Во дворце, поднимаясь на балкон, он наконец-то смог встретиться с друзьями и родными. Уилл сердечно прижал его к себе и произнёс:
— Здравствуй, мой король.
— Мой брат, — ответил Фредер.
Урсула присела на колено.
— Ваше Величество, моя жизнь принадлежит вам.
— Встаньте, Урсула, — он помог ей подняться, улыбнулся, сказал: — Я ценю вашу службу и вашу дружбу. Без вас я бы здесь не стоял.
— Вы изменили меня, — восхищённо проговорила Урсула.
— Мы вместе изменились. Вы из сомневающегося человека преобразились верного спутника, нашедшего свои идеалы. Я из трусливого мальчишки в короля.
— Фредер, братец! — Диана и Изика обняли его, наградили парочкой поцелуев.
Фредер поцеловал сестёр в ответ, погладил по щекам и сказал, что они остаются семьёй, что бы ни случилось. Он понимал, что лукавит, эти девушки, да, члены королевской семьи Афовийских, но не члены его личной семьи. Сёстры шутили, обращались к Тобиану, нежно смеялись, смотря на него. Хотя, когда он был бастардом отца, их не двоюродным, а единокровным братом, они даже разговаривать о Бонтине не хотели.
— Фред, возьми этот букет, — Люси осторожно вручила ему цветы. Её глаза искрились, улыбка не сходила с лица. — Я готовила для тебя речь, но моя речь показалась такой глупой, большой и нудной. Ты дал нам свободу, спасал, учить быть смелыми, настойчивыми, никогда не сдаваться. Ты знал, когда утешить нас, когда разъярить. Ты в каждом, с кем пообщаешься, открываешь талант и открываешь глаза на недостатки. В общем, будь хорошим королём. Мы любим тебя и гордимся тобой.
— Спасибо, спасибо, — Фредер принял её поздравления.
Тобиан букой стоял в стороне. Там, на коронации, он поддерживал брата, разделял с ним тревогу, улавливал его смех. Теперь Тобиан был мрачной тенью, повисшей среди радости и поздравлений.
— Тоб… — не знал как начать Фредер. «Брат», — хотел сказать, но не смог.
— Ты должен был освободить рабов! — закричал взбешённо Тобиан. — Отменить девяносто девятую статью конституции! Ты должен был отменить рабство!
Он бросился на Фредера, лицо исказилось в предательстве, но рука Тобиана остановила струя Урсулы.
— Перед тобой король! — воскликнула она.
— Передо мной мой так называемый брат! — разразился брызгами слюны Тобиан. — Отпусти меня!
— Отпусти его! — потребовал Уилл.
Фредер набрал в лёгкие побольше воздуха:
— Я объясняю.
— Тобиан, — Люси повернула его голову к себе и приложила ладонь к щеке. — Фредер отменит рабство, но не сейчас. Где окажутся миллионы рабов, в одночасье получившие свободу, но не дом? Этот процесс требует времени и денег, которых у Зенрута нет. Санпава уничтожена, — вздохнула Люси, — армия разбита, миллионы людей остались без дома, требуют лечения, заботы. Старики, сироты, калеки… Санпава отравлена ядами и газами, которые летят на Зенрут. Нас ждут неурожаи, болезни. Король должен устранить последствия от абадон, иначе в Зенруте никогда не наступит порядок. Ты же был рабом, Тоб, знаешь, как им тяжело привыкать ко свободе. Ты видел, как Казоквар издевался: дарил свободу, а потом смотрел, как бывший раб загибается в нищете, приходит к нему и работает в шахте за нищенские бимы. Теперь даже та работа и те дома, которые предназначались для вольноотпущенников, пойдут санпавским беженцам, и, возможно, беженцам из Рысьиной провинции: выпадут кислотные дожди, урожая не будет, появится зараза, от которой побегут люди. А рабов нужно подготовить.
— И господ, — сказал Уилл. — Они тоже должны остаться в доле, когда у них заберут рабов. Или мы не долго сможем защищать Фредера. Он вошёл на престол с недоброй репутацией — убил Огастуса, покровителя всех рабовладельцев — назвал тебя, бывшего раба, своим родным братом, принцем Тобианом Афовийским. Этому не все рады. Нужно разработать программу, подготовить рабов к свободе, а хозяев к расставанию с собственностью, пристроить всех детей с заводов по выращиванию людей, и потом отменять рабство.
