— Пусть сама идёт ко мне.
— Так эта, блаженная, заблудиться боится. Она у причала.
— Что ж, отведи меня к ней, — Юнипа, прикусив губу, поднялась на ноги. Спина, стоило ей распрямиться, загудела от спазмов.
Юнипа с фанином Баттом по сыпучей грязной земле дошла до причала. Работа стояла в самом разгаре — рыбаки закрепляли лодочки, вытаскивали сети, полные рыбы, их уже поджидали толстые, но вечно голодные кошки, кричали чайки, вороны нагло прямо из рук выхватывали рыбу. Возле мужчин толпились и женщины, и маленькие девочки — их жёны и дочери, помощницы на суше. Рыбий запах стоял такой, что хоть нос себе отрезай. Думала раньше Юнипа, что привыкнет к этому зловонию, а нет, не привыкла.
— Вот она, странная женщина, что звала вас, — сказал Батт.
То, что женщина, не от мира сего, Юнипа сразу поняла. Путница пришла на рыболовный причал в белом платье с длинным шлейфом, на плечах алая накидка, на ногах лакированные беленькие туфельки, которые стесняли ноги, седые волосы — короткие, распущены как у молодой незамужней девушки. Женщина стояла спиной к Юнипу и Батту, она была занята тем, что гладила серого урчащего кота, сидевшего на борту лодки.
— Я Юнипа Гиллин, — натянуто улыбнулась Юнипа, обходя сторонкой рыбные объедки. — По какому вопросу я вам нужна, фанеса?
Женщина развернулась и впилась в неё голубыми глазами.
— Я нашла тебя, Юнипа Гиллин. О да, нашла!
Юнипа содрогнулась, словно ужаленная огнём.
— Цубасара?..
И она онемела. Язык запал как у удавленного. В груди внезапно потяжелело, Юнипа схватилась за сердце.
— Королева, четырнадцать лет я не ведала про тебя, — тихо прошептала Цубасара.
— Как ты нашла меня? — выдавила она из себя.
— Я поведаю тебе повесть, королева Эмбер.
Имя болью порезало Юнипу. Уголки рта нервно задрожали, пальцы подрагивали, она почувствовала, что задыхается, а слова незваной гостьи стучат в её голове, разжигая огонь в заледеневшем сердце. Голубые фиалки глаз печально смотрели на неё, беззащитную и вновь сломленную. Она подняла жёлтую высушенную руку, чтобы схватить бы себя за горло и без лишних трудностей прекратить мучения. Имя, имя, одно имя порождало боль и возвращало её в ад.
— Королева, здесе много людей, — в голосе Цубасары сожаление о причиняемых страданиях, — надобно в глухой край отойти.
Она кивнула, смиренно подчинившись судьбе. Цубасара взяла её за руку, прикосновение отдалось будто электрическим ударом.
— Эй, Юнипа! — возле ящика с устрицами закричал фанин Батт. — Кто это? Я ещё нужен тебе?
— Знакомая из прошлого, — пробурчала Юнипа. — Спасибо, оставь меня уже.
Они шли в сторону залива, к мелким кустарникам, гладким камням, тине и вязке. Белый песок под низко нависшим небом грелся под ногами, выл ветер, чувствуя себя полновластным хозяином морей и суши. Юнипа знала место, где всегда пустынно и безлюдно. Небольшая расщелина за утёсом, которую украшают пожелтевшая трава, смоковница и тяжкий валун. Юнипа опасливо, переставляя ноги через острые края камня, озиралась, не подслушивает, не подглядывает ли кто. Ноги с трудом несли её, она горбилась, потеряв прежнее величие, Цубасара, молчаливо шедшая сзади, казалась всё же тем пламенным демоном, явившимся вершить месть. Пусть седая, постаревшая, но абадона пришла к ней как настоящая королева, судия, властительница судеб и создательница новых лиц.
Вымотанная обрушимся ударом прошлого, Юнипа уселась на камень. Цубасара величаво взмахнула подолом платья и уместилась по соседству, её горячее дыхание жгло лицо Юнипы. Женщины смеряли друг друга взглядами, терпеливо и упорно выжидая, кто первым отважиться сковырнуть похороненное прошлое.
— Как ты нашла меня? — голосом следователя, приступившего к допросу, спросила Юнипа.
— Твоё имя Юнипа Гиллин. Юнипа Гиллин, — Цубасара, не отрываясь, смотрела в старческие глаза санпавчанки. — Ты молвила, что наречёшься Юнипой Гиллин. Юнипа аки имя матери твоей Юноны. Я искала тебя по имени. Трудны были поиски, долги. Абадона — человек лише раз в годину. Ныне многажды я обращалась в человека, просила сына своего Уилларда создавать во мне лик человеческий. Всё равно мало времени, дабы отыскать пропавшую душу. Я наняла мага тенкунского, сыщика, призвала его отыскать мне женщину, яко нарекается Юнипой Гиллин. Она будет в Санпаве, она будет в Дренго, вот что ведала я от тебя. И ты оказалось верной слову своему. Юнипа Гиллин, горемычная санпавчанка, нашедшая дом у залива. Ты хранила се имя и се обещание для меня.
