— Кто бы мог подумать, что женщина, помогавшая мне целый год, такая безразличная, — резковато, но дружелюбно сказал Джексон. — Идти на восстание от скуки… Делия, даже у самоубийцы, когда он натягивает верёвку, есть причина, по которой он прощается с жизнью.
На грубое замечание женщина всего лишь взлетела над стулом удобно села на его спинку. Джексон мельком глянул на Тимера — друг был спокоен, но это спокойствие заставляло сердце Джексона сильно трепыхаться — надменная уверенная усмешка затесалась на лице Каньете.
— Свои мотивы я сказал вам, — обратился Джексон уже к остальным, — предпочитаю не повторяться. Мы весело потратили пятнадцать минут на наши убеждения. О них я давно знал, как и каждого из вас, но для Тимера вы, Крылатое общество, стали неприятным сюрпризом. Не всем суждено быть беспорочным.
— Вот на твоих руках крови не будет, — обнял Мариона Тимер, несмотря на дружеский знак в его голосе хорошо чувствовалась издёвка. — Тебе не придётся убивать людей на улицах, казнить королеву. Ты предоставил нам магов и превратился из советника Крылатого общества в простого зрителя скорых боёв. Можешь супчика поесть, если рестораны первого кислора не закроются, можешь книжки почитать. Вот чем ты занимался три года назад, когда армия расправлялась с освобождёнными рабами, а заодно ловила моих родителей?
Джексон побагровел и на одном дыхании выдавил:
— Вернёмся к нашему плану восстания. Нужно очень много деталей обсудить, нельзя всё откладывать на последний день.
***
Несколько часов Крылатое общество обсуждало план, прорабатывало различные мелочи. Где лучше схватить принца Фредера — в его покоях или дождаться, пока наследник покинет дворец. Как быть с королевой, герцогом, премьером… Джексон не остался с друзьями до конца, вчерашним вечером он обещал Урсуле, что навестит её на заводе — он не может проводить столь много времени с людьми, которые имеют отношение к отряду освободителей или отрицательно настроенной к королеве партии. Всего полтора месяца, но даже за какую-то секунду тайна может взлететь наружу и тогда всё пропало.
Джексон летел на самокате по улице один — без друзей, без Живчика, и от этого ему становилось не по себе и чертовски одиноко. «Линда, Грэди, — прошептал Джексон, взглянув в голубое небо, — видите ли вы, что ваш сын сидит за одним столом с теми, кто осмелится пойти на королеву?»
Он нуждался в заботливом собеседнике, но никого рядом не было. Линда и Грэди не отвечали с небес. Джексон тогда начал тихо говорить с богами. Ему было всё равно, что их пятнадцать, Джексон разговаривал с Создателями, с теми, кто заварил всю эту кашу под названием «жизнь» и с теми, кому дано её забрать. Тринадцать детей Создателей подобно двенадцати отпрыскам Неонилиаса не есть свои родители, вершащие мироздания. Джексон чувствовал, что кто-то невидимый всегда стоит возле него — охраняет, благословляет, проклинает. Проклинает… начиная со смерти родителей, Джексон стремился избежать гнева Создателей, идя к ним навстречу, как к равным.
У Мариона вдруг зачесалась спина, именно в том месте, где на всю жизнь остались шрамы от когтей и зубов медведя. В семнадцать лет, когда страшный зверь покинул лес и стал причинять вред сельским жителям, Джексон внушил, что сможет убедить медведя оставить людей — он же маг, зверовещатель. Но животное не послушало смелые речи человека, умевшего с ним говорить. И напало. От близкой смерти мальчишку Джека в тот день спас дядя, который выстрелил в зверя, оборвав тому жизнь. Целители потом, как ювелиры, восстанавливали его изувеченную спину по кусочкам. Но избавить его от чудовищных шрамов — было выше их сил. Джексон полгода пролежал в кровати, рыдая в подушку от беспомощности. Его жизнь разделилась на два отрезка — «до» медведя и «после». Поднимаясь на ноги, семнадцатилетний юноша хромал, опирался на трость, кряхтел. В нём видели старика, и тогда Джексон решил сделать это своим преимуществом. Старость это опыт, опыт это мудрость. Он намеренно отращивал бороду, говорил витиевато, хотел казаться старше и взрослее, чем был. Эксперимент обернулся привычкой.
