— Нет, малыш, оставайся с Джеймсом. Охраняй моего мальчика от невзгод и врагов, — Элеонора мягко провела по голове. — Я скоро вернусь к вам. Живчик, ну что повесил уши? Я вернусь. Вы же мои дети.
«Дети, а уже в грехе».
Тина сегодня утром жаловалась на медлительность Жули и просила разрешения наказать её. Пёс, дорогой словно родное дитя, загрыз освободителя. А Джеймс… «Он носит кровь Казокваров, — думала Элеонора, проходя по коридору.
В комнате деверя стояла тяжёлая тишина, дверь была плотно закрыта. Нормут не издавал ни звука, не просил выводить его в трапезную или в вишнёвый сад. Он заперся и подпускал к себе только дочь. Элеонора видела Нормута пару раз. Зашла к нему ради приличия, но он ослабленным голосом попросил уйти. Гости тоже перестали навещать его. Со дня возвращения покалеченного Нормута жизнь в доме Казокваров затлела: хозяева молча передвигались из комнаты в комнату, рабы шумели и позволяли себе смех. Ромила пыталась быть грозной с невольниками, но Эван уничтожил все винамиатисы в доме. У Ромилы не было сил спорить с дядей, под её глазами образовались иссиня-фиолетовые синяки от недосыпа, цветущая красота четырнадцатилетней девочки пропадала, волосы были сплетены в грязную косу. День и ночь она ухаживала за больным отцом, ибо он не подпускал к себе никого.
Казоквары увядали.
Эван сидел в небольшой комнатке на первом этаже и рисовал. Его эскизы были слабыми и неровными, похожими на детские рисунки. Эван никогда раньше не занимался творчеством, но после возвращения изувеченного брата он пообещал себе больше времени проводить с ним дома. А кабаки и посиделки с друзьями тогда нужно заменить другим увлечением.
— Я обедаю один, — наспех ответил Эван, когда вошла Элеонора.
— Я не хочу с тобой обедать, — ответила она и присела рядом на табуретку.
Эван заканчивал свой рисунок. На его холсте были заросли репейника, белый крестьянский забор возле фиолетовых колючек, на дорожке лежал букетик из полевых цветов. Мазки неровные, краски смазаны, но от незаконченной картины веяло тишиной и пасторальным спокойствием. Элеонора отвлеклась от разговора, вспомнила родную Рысь, поле возле имения, вереск, серебрящуюся реку, своих родителей и сестру, выбравшихся на пикник.
Муж даже не посмотрел на Элеонору, он кропотливо рисовал облака. Элеонора выхватила кисть из его ладони и сказала без тени сожаления в голосе:
— Эван, я развожусь с тобой.
— Не подходящее время шутить, — Эван не повёл ухом.
— Я не шучу, — проговорила Элеонора. — Я развожусь с тобой.
Эван привстал, пронзительно взглянул в глаза и неожиданно закашлял, словно подавился.
— Ты пьяна?
— Нет, я развожусь с тобой! — воскликнула она.
Эван уже встал на ноги. Элеонора тоже поднялась с табуретки.
— Ты хочешь бросить меня вот сейчас, когда мой брат так нуждается в помощи, когда племянница потеряла покой от переживаний за отца, когда я не понимаю, что делать с этой шахтой, которая свалилась мне на голову?
Лицо Эвана скривилось от оскорбления. Элеонора ухмыльнулась. Да, обидно, но она скажет всю правду без прикрас и лживых недомолвок.
— Бросаю. Развожусь. Я устала от зла, которое повидал в твоей семьи. Боль, страх и насилие, эти все мерзкие морды, глумящиеся и насмехающиеся над людьми… Я устала от Казокваров. Я ненавижу тебя, твоего чудовищного брата, подлую племянницу. Ваш дом — это пристанище нескончаемого кошмара и людских страданий. Я ошиблась, когда вышла за тебя замуж. Ещё не поздно мне исправить ошибку и уберечь от вашего ужасного влияния Джеймса.
— Вот как ты заговорила, когда мой брат потерял силу, а новый король объявил, что в течение ближайших лет рабы больше не будут нам принадлежать, — Эван больно схватил её за руку.
— Не в этом дело. У меня родился сын. Я не хочу, чтобы от варился в атмосфере разврата и жестокости. У моего сына должно быть будущее.
— Вернее, у нашего сына? — Эван изучающе смотрел на неё и сильнее сжимал хватку.
Элеонора резко выхватила руку. Больно! Она встряхнула кистью и чуть не дала мужу пощёчину. «Держись, он будет тебя провоцировать. Он же Казоквар, хоть и идиот».
