С этого дня мужественный Риоло замкнулся в себе. Потеря дочери и юноши, которого он любил как родного сына, сковала его сердце, подобно клейму отпечатала на лице маску отрешения. Риоло стал молчаливым, дёрганным, унылым и… свирепым. Не раз его руку останавливали товарищи, когда он замахивался камнем в спину надзирателя.
Однажды Риоло исчез. Тобиан зашёл за другом в хижину — пусто. Встревожились рабы, надзиратели. В особняке его также не было. Нормут уехал на какую-то встречу в Конории, только он мог по карте «спросить» винамиатис, где Риоло. Беглеца принялись искать по всем соседям, прочёсывали их шахты. Невольники иногда покидали во время работы имения, но это были простые самоволки безропотных животных, беспокойство за Риоло нарастало в сердцах хозяев и надзирателей. На шахту прибежала сама Фалита, не брезгуя загрязнить новые сапожки, больше Риоло её пугало то, что связывающий голоса винамиатис Нормута молчал. Неожиданно раздался вопль запыханной Ромилы:
— Мама, стекло! Там Риоло!
Хозяйка, надзиратели и рабы бросились к особняку. Настенное огромное стекло крупным планом показывало дом, в котором жила семья Лаямов. На балконных крюках висели окрававленные мёртвые Ниол, его жена и двое детей. Сам же Риоло, взяв в руки револьверы да ружья оружейника, стрелял по полиции. Ему не страшен был ошейник, раб просто прятался за стеной, когда кто-то пробуждал винамиатис.
— За свободу! За освободителей! — его рёв тряс стекло. — Мне не страшна смерть! Я отомстил!
На земле лежали несколько поверженных полицейских, Риоло вытащил гранату и бросил в толпу храбрых представителей власти. Десять человек разорвало на куски. Отчаянную схватку раба и закона в настоящем времени смотрели миллионы зенрутчан, его призывы о восстании слышали тысячи невольников. Риоло не сдавался, и только магам, призванным на подмогу, удалось повергнуть бунтаря.
По законам Зенрута восставшему рабу полагалась смертная казнь, но власти отдали Риоло в руки Нормута, который, к сокрушению сотни невольников, оказался в полном порядке. Иначе долго будет идти зенрутский суд, доброй окажется смерть.
Нормут, Дэлвин и племянник Лоены, унаследовавший шахту, привезли связанного избитого по пути Риоло к шахте Казокваров. Заранее местность была очищена, согнаны все рабы трёх хозяев. На земле стояли два мощных столба, к которым за руки привязали Риоло.
— Дэлвин, давай кнут, — раздражённо, но в тоже время с предвкушением зрелища простонал Нормут. — Раб короны, — лукаво посмотрел он на Тобиана, — вставай поближе к дружку. Я покажу тебе конец вашей борьбы.
И он одновременно с Дэлвином взмахнул кнутом. Нормут бил раба по животу, Дэлвин по спине, Фалита будила винамиатис на всю мощь, оставляя маленькую грань до полного пробуждения, когда наступает мгновенная смерть. С тела Риоло летели куски кожи, кровь забрызгивалась на всех собравшихся, ошейник пожирал свою жертву. Манаровское оружие предков и магическое детище современников объединились ради уничтожения. Несколько раз Риоло терял сознание, но всё равно возвращался к жизни и кричал:
— Не сдавайтесь! Сражайтесь!
Тобиан сидел на коленях и круглыми глазами смотрел на истязание друга, он не шевелился. Ему хотелось накинуться на убийц и растерзать, но тело раба было парализовано.
— Я верю в вас! — издал Риоло последний звук. — Бонтин, я верю в теб…
Он не договорил, голова невольника, до последнего сражавшегося за свою свободу, склонилась вниз.
Тело Риоло сняли со столба и швырнули товарищам.
— Закопать как собаку. Никаких похорон, — рыкнул Нормут. — Раб короны, пойдёшь с нами. Мы будем праздновать.
Победители накрыли стол, расставили угощение, спиртное. Лилась музыка, мелодичное пение, которое исполняли девушки-рабыни. За столом сидели дети, которые поднимали бокалы сока, когда родители сталкивали бокалы вина. Это был триумф. Освободители, которые всегда вызывали страх в сердце господ, становились теперь объектами насмешек и шуток.
— Раб короны, — позвал насмешливо Нормут, — возьми вилку.
— Зачем она мне? — недовольно покосился Тобиан.
— Используй её по назначению. Покажи, на что способна простая вилка. В чём её сила?
