Возле дяди и Нормута сидел Фредер.
Тобиан замер, лишился сил шевелиться, думать. На него были обращены задумчивые глаза брата, в которых невозможно было прочитать чувства.
— Поздоровайся со мной, — бахнул дядя.
Даже боги не заставили бы оцепеневшего Тобиана открыть рот, он пожирал глазами брата.
— Ужасный раб! Ужасный! — отпил вина Нормут.
— Так сделай его хорошим, для чего дал? — с привычной раздражённостью спросил Огастус.
Нормут был пьян, стул качался под ним, язык жаждал свободы.
— Огастус, а почему тебе самому не заняться своим рабом? Вот мой винамиатис, посмотри как сверкает.
Он снял с шеи камень и протянул другу. Огастус отдёрнулся.
— Да не хочу! Не любитель пыток!
— Кто бы врал?! Ну возьми камешек, пробуди его на своём рабе.
Невозмутимой герцог побелел как снег, отмахнул от себя чёрный винамиатис и пролил на себя вино.
— А что, если я сейчас его кнутом побью, Огастус?
На лбу Его Высочества дрогнула тревожная жилка, которая попала в намётанный глаз Нормута.
— Дружище, признайся, это твой сын-бастард.
— Ложь, — стал вытирать с себя вино Огастус.
— Ну какая ложь? Вот зачем главному стороннику рабства необходимо каждый месяц навещать своего раба? А выходной ему? А не уродовать спину кнутом? Я же тебя знаю, скольких ты до смерти доводил в моём присутствии? Я спасал жизнь этим рабам! И какие, к слову заметить, у Бона манеры, речь, любовь к чистоте!
— Он мне не сын! — зарычал Огастус. — У меня только один сын — мой племянник Фредер, больше детей нет.
Рука Огастуса рухнула на плечо Фреду, принц вздрогнул, но не оборвал взгляд от брата.
— Вот не ври, у тебя есть две дочери, это все знают. Напомни, старику, как их зовут? Сколько им лет?
Скованность не покидала герцога.
— Диана и Изика, пятнадцать и тринадцать, — проговорил неразборчиво он. — Я не отрицаю, у меня есть дочери, в их венах течёт моя кровь, я даже признал их, узаконил и наградил своей фамилией. Но я не считаю себя их отцом. Меня ничего не связывает с их матерями, то была глупая блажь, породившая на свет двух детёнышей. У меня есть только сын Фредер и… раньше был сын Тобиан. Бонтин, живо подай салфетку мне! От этой гадости не избавиться!
Тобиан не шелохнулся.
— Он с нами даже не поздоровался! — воскликнул Нормут. — Уважаемый, проявите почтение к кронпринцу.
Нормут встал и пихнул Тобиана на брата. Тот упал на колени, резко попытался встать, но на голову обрушилась хозяйская нога.
— Склонись ниже!
За год Тобиан натерпелся всяких унижений. Он к ним привык, считал уже должным, но кровь прилила к лицу, когда он оказался у ног брата. Моча, вылитая на голову, не была столь унизительной. Тобиан фыркнул как бык, вскочил и бросился на Фреда, он прижал за горло брата к стене, ярость сидела в его глазах.
— Отпусти его! — подскочил Огастус.
Фредер поднял ладонь, говоря ею — остановись, дядя.
— Слышь ты! — заорал Тобиан. — Под рестораном «Красный мак» проходят запрещённые бои! В городе Боарч Грэйси Кали содержит бордель с несовершеннолетними рабынями! Мой сосед Герион насилует тринадцатилетнюю Фию и других девочек, в 1284 году он убил револьвером троих людей, в 1283 запорол до смерти мужчину, сколько убил в остальные года — не помню, но многих! Матери от побоев теряют неродившихся детей, Саиши стравливали собак на рабов. Одну мою знакомую девушку тут продали и буквально за пару недель новые хозяева замучили ее до смерти! А когда её отец, мой друг Риоло, отомстил за нее, его же Нормут и Дэлвин и казнили прилюдно, забили до смерти моего друга Риоло! Разберись!
Фредер оторвал от себя брата и кивнул.
— Хорошо.
— Стой, ты куда? — закричал Огастус.
Племянник оттолкнул дядю, быстрым шагом идя к карете. На крыше её был привязан самокат.
