Нулефер прижала Цубасару.
— До встречи. Обещай навещать Абадонию, когда будешь превращаться в человека.
— Обещаю, дщерь моя.
Она отошла от Нулефер, внезапно подняла глаза ввысь и запела. Голубая радужка глаз чернела, спина горбилась, голова опускалась, лицо приобретало круглую форму, обрастая шерстью. Цубасара обернулась пустоглазкой ещё не дожидаясь полночи. Проклятие богов не страдает точностью и аккуратностью. Забил гонг, предвещая начало нового дня. Самый страшный день в истории Зенрута подошёл к концу, оставив за собой поверженные земли. Нулефер прислушалась, вроде затрещала птица, залетевшая с леса. Или почудилось? Наверное, почудилось. Теперь в её голове играют сотни голосов, чья жизнь закончилась тысячу лет назад.
Уилл увёл маму. В кое-каких домах горел свет, но Конория всё же спала. Нулефер стянула обувь и стала ходить назад-вперёд по каменной брусчатке возле высокого здания Центрального штаба. Ноги просили почувствовать обычную поверхность, они устали от пронизанной магии земли.
— Тивай, — спросила Нулефер, подбрасывая пяткой мелкий камушек, — вернёшься на Абадонию всё-таки?
— Хелез и Мегуна мне разрешили, — ответил Тивай. — Пора отдохнуть и познать покой. В мире, полном людей, я никогда не перестану воевать.
— А нам покоя на Абадонии не видать, — Аахен отпустил инвалидную коляску.
Он протянул к себе Нулефер, припал к её губам.
— Вместе займёмся загадками древности?
— Вместе, — улыбнулась она.
Аахен закружил Нулефер в вальсе. Босоногая, в лёгком платьице и накидке, защищающей от ночного холода, не евшая и не спавшая, Нулефер ощутила безумный прилив энергии, как будто она снова вступает по магии Онисея. Абадоны, видящие во сне дом, её брат, избавившийся от чудовища, поломавшего его жизнь, возлюбленный Аахен, нашедший своё место в мире — близкие давали ей силу идти дальше и вдохновляли. «Абадония, Абадония… Я скоро увижу тебя» — хотелось петь.
Но вслух неожиданно сказала иное:
— Аахен, мы поженимся?
«Что я говорю? Это он должен сказать!» — изумилась Нулефер. Но она опьянела от радости и блаженства, когда осознала, что над головой может быть не только вулканический пепел, но и серая луна, и медленные облака, и ночные бабочки, которых манит свет фонаря.
— Да, — смутившись, сказал Аахен.
Он поставил Нулефер на землю, через минуту только собрался с силами, осмыслил услышанное и громко, так чтобы слышал не только Тивай, но и все спящие жители Конории закричал:
— Да! Я люблю тебя, Нулефер! Мы вместе разделим нашу жизнь! С этой секунды ты моя невеста!
— А я ваш свидетель, — захихикал Тивай. — Во как!
Нулефер и Аахен захотели соединиться в долгом поцелуе, но услышали громкий свист летящей кареты. Карета оказалась перед ними быстрее, чем они смогли разглядеть, кто же прилетел к Центральному штабу. Чёрная повозка, закрытые чёрной занавеской окна, из неё выскочили чёрные люди, на их лицах сидела плотная красная маска. Не представляясь, не объясняясь, четыре человека вырвали Нулефер из объятий Аахена и бросили в карету.
— Кто вы? Что вы делаете! — завопил Аахен.
— Мы зоркие соколы! — выкрикнул мужчина. — Правопорядок Зенрута!
Нулефер через приоткрытую дверь в карете увидела, как Аахен схватил мужчину за руку, вцепился в неё зубами, хотел забежать к своей наречённой невесте и вытащить, пока ещё не закрылась дверца. Но сокол пихнул Аахена и тот упал. Тивай дёрнулся, на месте культи выросла песчаная нога.
— За что вы её задерживаете? — закричал Тивай. — Нулефер остановила Онисея! Спасла ваших соотечественников!
— Она под защитой Тенкуни! Она моя невеста! — орал Аахен.
— Свалоу ещё не гражданка Тенкуни. Не надо песен. Она обвиняется в терроре и массовых убийствах и подлежит смерти, — были последние слова, которые услышала Нулефер.
Дверь закрылась, карета взлетела. Сквозь темноту Нулефер увидела четверых людей в красных масках, магии она не чувствовала: сломили замки. Первый краснолицый сокол одел ей на запястья наручники, второй грубо и больно нацепил чёрный ошейник. Пленницу повезли навстречу тьме.