Тобиан недоумённо взял вилку и вонзил её в куриную ногу.
— Видите, друзья! Они не способны воевать! Эти люди лишены души, искорки жизни. Они способны быть только нашим скотом. Сколько в моём доме предметов для убийства, мести — револьверы, ножи, ножницы, вилки, да простой тарелкой можно ударить меня так, что я подохну как муха! И кто меня ударял? Никто. Они подчинены страху, природной лени. В страхе за свою жалкую жизнь заключается существование человека. Вот был у меня раб Шаса, застрелился недавно из моего револьвера. Что помешало ему покончить со мной в ту минуты? Почему он свёл счёты с собой? Разум! Разум человеческий, господа! Он примитивен, объят страхом. Но думаете, только рабы такие трусливые? Нет, господа. Все люди одинаковы, со стороны это не так заметно, и только рабство показывает, кто готов сражаться, кто истинный воин, а остальные свободные люди живут иллюзией, что они храбрецы, и подчиняют других. Раб короны, почему ты меня не убиваешь? — повернулся с наслаждением Нормут к Тобиану.
— Я не убийца, я человек.
— Говоришь не убийца? — спросил Нормут и дико засмеялся. Смеялся он долго и вновь посмотрел в глаза Тобина. — А как называется человек, который мог предотвратить убийство, но не стал? Раб короны, вот если бы ты расправился со мной ещё в те дни, когда служил в моём доме, что было бы с твоим другом Шасой, борцом Риоло, красавицей Ленри? Они были бы живы. Раб короны, кровь убиенных лежит не только на их палачах. Ты и все здесь сидящие и есть убийцы. Посмотри на свою рубашку.
Тобиан вздрогнул как ужаленных. Только сейчас он заметил, что одежда его покрыта кровью Риоло.
— Папа, отстань от Бона, — вдруг проговорил Дрис. — Пусть идёт. Давайте лучше поднимем тост! Э-э… за кого бы выпить?
— Выпьем за вашу королеву! — взвизгнул его друг камерутчанин. — У нас в Камеруте нельзя убить человека посреди сотен людей и остаться безнаказанным. Вот за это я люблю эту страну! За королеву Эмбер!
— За королеву Эмбер! — закричали все и стукнулись бокалами.
Тобиана отпустили. В ушах раба звенел мерзкий тост, прославляющий его мать, дядю… брата. «Ненавижу, ненавижу вас всех», — шептал он и пинал каждый камень. В невольничьем поселении было спокойно, рабы молча смотрели на могилу Риоло и переглядывались, не имея храбрости поднять голову.
— Что же это такое? — негромко протянул Тобиан. — Покойного нужно проводить достойно. Тащите еду, питьё. Риоло жил как человек, и будет похоронен как человек.
Он вынес из одной из хижин крепкий стол, расставил стулья, смотря на друга, Фия куда-то юркнула и прибежала с букетом цветов, который положила на могилу Риоло. Товарищи испуганно смотрели на ребят, шепча: «ненормальные», но поднимали ноги и шли за цветами, разжигали костёр. Один взял дудочку и заиграл, другой запел протяжную песнь. Люди взялись за руки и обступили могилу. Небыстрый траурный танец окружал не остывшее тело Риоло, возносились молитвы богам, который почитал мятежник. Даже Тобиан склонил голову и говорил с небесами. В честь уважения к другу.
Откуда-то Фия притащила бутылку пива и дала друзьям. Слабость поглощала избитого за эти месяцы тело Тобиана, наступало умиротворение. Сняв в себя рубашку, он пустился в пляс с девушками.
— Риоло не плакал, и мы не заплачем! Проводим в последний путь нашего героя!
— Кто разрешил?
Скользкий голос Нормута прервал всё веселье.
— Я запретил его хоронить, — отрезал грубо хозяин. — Кто это всё устроил?
— Я, — выступил вперёд Тобиан.
По лицу Нормута пробежала смесь лютой злобы и ненависти. И тут взгляд господина упал на медальон, который висел на шее раба.
— Что за штуковина? — сорвал он слабую верёвку.
Страх внезапно пронзил Тобиана, он бросился к хозяину.
— Пожалуйста, не трогайте его! Он мне дорог! — впервые за шесть месяцев из груди раба вырвался зов мольбы.
Нормут вертел медальон в руках, проговаривая под ухо:
— Что за кракозябра написана тут? — он заметил сломленный вид юноши и хмыкнул. — Дорого, значит, умоляешь отдать?