— Это раб Бонтин. Существо крайне строптивое, непослушное и безмозглое. Я его по глупости купил на аукционе и жалею уже, но продать не могу, безумно хочу научить этого придурка знать его место. Сам бы занялся, да времени нет воспитывать.
Нормут схватил за руку Бонтина и подтолкнул к себе, деловито посмотрел на тело парня, развернул спиной, пощупал плечи, ошейник, содрал рубашку и взглянул на спину — нет ли шрамов? Тобу казалось, что Нормут заглянет ему и в штаны, но, к счастью, этого не произошло.
— Паренёк домашний, изнеженный, но его взгляд говорит, что многое повидал. Наглый.
— Он выращенный, ни отца, ни матери. Его прошлый хозяин за ним ухаживал, но воспитанием не занимался — на улице с последней швалью возился Бонтин. Хозяин помер, а я, дурак, купил.
Нормут проверил прочность волос на голове раба и посмотрел на друга, прищурившись.
— А почему ты сам его перевоспитать не можешь? Возьми винамиатис, хороший кнут, палку, оставь без еды и воды в ящике под палящим солнцем. Ты ведь это можешь! Какие трудности?
Озадаченно и напугано Огастус отвёл взгляд в сторону.
— Нет времени. Нормут, скажи — да или нет? Возьмёшь моего раба к себе?
— Ну конечно же! — широко раскрыл глаза Казоквар. — Я люблю непокорных, обожаю выбивать из них дурость. Уважаемый Бонтин, — посмотрел он улыбчиво на раба, — поверьте, шутки со мной плохи. Я позлее вашего хозяина Огастуса.
— Мне всё равно, — услышали впервые Казоквары храбрый высокомерный голос Бонтина.
— С гонором, — запищала Фалита, из часового разговора за столом Тобиан уже знал, что это её обычный голос. — Бон, что ты умеешь? Готовить, стирать, копать землю или на шахтах работать? Куда тебя пристроить?
— От меня пользы мало. На шахтах и в огородах никогда не работал, на кухне готовил только супы да кашу. Ну вот за детьми присмотрю.
Герцог сжал кулаки, но злость не показывал, для Фалиты и Нормута Бонтин был забавной зверюшкой, с которой можно хорошо поиграть, с тем же родительским восторгом на него смотрела Ромила, для малышей и Дриса Бон представлял пустое место.
— Делай с ним всё, что захочешь, — сказал Огастус. — Только… не травмируй его. Не ломай рук, ног, не пускай в ход кнут. Я не хочу, чтобы мой раб оказался калекой или уродом.
— Ну что ты! Кнут — это прошлый век! Я им никогда не пользуюсь, красавец-винамиатис мой главный помощник!
— И ещё одно. Я знаю, что конституционное право рабов на выходной соблюдается не всегда, но Бону ты должен каждую шестицу давать выходной день. Если захочет, то пусть покидает твои владения, куролесить с моим другим рабом Уиллом, это его право.
— Не переживай, дам выходной. Рабам нужно давать отдых, от этого повышается их работоспособность. У них появляется в жизни цель — дожить до конечника и расслабиться, без выходного они бы впали в апатию, работали без наслаждения. Зачем же горбатиться, если твои старания не окупятся? Это лживая надежда помогает извлекать из них больше сока.
Огастус с любовью взглянул на Нормута и прижал к себе.
— Вот за это я тебя обожаю, друг. Бонтин теперь твой. Мне пора.
Он намеренно подошёл к Бонтину и дёрнул племянника за ошейник. Казоквары ушли провожать Огастуса, Тобиан остался один в столовой с другими рабами. Горько они смотрели на него и качали головой. Тобиан взял кисть винограда и мигом съел все ягоды с неё.
— Я не боюсь их!
Вернулись хозяева. Рабы задрожали, но им повезло, что всё внимание было приковано к Тобиану. Фалита позвала его за собой и объяснила, что хочет сделать его помощником дворецкого. У Бонтина красивые глаза, ровная речь, уверенная походка, своим видом он будет радовать гостей и украшать дом. Рабу выдали ливрею, в которой Тобиан чувствовал себя цирковой мартышкой, и отдали в ученики главному дворецкому. Набраться опыта он должен за три дня, иначе новым учителем станет ошейник.
В обязанности Тобиана входил приём гостей, подача завтрака, обеда и ужина, уборка комнат и простые дела мальчика на побегушках. Дворецкий объяснил ученику, как правильно держать голову, заходить в хозяевам, стучаться к ним в комнату, разговаривать.
— Даже детей зови по полному имени и всегда добавляй «господин»!
— Мне что, к этим малявкам обращаться госпожа Азадер и господин Алекрип? Да к принцу Афовийскому такого почтения нет!