«Так должно было произойти, — спокойно подумала Нулефер. — Должно».
***
— Моё имя Тобиан. Тобиан. Тобиан!
Тобиан стоял перед зеркалом в своих королевских покоях и смотрел на себя. Заострённое лицо, выпуклый лоб, опавшие щеки, широкие глаза. Он уже не похож на своего близнеца, всегда вылизанного, аккуратного, прилежного и статного Фредера, с твёрдыми щеками и сжатыми губами. Жизнь потрепала его, сделала отличным от того Тобиана, каким он был полгода назад. Он смотрел на своё отражение с гордостью и твердил:
— Я Тобиан. Тобиан.
Он — Тобиан Афовийский. Больше никто не украдёт у него ни имя, ни лицо. Пусть на лбу выступили морщины, это его истинное, родное лицо.
— Я Тобиан! — кричал он, любуясь как отражение повторяет его слова.
Пальцы смяли белую шёлковую рубашку, захотелось снять одежду и разглядеть своё настоящее тело. Но от одной мысли, что он увидит проклятое клеймо, стало мерзко на душе. Право, лучше жить без руки или без глаза, чем с меткой, кричащей о том, какой он обманутый дурак! Целители говорят, что шрамы настолько въелись в тело, что магия не сможет их стереть. А если сжечь себе живот, сделать так, чтобы иные ожоги и раны скрыли это отвратительное клеймо?
Тобиан разлёгся на кровати, увешанной прозрачным балдахином. На этой кровати могли поместиться аж трое человек, было непривычно мягко, жарко. Мыслью он приглушил свет, и тут же затанцевали тени и свет, идущие от окна. Комната, просторная и светлая, была подготовлена для него приказом Фреда в первый же день правления. Брат постарался её украсить: повесили картины любимых художников Тобиана, поставили изваяния легендарных персонажей, прикрепили огромное магическое стекло, принесли изысканную мебель из редкого дерева. С возвращением домой, что называется. Но в обилие всей этой роскоши Тобиан чувствовал себя чужим. Фредер, сам предпочитающий простоту красоте и богатству, должен был знать о его вкусах.
Давящая тишина навевала тоску. Лучи солнца играли на тонкой ткани балдахина. Тобиану вдруг показалось, что по комнате кто-то ходит. Проносится зыбкая дымка, принявшая человеческие, женские очертания. Душа мамы витала возле сына. Да что покои принца! Весь дворец веял смертью со времён заложения первого камня! По его коридорам ходили бесплотные жертвы подлых интриг, заговоров и мятежей. Любопытно, как сейчас общаются между собой призраки королей и замученных ими слуг, коварные заговорщики и преданные ими принцы?
Тень продолжала ходить по комнате. Когда Тобиан выглянул из-за балдахина, то никого не увидел. А к Фредеру мама тоже приходит? Брат скорбит даже больше его. Сидит мрачный в своих покоях и всё время держит в руках портрет мамы. Тобиан поднялся с мягкой перины и пошёл в усыпальницу. Душа просит, чтобы он помолился за неё. Как говорила Цубасара? За душу Эмбер молись.
Странно, они с мамой были в состоянии войны, но ему не хватает её.
В коридоре он услышал Уилла и Люси. Ребята мерно прогуливались по дворцу.
— Говоришь, на месте Ураканского хребта теперь братская могила? — спрашивала Люси.
— Да, все, кто там был, погребён в толще земли, — отвечал Уилл.
— Неужели никто не выжил? — сорвался голос Люси.
— Выжившие-то есть, но их тела в таком ужасном состоянии, что… лучше мгновенная смерть, — сказал с болью Уилл. — Сейчас острая нехватка и целителей, и обычных врачей.
— Записаться ли в ученицы Андорины и отправиться в Санпаву? — Люси замедлила шаг.
Уилл вскинул голову.
— Смерти не испугаешься?
— Испугаюсь. Но ничего не делать, когда на Санпаву обрушилось горе, я ещё больше боюсь, — ответила Люси.
Она сомкнула за спиной руки, чтобы скрыть от Уилла поступающую дрожь. Люси не знала, что за ними наблюдает Тобиан.
— Э-ге-ге! Вы уйдёте и не поздороваетесь?! — Тобиан прыгнул в центр коридора.
— Тоб!
Люси обернулась и кинулась к нему на встречу.
— Тоб! Мы с Уиллом в сад идём, думаем, какие деревья можно посадить! Ты с нами? Тоб, какое счастье тебя увидеть!