Кровожадные чудовища устали стоять на одном месте и разбрелись по берегу. В песке много вкусных насекомых, можно покачаться на волнах, побегать друг за дружкой. Нулефер смотрела в их рыжие спины. Хоть пустоглазы были похожи, она узнавала каждого из них, различала даже тех, кто жил эти месяца в плену Зенрута и Камерута. Было не трудно их запомнить, почти как близнецов. Одно лицо, но у каждого есть своя уникальная черта: более тёмная шерсть, короче лапы, редкая грива, чуть тихий голос.
На берегу раздавался буйный визг и крик, точно малые дети забавлялись пустоглазы, брызгая друг друга водой. Они знали и умели веселиться, а Нулефер в последнее время редко предавалась радости. Она видела в своём подсознании сотни, тысячи, миллионы жизней и часами предавалась воспоминаниям прошлого, которые ей подарила Цубасара. Можно всё забыть, заполнить мозги более насущными вещами, но это не для Нулефер. Её манила история, то, как всё устроенно в мире, тайны, о которых никто никогда не знал.
Аахен был хмур. И он тоже попросил абадон открыть ему прошлое. Аахен приходил в себя ещё дольше, чем Нулефер. По вечерам, обсуждая грядущую свадьбу, они внезапно замолкали, устремляли взгляд за окно и долго сидели в обнимку, думая над прошлым и будущим, а потом говорили про древнюю Абадону, про мёртвые империи, про королей и полководцев, про затерянные на конце света людские племена, про неизвестные науке виды птиц и зверей.
Как-то Аахен сказал ей:
— Я бросался из одной отрасли науки в другую, я изучал всё, что есть на свете. Пытался понять и физику, и химию, и астрономию, и ботанику, и историю, и геологию. Я изучал всё и ничего не знал. Теперь я старейшина Абадонии, и я буду её историком и хранителем.
— С полученными знаниями, — возразила Нулефер, — ты можешь обойти весь мир и в каждом уголке света оставить частичку себя.
— Я старейшина Абадонии. Моё место с народом, который избрал меня своим проводником между ним и вечными людьми. Не подумай, что я заточаю себя на Абадонии из-за долга. Я не хочу её покидать, вот и всё. Меня, как безумца, тянет на этот остров, в город тайн и загадок, к существам, над которыми хочется столько экспериментов провести. Нулефер! Нулефер, столько открытий нас ещё ждёт! — вскричал Аахен, а глаза засверкали бешеным восторгом. — Как думаешь, кто родится у двух абадонок, которые забеременели от вечных людей?
— Ты маньяк, — покачала головой Нулефер.
Но на следующий день, когда в Намириане заключались мирные договора между Зенрутом и Камерутом, Зенрутом и Иширутом, Аахен был серьёзным и жестоким представителем своего народа. Он не слушал вздыхания политиков и военачальников, он властно требовал, чтобы манары официально извинились перед абадонами за пленение, заставил новых старейшин издать указ, по которому никто и никогда не вывезет абадон с их острова против их воли. В тот день, когда манаровские страны подписывали мирный договор, Тенкуни признавала особые права абадон.
В знак покаяния некоторые абадоны хотели остаться в Санпаве и помогать её восстановлению. Но Леокурт убедил их оказать иную помощь вечным людям — сопровождать тенкунские судна через Чёрный океан. И абадоны согласились. Они обещали, пока жива память о злодействах Онисея, сотня пустоглазов, неразумными животными будет жить в Тенкуни и создавать путь через Чёрный океан. Но при условии, что через год их будут возвращать домой и забирать с острова другую сотню добровольцев.
Аахен был и против этого решения. Но Леокурт ударил абадон по больному — по совести. Что ж, страны Зенрутской империи проиграли, даже Зенрут нельзя было назвать победителем, ибо ему досталась разгромленная Санпава, которую предстоит осваивать точно пустыню. В выигрыше осталась только Тенкуни. Она получила и доверие абадон, и приобрела ещё большую зависимость манаровских стран от продажи силы магов и продажи научных изобретений, которые потеснили винамиатис.
— Нулефер, ты идёшь в музей? — Аахен вывел её из раздумий.