— Именно. Здесь своё государство и свои правители.
Об этом Тобиану можно было и не говорить, казокварская атмосфера сразу проникла ему в нос и глаза. Тобиан бывал не раз во владениях рабовладельцев, когда жил под своим именем, под именем Исали, но здесь всё другое, тяжёлое. Первое, что бросилось в глаза, когда он осматривал дом — коротко постриженные волосы у девочек, девушек, женщин. Волосы — источник красоты и очарования женщины, Тобиан не понимал, почему они лишили её себя. Все рабы были разделены на три категории — домашние, дворовые и шахтные. Тобиану повезло, что он попал в домашние, сказал дворецкий. Но он этого не чувствовал. Он был ещё учеником, но уже приходилось бегать по всему особняку, выполняя то или иное поручение. Самое страшное было не работать, а терпеть выходки хозяев. Не прошло и часа, а Казоквары показали своё лицо.
Десятилетняя горничная пролила на красивые штаны Нормута чай. Хозяин небрежно отмахнул от себя капельки и цокнул языком.
— Нехорошо. Зови мать или братишку.
— Хозяин, я не хотела, простите!
— Зови родных, — не повышая голоса, повторил Нормут.
Через несколько минут заплаканная девочка привела маму, женщина не успела произнести ни слова, как Казоквар пробудил ошейник. Она кричала от боли, на коленях рыдала провинившаяся дочь, хозяин ухмылялся, любуясь чужими страданиями. Это был любимый способ наказания Нормута.
— Бонтин, вот подружишься с кем-нибудь из наших рабов, отец начнёт мучить их за твои оплошности, — сказал равнодушно Дрис.
— Ну же, улыбайся! — Нормут толкнул ногой девочку. — Не люблю детские заплаканные личики. Самому хочется плакать. Улыбайся! Или разбужу ошейник.
Весь день к Тобиану лезла Ромила с подколками да щипками. Принц служил усердно, ни разу не провинившись, девочке хотелось посмотреть, что будет, когда он выведет родителей из себя и поэтому старалась навредить рабу, разозлить его. Тобиан лишь под вечер не удержался, выпрямил спину и сказал:
— Я разозлил троих мужиков с кастетами в тринадцать лет, вот это было страшно. Что мне ваши детские подножки?
Но остальные Казоквары радовались не нарадовались юноше. Они не видели в нём страшного бунтарства, о котором говорил Огастус. Бон был своенравен, но послушен, усерден. За день у Фалиты и Нормута не нашлось ни малейшей причины наказать его.
Отпустили поспать Тоба лишь в первом часу ночи, его комнатушка представляла узенькое помещеньице, в котором жили ещё несколько рабов. Ненавистному Уиллу Огастус и то получше комнату отдал. Однако это была самая хорошая комната для рабов в доме. Тобиан не отвечал на вопросы любопытных товарищей, которые сыпались на него без конца и края, и заснул.
— Я выращенный, у меня нет семьи, — ответил лишь он.
Утро началось с того, что Тобиан должен был одеть детей. Возле детской он услышал дикие крики, которые принадлежали явно не ребёнку. Он вошёл и обомлел. По всей комнате разгорячённая Фалита таскала за волосы служанку и била её головой от стену. Из брани Тобиан разобрал только то, что рабыня не разбудила хозяйку — Фалита проспала сказ на стекле. Спокойно поблизости играли Азадер и Алекрип.
«Вот почему женщины стригут волосы», — понял Тобиан и сказал вслух:
— Госпожа, вас, кажется, старший сын звал. По крайней мере я его голос слышал.
Тобиан врал, но по-другому заступиться он не мог.
— Послышалось, Дрис уехал в школу, — всё же отпустила девушку Фалита и прищурила глаза. — Слышь, принеси мне из буфета ликёр. Только тихо!
И снова началась суматоха. Сходи туда, принести то. И смотри, какие пытки придумывают хозяева. За завтраком выяснилось, что еда недосолена — десять минут корчился от ошейника старый немощный отец кухарки. У Фалиты и Нормута были свои взгляды на наказания, жена любила своими руками разбираться с «негодяями», муж же утверждал, что моральная боль ужаснее физической, тот кто не дотронется пальцем до человека и сломит его — настоящий король. За завтраком их дискуссия проходила бурно, шумно, с доказательствами, которыми были несчастные рабы и их близкие. Днём из школы вернулись старшие дети, как оказалось, здоровяку Дрису шестицу назад исполнилось всего шестнадцать. Этот парень выделялся из своей семьи, был тих, неразговорчив и игнорировал Тобиана, хотя не сводил с него глаз. Он почти не трогал рабов от безделья, только если человек провинился, то тогда следовал кулак или ошейник.