Юнипа скользнула глазами по Цубасаре. На руках лёгкие отметины от пулевых ранений, от лезвия ножа, на плечах едва блеклые шрамы. Сколько же превращений вытерпела женщина ради встречи с ней? Невольно вырвался стон. Ещё отметка в списке зла, который вёлся со дня коронации Эмбер!
— Как твоя жизнь? — ноги Юнипы тряслись, хоть она и плотно сомкнула их. «Я Юнипа. Санпавчанка Юнипа. Не позволяй абадонке воскрешать дьявола по имени Эмбер!».
— Живу как и все абадоны, наделённые проклятием Агасфера, — ответила Цубасара, тревожа зелёные листья смоковницы. — Хожу зверем, сплю зверем, дышу зверем, лише изредка я человек, когда наступает тридцатого первого травника али сын мой превращает меня в человека. Таче по-новому озаряю я мир, гуляю шагом человеческим по городам, кийждо годину с сыном навещаю остров свой Абадонию и встречаюсь с Нулефер. Жизнь моя скучна, но покойна. Я же обрела семью. Сын мой Уиллард, дщерь его и жена прекрасная — они очаг мой. Ныне домом я называю Конорию и тихую ферму под могучей столицей манаров.
— Это ферма моих сыновей, — Юнипа нашла нужным напомнить о собственности Афовийских.
— Фредер подарил семейную ферму Уилларду. Она ныне во владении сына моего.
— Полковника Уилларда Абадонского, адъютанта короля, — добавила Юнипа, нервно сглатывая комок. — Дочь твоя Нулефер, часто видишься с ней?
— Реже, чем желала бы, — грустно ответила Цубасара. — Она в Тенкуни и в Абадонии хранитель тайн древних, я же в Конории глупый пустоглаз.
— Её сын Юрсан обрёл целительство, а дочь, зачатая на той же Абадонии, стала земельником? — сильнее, чем свой голос Юнипа слышала бьющееся сердце в груди.
— Много же ты ведаешь о моих детях, — Цубасара пробуравила её грустным взглядом. — Яко про меня всё просишь. Скажи, как ты? Поведай о себе, королева. Постарела ты, как пробежалось время по твоей красоте! — закачала она головой.
— Время исчезло для меня, — устало сказала Юнипа. — Его нет. Моя жизнь — заледеневший сон.
Юнипа поёрзала на камне, наткнулась на занозу, с безразличием вытащила её из руку и устало промолвила.
— Изгнание расхолаживает, делает людей равнодушными к своему лицу.
Юнипа вздохнула. Нос втянут солёную морскую воду. Раньше солью, пеной, хвойным кипарисом пах её жених Конел. Столь далёкие запахи. И почему они оживают в памяти? Она зябко сжалась. Холодно, слишком солёно, мокро.
Цубасара внезапно оказалась возле неё, обняла, укрыла ноги белым шлейфом. Он абадонки пахло корицей, креветками, которые она успела съесть, пока ждала королеву. От Цубасары, от стареющей женщины, что могла становиться женщиной ужасно мало — раз в год или через кровь и боль — пахло необычными духами, какой-то вековой древностью, будто взятой с Абадонии Запах мрачный, тоже проклятый, и в то же время тёплый, наполненный любовью.
— Ты была с мужчиной. Обрела мужа, но он ушёл к богам. Сию повесть поведал мне тенкунский маг-сыщик, — проговорила Цубасара стыдливым тоном, словно оправдываясь за своё всезнание. — Прими мои слова скорби. Вновь ты оплакиваешь любовь.
— Он не был моим мужчиной, — холодно сказала Юнипа. — Джек был при смерти, я подружилась с ним, начала жить как с мужем, чтобы у меня появился свой дом. Я зареклась, что никого не полюблю. Идеальная любовь — её отсутствие.
Юнипа отодвинулась от абадонки.
— Зачем меня нашла, Цубасара? Старые раны бередить?
— Тобиану четырнадцать лет не снятся тела убиенных друзей-рабов, — Цубасара не отпускала руку Юнипы. — И плети, и ошейники… И война. Четырнадцать лет как покинули его сон страдания.
— О, хвала богам! — взвыла она.
И разразилась рыданиями. Столько лет она пыталась казаться храброй, держала в себе каждую слезинку, порой урывками делясь ими с богами в храме, и вот случилось, она открылась, распахнула душу для мимолётной знакомой.