— Учти, — вставила Урсула, — свободные зенрутчане не примут в объятия толпу освобождённых невольников, выращенных, не знающих отцов и матерей. Люди найдут, в чём ущемить другого. Сейчас это рабство, потом будет то, каким образом человек появился на свет.
Тобиан печально опустил голову.
— Да, я видел. И среди рабов есть это разделение — выращенные и рождённые от матерей. Выращенные, как отдельная каста, особая раса людей, на них смотрят, как говорящий скот.
Фредер стукнулся своим лбом о лоб Тобиана, приобнял его за затылок.
— Я отменю рабство. Как тебе срок семь лет?
— Идёт, — ответил Тобиан.
Он отцепил от себя Фредера и сказал:
— Поздравляю тебя. Правь достойно и мудро. А если будешь плохим королём, — губы расплылись в усмешке, — я тебя свергну.
На Фредера, как в храме, накатил приступ смеха. Уже он не стал себя сдерживать и рассмеялся в полный голос:
— Не свергнешь, братец! Иначе тебе придётся стать новым королём.
Тобиан, смеясь, стукнул его по плечу.
— Так что служи стране…
«Брат, — взмолился Фредер. — Скажи — «брат».
-… служи, старина!
Сердце Фредера ёкнуло, но он не подал виду. Окружая себя членами семьи, Фредер поднимался на балкон, дабы встретиться с восхищённым и возбуждённым народом и вновь насладиться их криками и поздравлениями.
Церемония продолжалась. После встречи с народом король возложил цветы и отдал честь умершей матери, отцу, дедушке и всем похороненным предкам в династической часовне. Воссев на трон, принимал гостей, благодарил за щедрые подарки, вручал медали и награды отличившимся героям Санпавской войны, а также достойным сынам и дочерям Зенрута.
А во второй половине дня, уже ближе к вечеру состоялось открытие заседание парламента с новым королём. Фредер вошёл в зал под поклоны и хлопанье в ладоши. В бурном шуме слились рукоплескания как одобряющих его политиков, так и злопыхателей. Когда были произнесены все молитвы, пожелания и напутствия, Фредер промолвил:
— Поручаю правительству безотлагательно заняться двумя важными проблемами нашей страны. Санпава и рабство.
***
В колыбели заплакал сын. Элеонора оторвалась от журнала «Экономика Зенрута» и взяла мальчика на руки. Уставший голос запел тихую песенку, до того унылую, что Элеонора сама почувствовала сонливость. Пухлощёкий младенец разревелся ещё громче, надрывая свои маленькие голосовые связки. Он плакал без устали со дня рождения, доводя до изнеможения и отчаяния свою мать и нянек. Доктора и целители не находили у него болезней, но ребёнок постоянно кричал, будто страшился внешнего опасного мира, ещё в утробе внимал словам матери, что ему нельзя было рождаться. Джеймс Казоквар будет проклят всем светом, ибо в нём проклятая кровь проклятого рода. Элеонора переминалась на ногах, покачивая сына.
— Тише, тише, мой сладкий, — просила она Джеймса. А другая мольба устремлялась к собственной матери, которая была так далеко. «О, мама, подскажи, что мне делать с этим ребёнком? Как успокоить его? Как спасти?» Элеонора вспомнила капризную Нулефер, которой когда-то качала колыбель. Сестра ни в какое сравнение не шла с кричащим до посинения Джеймсом. «Мама, спаси моего сына, — молила Элеонора. — Я ошиблась. Я ошиблась… Но мой ребёнок не виноват!».
Просьбы улетали в открытое окно. Мама бежала в Тенкуни, спасая жизнь младшей дочери, когда та попала в засаду, устроенную старшей дочерью. «Верните мою жизнь, боги! — обращалась Элеонора к высшим. — И покой моим детям тоже верните! Я не хочу упиваться кровью и болью как моя семья. Сотрите мою память, верните в прошлое. Клянусь быть другом и сестрой всем людям. Боги, верните меня назад!»
Боги не любят неудачников. Они не отвечали.
Элеонора позвала няньку и передала ей сына. Живчик уловил, что хозяйка уходит, поднялся с лежанки и захотел последовать за ней.