьяны!
— Так! — Аахен со всей силищей ударил калеку по голове. — Не оскорбляй! Абадоны не обезьяны. Они люди, а пустоглазы… Надо подумать, к какому биологическому виду их отнести.
— Я не абадон называю обезьянами, — Тивай потёр ушибленную макушку, — а Нулефер и Уилларда.
Аахен усмехнулся.
— Их можно, а пустоглазов и абадон прошу называть уважительными словами.
«Как же я хочу тебя прибить», — улыбнулась Нулефер. Наверное, небеса поменяются с землёй местами, но Аахен всегда будет неисправимым и дотошным всезнайкой. Что-то остаётся вечным.
— Абадоны все дома. Мой отец распределяет их на ночлег, — проговорил Аахен. — Цубасара, тебе тоже пора пойти отдохнуть. Через пять минут наступит полночь.
Уилл встал перед матерью.
— Пойдём. Переночуешь пока в центральном лейб-гвардейском полку, где раньше жили пустоглазы. Потом подумаем, где найти тебе приют. Хотелось бы верить, что фермеры разрешат тебе остаться. Но… даже спасение Санпавы не снимет с тебя смерти королевы.