— Какой музей? С пустоглазами? — удивился Тивай, когда Аахен махнул рукой шумной стае.
— А что здесь такого? — удивился Аахен будто у него спросили, почему он берёт с собой в музей не глупых пустоглазов, а компанию человеческих друзей.
— Так они животные, — Тивай переминался с песчаной ноги на живую. — Ничего не поймут, только разрушат музей.
— Пустоглазы ничего не поймут, соглашусь. Но через шестицу превратятся в человека и насладятся увиденными произведениями искусства.
— Ты ради их культурного развития разгромишь музей? — скривился Тивай.
— О, Аахен будет внимательно следить за пустоглазами! — воскликнула Нулефер. — Мы уже были в музее.
Она решила смолчать, что в прошлый раз взбалмошный пустоглаз всё-таки поцарапал одну картину.
— Всё будет на высшем уровне! — пообещал Аахен.
Внезапно его счастливое лицо переменилось, взгляд потемнел, Аахен сдавленно произнёс:
— Он едет…
Послышалась летающая карета.
— Кто это? Кого ты боишься? — спросил настороженно Тивай. — Онисей восстал из мёртвых?
— Хуже. Мой отец летит.
Карета главы Магического братства покружилась над их головами, пустоглазы беспечно попрыгали, пытаясь поймать рукой её край. Она остановилась в метре от них, опустилась, завывая, и открыла свои двери. К Аахену пожаловал не просто отец, а вся его семья: мама, Лора, Джая и будущая тёща Ханна. Пустоглазы истошно закричали, когда увидели казарку.
— Цыц! — прикрикнул Аахен. — Не трогать курицу! О, отец, мы так хорошо отдыхали…
Леокурт потрепал Мегуну по голове, наслаждаясь коротким моментом, когда он оказывается выше неразумного зверя. Невозможно забыть, что и его, великого Леокурта Тверея, абадоны заставили содрогнуться от ужаса и уверовать в беспомощность.
— Здравия желаю, господин Тверей! — Тивая вытянулся по струнке и отдал поклон главе братства.
— Будьте здоровы, подполковник Милгус, — в уголках глаз Леокурта сузились морщинки. — Рад видеть вас таким счастливыми и беззаботным. Вольно, Милгус!
— Ты снова со своими обезьянами, братец, — Лора показала пустолазам поднятой рукой команду «сидеть», но они не ворохнулись. У них был только один старейшина, даже членов его семьи они воспринимались не более, чем приятелями стаи.
Аахен злобно моргнул.
— Ты сама обезьяна! Пустоглазы это совершенно иной биологический вид. Вчера на собрании зоологов мы приняли решение отделить пустоглазов от обезьян и сформировать новый подотряд приматов.
— Потерянный для человечества человек. Потерянный! — запричитал Леокурт, целуя головку кричащей от страха Джаи. — Потерянный!
Аахен выпрямил спину, нервно сглотнул. Он ещё не рассказывал о своём решении родителям, посвятил только Нулефер.
— Отец, мама, завтра с абадонами с покидаю вас. Я отправляюсь на остров и неизвестно, когда вернусь. Я буду держать между вами связь, ведь мой долг проверять, чтобы абадоны, которых потом привезут вам для морских путешествий, жили как высокие и дорогие гости. Прости, отец, я был твоим наследником, мог стать тенкунским старейшиной, самым главным человеком в мире, но я хочу быть старейшиной у… — Аахен едко причмокнул, — у обезьян.
Нулефер ждала, что Леокурт сурово соединит брови, но глава Магического братства улыбнулся и похлопал сына по плечу.
— Не стыдись своего пути, сын. Ты представитель великого народа. А я горд, что мой сын нашёл своё признание. Больше всего я мечтаю, чтобы мои дети жили, не предавая свои убеждения. Ты нашёл своё место среди абадон, заслужил их почёт словом и делом. Мне бы брать с тебя пример.
Ханна, улыбаясь, взяла руку Нулефер.
— Церковь разрешила вам заключить брак.
Нулефер обняла маму. Она знала, что тенкунская церковь Пятнадцати богов, запрещающая браки между магами и манарами, даст согласие, ведь Нулефер родилась с магической силой. Но доля страха до последнего преследовала её.