— Почему только одна хочет увидеть ребёнка? На аукционах все матери рыдают… — прошептала Люси.
— Они не вынашивали дитя под сердцем, — ответила Нулефер. — У них нет к ним любви.
Ребята прошли дальше. Застыли одновременно все четверо. Колбы величиной в человеческий рост, а в них… существа, лишь отдалённо похожие на детёнышей людей. И множества магов, копошащиеся у этих колб, дающие им энергию, жизнь, еду.
— Что это? — закричала Люси.
— Эмбрионы, — ответил спокойно Бонтин.
— Как только мужчина сумеет оплодотворить женщину, — дрожащим голосом пролепетала Нулефер, — ребёнок достаётся наружу целителями и помещается на девять месяцев в колбу.
— Целители всех мастей заменяют ему мать, а когда ребёнок вырастет, его отдают в приют, после пяти лет в рабство… — вздохнул Уилл.
В окнах хорошо было видно здание этого приюта. Облезлая крыша, голые стены, железный забор. В этом же окне можно было разглядеть другой приют, в котором воспитывались свободные дети. Над приютом развевался королевский флаг, разукрашенные яркие стены со всей душой приветствовали приёмных пап и мам малышам, детишки с улыбчивой воспитательницей играли в прятки во дворе. Вот так, не вылезая из пелёнок, смотря в соседнее окно, дети, самые беззащитные дети в стране, лишённые самых близких людей, осознали своё положение и разницу.
— Вот куда сбегаются целители Тенкуни. Вот чем занимаются святые люди, которым мы обязаны жизнями, — сжал кулаки Бонтин.
Что-то подскочило к горлу Нулефер, она отошла от ребят, и всё содержимое её желудка вышло наружу. Люси ошарашенно испуганно смотрела на колбы с детьми, Уиллу было не по себе, один Бонтин сохранял спокойствие.
— Жизнь нельзя создать, — сказал он. — Даже магу это не под силу. Выращенные… неправильно мы называет этих людей. Оторванные от матерей куда лучше звучит. Вырастить человеческое тело можно, но оно будет мёртвым.
— А ты откуда знаешь? — закричала Люси.
На Бонтина сурово взглянул Уилл. Нулефер, которой на немного полегчало, подняла глаза на детей, в них засияли слёзы.
— Люси, муж Элеоноры… он говорил… куда он уехал?
— В Конорию вернулся, домой к себе, ты же сама слышала от него, предложили в столице хорошую работу.
Нулефер бросилась назад, в детскую.
— Остановись, дура! Там всё продумано! — закричал Бонтин.
Но его Нулефер не слышала. Она растолкала всех охранников, схватила из кроватки девочку с пятном и побежала. Винамиатис в колыбельной засиял, вой раздался по всему зданию. Нулефер задыхалась, прижимая ребёнка к сердцу, она выскочила на тёмную лестницу в чёрном ходе. Услышала звук выстрела револьвера. Охранник. Однако Уилл поймал его пулю — рядом стоял чан с водой. «Я не отдам тебя, не отдам» — шептала Нулефер. Где-то там повозка мальчишек, у чёрного входа — мелькнуло в голове.
И правда, стоял летающий самокат. Но Нулефер не дали вскочить на него, в мгновение око перед ней возникли стражи завода. Из ниоткуда. Магия перемещения.
— Отдай ребёнка! — пробасил самый крупный.
— Нет! Это сестра моей племянницы! Она не будет рабыней!
К Нулефер выскочили мальчишки и Люси, в эту секунду появились ещё охранники. Нулефер отчаянно заискала глазами воду. Не стоит тайна свободы родственника. Прицелив револьвер на воровку, охранники пошли на Нулефер.
— Стойте! — раздался звук самоката и знакомый до боли голос. — Именем королевы!
Самокат проскочил над головами охранников и приземлился на землю. С него спрыгнул Джексон, моментально раскрыл свой паспорт.
— Я Джексон Марион, бывший губернатор Санпавы, приказываю убрать оружие!
Охранники недоверчиво стояли, но пушки никто не собирался прятать. Джексон метнул глазами молнию в их сторону, взгляд Мариона был не хуже, чем у огненного мага, способного испепелять врага. Джексон повернулся к Нулефер.
— Это моя родственница! — заплакала Нулефер. — Я не отдам её, я куплю её, продам душу, но… Это моя родственница!
Джексон закусил губу, не скрывая мерзости, которую испытывал к самому себе, он выхватил девочку из рук Свалоу. Ласково, как бы заглаживая вину, он прошёлся ладонью по лицу Нулефер.