«Каким я был тогда самоуверенным, а потом… жалким, — пронеслась мысль. — Думал, что совладаю с каждым, с кем столкнусь. Моя юность закончилась смертью живого существа».
Что-то не давало Джексону покоя. Это странное чувство, давящее живот, возникло в тот миг, когда Тимер сбросил со стола карты и показал жилистым пальцем на скатерть.
— На что похож герб Крылатого общества?
— Два птичьих крыла, — отозвался Джексон, — символизируют двух птиц, свободных от всех оков людей. У них свой путь, свой полёт, но они пересекаются чуть выше середины, там, где у человека сердце, показывая единство зенрутского народа. Я самолично придумал этот герб.
— А я вот замечаю, что эти крылья похожи на перекрещивающиеся мечи. Джек, — неожиданно мягко спросил Тимер, — ты же знаешь, зачем создаётся оружие…
«Убивать я готов», — ответил Джексон, но лишь спустя время, когда его от Тимера отделяли мили, ответил самому себе. В памяти стояла Делия Швин, умелый человек своего дела — искусительница тенкунских магов, хорошая рассказчица, обещавшая им славу и почёт и вечную благодарность освобождённых зенрутчан. Почему он целый год думал, что эта молодая женщина борется за справедливость, а не играет в героя? А может быть это маска, решил вдруг Джексон, — неплохо бы ему такую купить и отбросить едкую мораль, без которой прекрасно живут Сэмил и Ирвин.
На секунду Джексон представил перед собой двух женщин — равнодушную Делию и энергичную Урсулу. И тут он осознал, что малоразговорчивую холодную девушку, которая медленными движениями приближает победу, он уважает сильнее родной одноклассницы, предмета школьного обожания. «Эх, перед поездкой в Конорию бурчал Люси про вред безразличия, надо бы подчеркнуть его красоту».
От раздумий Джексона оторвали знакомые крики. Они исходили от завода винамиатиса, к которому уже подошёл мужчина. Джексон подлетел на крик, увиденное заставило его вспомнить всех чертей. Славная компания была как на подборе — Люси, Уилл, несносный Бонтин и Нулефер с выращенными ребёнком на руках.
— Вот же связался с этой Нулефер! — вслух крикнул Марион.
Как бы Джексону не хотелось полтора месяца пожить спокойно, он вынудил себя броситься на помощь.
========== Глава 13. Весть Зенруту ==========
Для Нулефер дни в Конории тянулись однообразно и скучно. Школа утром, помощь Урсуле на заводе днём, занятия с Уиллом или подготовка к экзаменам вечером — вот и день прошёл. Элеонора пропадала у Казокваров, в последнее время беря в гости уже и Тину. Уилл и Люси по-прежнему избегали Нулефер, Джексона Мариона после случая с той маленькой девочки, возможной родственницы, Свалоу сторонилась сама. Единственными спутниками Нулефер были изуродованный пёс Живчик, с которым, правда, нельзя было выйти на улицу — Джексон опасался неожиданных вплесков злобы, — Урсула Фарар и новые одноклассники.
Нулефер не ждала в школе особого почёта к себе, она знала, что новеньких долго не замечают, а если они приехали из глубинки, то тем более. Вопреки её страхам класс оказался дружным, гостеприимным. Но скоро он сам не понравился Нулефер. Через полторы шестицы компания, принявшая к себе новенькую, наказала винамиатисом старого школьного дворника за излишнюю грязь под ногами. Нулефер просто стояла в стороне, не решаясь заступиться за старика, страшась отторжения. «В следующий раз я вмешаюсь, я вмешаюсь!», — всю ночь Нулефер твердила себе под нос. Но прошёл месяц, а следующего раза не наступало.
— Я трус? — спросила как-то по дороге на завод Нулефер Урсулу.
— Нет, ты не трус. Трусы не похищают детей, — не скрывая гордости, ответила учительница. — Просто ты недостаточно решительная. И у тебя есть ещё одна беда — ты хочешь принадлежности. Хоть к кому — к неприятным одноклассникам, к магам, которых ты считаешь чудом света, — ты нуждаешься в обществе, которое тебя примет. Но оно у тебя есть уже — это твоя семья.