— Это к тебе вопрос. Кровь у него твоя, казокварская. Но считаешь ли ты его своим сыном? Любишь ли Джеймса? За эти шестицы ты ни разу не взял его на руки, не приласкал, тебе было безразлично, какое я даю имя твоему первенцу. Или не первенцу… Рабыни в твоём имении и у твоих дружков понесли от тебя детей, уверена…
Эван сильно зажмурил глаза.
— Да, мне не нужен этот ребёнок. И жена была не нужна. Меня, как мальчишку, заставили жениться на тебе! Но, Нора, мы неплохо жили! Ты мне необходима сейчас!
— Тебе было удобно со мной, я же возилась с тобой… да, как с мальчишкой, — с досадой сказала Элеонора. — Но у меня появился сын, и над ним я должна радеть и пестовать, а не над тобой и твоим больным братом, которого ненавижу так, что хочу убить.
«Молчи. Не заходи далеко. Не разболтай».
— Мой брат стал калекой! — Эван сорвался на крик. — Как смеешь желать ему ещё и смерти?!
— Ему желает смерти весь ваш скот, так он называет своих рабов. А я даже благодарна тому человеку, что обрёл Нормута на пожизненные муки. Ударь, если хочешь. Ударь, я промолчу. Ударь, я вижу, ты хочешь это сделать, — Элеонора смотрела на дёргающуюся руку Эвана. — За своего брата и племянников ты загрызёшь. Эх, вот она братская любовь. Будешь защищать любого брата, хоть он и чудовище, влезшее в человеческую кожу. Мой отец поступил достойно, когда отрёкся от своей дочери, вступившей на преступный путь. А вот мама жалела Нулефер. И что же с ней стало? Она убийца в бегах.
— И она живёт под покровительством Леокурта Тверея, а её дочери говорит «спасибо» вся выжившая Санпава. — Эван засмеялся.
Смех его был нервным, явно не от большой радости. Элеонора улыбнулась, понимая, что она бьёт мужа по больному.
— Я сегодня пойду к священнику и попрошу о разводе. Эван, он нас разведёт, даже если ты выступишь против. Казоквары больше не хозяева жизни. А я, оставаясь с тобой и твоим четвертованным братом, подвергаюсь опасности. И дети тоже.
— Ты хотела стать частью нашей семьи и купаться в высшем свете столицы! — Эван сжал плечи Элеоноры. Грязные от краски руки заляпали её красивое платье. — Ты будешь управлять нашей шахтой! Элеонора, ты теряешь богатство, теряешь и место высшем свете!
— Теперь я хочу спасти своих детей! Казоквары, вы падаете вниз! Ваши рабы уже насмехаются и зубоскалят над тобой. Нормут сломлен и телом, и душой. Ты не способен даже умножать числа. Сегодня ты рисуешь картины, а завтра потратишь последние деньги за карточным столом. Наш сын, ты когда-нибудь обнимешь его? Будешь его чему-нибудь учить как мой отец меня? Ах, какая я была дура, я чуть не дала Тине вашу фамилию!
— Фамилия Гая Винреда тоже не приносит чести девочке.
— Король Фредер сделает всё, чтобы Казоквары разорились. Он припомнит вам издевательства над его братом! С кем я буду вытягивать ваше состояние? С писклявой противной Ромилой, с каторжанином Дрисом, которого мужчиной назвать тяжело?! Моим детям нужна спокойная жизнь! И мне тоже!
— Церковь Пятнадцати богов разрешает лишь два брака. Тебе запрещено будет вступать в брак. Да и в любовницы тебя никто не возьмёт. Кого заинтересует женщина с двумя детьми? Женщина, чей первый муж наплодил рабов на всю страну, а второй муж был связан с истязаниями и пытками, фамилия нашего сына в ближайшее время станет символом рабовладения и жестокости. Ты останешься одна, никому не нужная, кроме своих детей. И дети… Они тоже могут припомнить тебе прошлое. Ты навеки Казоквар, пусть и вернёшь себе отцовскую фамилию. Ты разве станешь другой? Боги забудут твоё равнодушие, с которым ты проходила мимо? Ты никому не нужна. И мне не нужна… Но я уже привык к нашему браку.
Элеонора отпрянула от Эвана. Муж смотрел на неё с серьёзным выражением лицом. Даже смешно стало, что недотёпа Эван может быть таким. Она сдержала в себе смешок и криво улыбнулась:
— Со мной будут мои дети, мой отец и мой пёс. Больше мне ничего не нужно. Чтобы быть счастливой и радоваться жизни, вовсе необязательно жить глубокими целями и стремиться урвать место в первом ряду. Тебе это же понятно, Эван. Ты живёшь кабаками, я живу своими детьми. Я не из семьи чернорабочих к вам пришла, мой отец владеет шахтой и завод. Рысь не Конория. Но я не буду жаловаться. Обожглась однажды.