— Мы ничего поделать не можем. Эта девочка рождена рабой. В нашей уважаемой Конституции прописано следующее — раб признаётся человеком; раб является собственностью. Если ты украдёшь чужую собственность, даже, которая называется «человек», ты станешь воровкой. Это наши законы, наша жизнь.
— Мерзкое королевство! Побери его император! — закричал на всю Бонтин.
Джексон кивнул ему и передал ребёнка охранникам. Он приказал юнцам вернуться в кабинет Урсулы и ждать там его.
***
Среди ребят висела мрачная тишина. Бонтин ходил туда-сюда, шаркая ногами. Люси и Уилл сидели на диванчике, Нулефер смотрела в окно, пытаясь сдержать слёзы. «Тинина сестра, тинина сестра», — тихо открывались её губы. Она не заметила, как Люси кликнула её, назвала опять по имени, без госпожи. Но услышала их с Боном историю про непонятное лекарство и болезнь, молодого Казоквара и Элеонору.
— Дай, пожалуйста, моё лекарство, — без злости, резкости сказал Бонтин.
Нулефер вытащила из сумочки бутылочку, мерзкая жидкость сразу заставила её поморщиться. Она бросила её в руки Бону, тот едва поймал.
— Ты даже не испугался, когда зашёл! — не своим голосом закричала Нулефер на Бона. — Почему?
— Я был в лабораториях, — ответил он.
— Шахтный раб и лаборатории? — не сбавляла темпы Нулефер.
И внезапно она схватила стул, швырнула в стену. Всё, что накипело в ней за сегодняшний день, вылезало наружу. Этот смазливый раб Бонтин, который с первых минут издевался над её сестрой, который знает больше её, стоит так спокойно. Это бесило, выводило из себя.
— Почему всё так странно? Непонятно! Мерзко! Урсула же против рабства! Почему она… Почему она выращивает детей? Уиллард, Бон, кто вы такие? Почему у вас один и тот же хозяин? Почему ты, раб Бон, такой просвещённый? Ты тоже маг? Почему ты такой наглый, строптивый? Я тебя начинаю ненавидеть! Кто ты такой? Тайны, тайны, тайны. Мне надоело!
Бонтин стоял с открытой бутылочкой, готовый сделать первый глоток. Сочувствия в его глазах становилось всё больше, он переглянулся с Уиллом и поставил лекарство, которое было точь-в-точь как цвет его кожи, на стол.
— Закройте кабинет на ключ, — отдал Бонтин приказ.
Он потёр ошейника раба и сжал кулаки, голова задрожала. Затем руки, ноги, всё тело. Бонтин становился выше, кожа утрачивала неприглядную бледность, темнела, волосы, напротив, светлели. Лицо принимало ровную квадратную форму, нос становился шире, глаза крупнее. Одни родинки уходили, появлялись вторые. Минута, и стоял другой человек. Другой Бонтин, с таким знакомым для Нулефер и Люси лицом.
— Моё имя — Тобиан Афовийский. Я живой.
========== Глава 10. Детство раба ==========
— Я пришёл за мальчишкой-магом, — без стука, без приветствия пронзил хлипкий дом старого пекаря королевский голос.
Пятилетний мальчик хорошо запомнил, как его окутали тёплые дрожащие руки матери и отца, как родители забились в угол, прижав к себе его.
— Он здесь, — сипло ответил хозяин, маленький высушенный старик.
Дверь отворилась тихо. Чисто выбритое лицо, аккуратно зачесанные назад тёмные волосы с благородной проседью, неизменно строгий чёрный фрак с белой рубашкой, тщательно начищенная обувь, глубокий, приятный для слуха баритон, трость в руках… Таким Уиллард увидел впервые Огастуса Афовийского, вторгшегося в один из мрачных зимних дней в его маленький прекрасный мир, в котором существовал только он и мама с отцом. Таким герцог и остался перед глазами своего раба, не меняя ни на день свой строгий образ.
— Покажите мне ребёнка! — не разжимая челюстей, выдавил он приказ.
Малыш плохо понимал, что происходит. Кто этот мужчина, почему он стоит в чулане, который принадлежит ему и его маме и папе, даже хозяин не любит заходить сюда? Но слёзы побежали из глазами сами по себе, когда хозяин оттащил его от отца. Родители бросились на колени. Происходит что-то непонятное, страшное — от этого у мальчика началась дрожь.