— Я не разрешил тебе уходить! — схватил его за руку во дворе имения Огастус, когда принц вскочил на летающую повозку. — А то…
Фредер склонился к дяде и прошептал в ухо:
— А то расправишься со мной, как расправился с Тобианом? — и умчался, не прощаясь.
По отъезду дяди и брата на Тобиана обрушилась расправа Нормута, как в первые дни его появления в казокварском имении, ошейник не засыпал до глубокой ночи, ноги и руки господина работали без устали. А утром в хижину к израненному Тобиану прибежала Фия:
— Твоих рук дело? Повсюду полицейские! Повсюду королевские следователи! На Дэлвина надели цепи!
В западный район приехал целый полк полицейских, они впихивали к себе в кареты невольников по одиночке или группами и увозили в участок, где брали показания. Привлекались к помощи опытные мыслечтецы, что случалось только в очень тяжёлых и важных уголовных делах. Маги впивались в головы Казокваров, Герионов, племянника Лютнис, от их невидимой силы невозможно было скрыть грехи, засевшие в памяти, душе и теле. За шестицу приостановилась работа крупнейшей в Конорской провинции шахте, государственные и частные заказы десятка зарубежных и внутренних партнёров сгорели. Герионы, Саиши, Йовенсы, Арховы, Зориты — громкие фамилии не помогали своим хозяевам. Не прошло и месяца, а они были схвачены и посажены за решётку, уголовные дела, которые порой при убийствах чиновников, собираются годами, были возбуждены моментально. В дополнительных уликах следователи не нуждались. Рассказы невольников, прочитанные мысли, хвастовство самих же убийц и насильников при толпе свободных свидетелей, записи в писульках сыщиков при прошлых расследованиях — всё было на лицо. Улики, какие следователи не смогли собрать раньше, волшебным образом стали теперь им видны.
Все, кроме малолетних детей в семье Герионов, Саишей, Йовенсов оказались в кандалах, камерутчанину и то не помогло принадлежность другому государству. Дела только были переданы в суд, но даже дурак предчувствовал, что на убийц обрушится вся тяжесть закона, на их шею сядет ошейник подчинения. За убийства стольких людей в Зенруте следовала казнь, однако за раба давали вдвое меньше, чем за свободного человека. Таков закон. Рабы, впрочем, мало сокрушались. Двадцатилетняя в лучшем случае каторга на каменоломнях, под бичом надзирателя, с ошейником на шее — прекрасный исход для господ жизни.
Тобиан спал. С лета он перебрался жить в хижину Риоло и Ленри, но до сих пор чувствовал чужое дыхание, слышал храп товарищей. День выдался тяжёлым, для него ничего не менялось — Казоквар, убивший убийцу, растливший распроданных, оставался на своей земле.
— Спать хочу, не трожь меня, Кикс, — отмахнулся во сне Тобиан от соседа по «дыре».
Его продолжали тормошить. «Стойте, я живу один?» — вдруг вспомнил он и поднялся. С окна его руку тянула чужая рука, лицо этого человека было скрыто покровом ночи. Но его невозможно было не узнать. Тобиан вскочил на ноги, человек побежал прочь. Наспех одевшись, Тобиан помчался за ним. Гость, закутанный в плащ, бежал всё дальше и дальше и остановился только у ограды имений Казокваров.
В кустах поблёскивал самокат. Человек достал из кармана фонарь с винамиатисом и пробудил его. Свет озарил его лицо. Задумчивый печальный Фредер словно не повзрослел, а постарел на несколько лет, через плечо у него была перекинута тяжёлая сумка. Ясными голубыми глазами он смотрел на брата и молчал.
— Прости меня, Фред! — закричал Тобиан, сердце закололо от боли. — Я мог тебя убить! Прости меня, Фред!
— Не извиняйся, брат, — спокойно ответил кронпринц, улыбнувшись уголком рта. — Не за что. У тебя не было выхода. Вина лежит не на тебе, а на мне. Я бросил тебя. Нет, я не забыл… Я каждый день думал о своём брате, но страх не позволял мне заговорить о тебе, я боялся, что расплачусь как ребёнок, когда увижу твои страдания. Я не забыл тебя, но я бросил тебя, предал… Прости.
— Нет, нет, я верил, я знал, ты со мной!
Братья стояли друг перед другом, кричали, как могли, отчаянно жестикулируя руками, споря, кто из них больше виноват. Они всматривались в лица и не узнавали их. Другой Тобиан, набравшийся смелости Фредер… Столь родные, но чужие братья!