— Даже принцы Фредер и Тобиан такой вкуснотищи не едят. Тётя Джина, вы чудо!
— Эх, Фредер и Тобиан, — влюблённо протянула Люси.
Кам фыркнул.
— Опять ты про своих прынцев? Что в них ты нашла? Я лучше их!
— Они красавцы, — Люси важно вскинула голову. — И такие взрослые, не то, что ты. Принцам по двенадцать лет, а тебе девять недавно стукнуло.
И Люси грустно опустила глаза вниз: на неё смотрел сердитый отец.
— Может, они и милашки, — прикрикнул Фьюи, — но не забывай, Люси, что ты и твоя семья — рабы, благодаря родителям этих красавцев. И уверен я наверняка, что принцы пойдут по стопам своей матери королевы.
— Они не пойдут, — вдруг прозвучал тихий голос.
Он принадлежал Уиллу. Мальчик пожал плечами, когда все обернулись на него, прижал к груди свитер и взялся за мясо.
Еда из тарелок у ребят исчезала в два счёта. И когда опустели тарелки, они выбрались на улицу играть в салочки. Последней из-за стола вылезла Нулефер. Первым ловцом в игре стал Кам. Ему завязали глаза, и мальчик бегал за друзьями. Неповоротливая Нулефер всё мелькала перед ним, но Кам знал, что толстуху ловить неинтересно, и делал вид, что не замечает её. Главной его целью была юркая Люси, что порхала бабочкой вокруг. Однако её поймать и с открытыми глазами было сложно, что уж говорить про повязку. Нулефер вскоре стало скучно, да и замучилась она бегать. В ногах появилась слабость, спина вспотела, дыхание участилось. «Пока они играют, схожу за стеклом», — решила она и пошла домой.
Свалоу хранили все стёкла в комнате для отдыха. И как раз одно из них было горело светом, а все взрослые члены семьи собрались на красном диване и смотрели в стекло, висящее над незажжённым камином. В комнате было открыто окно для воздуха, иногда в него доносились детские весёлые голоса. Свалоу отчаянно обсуждали политику.
— Нет, я бы на месте Эмбер уничтожила парламент! Кто они такие вообще эти парламентарии? Камерут и Иширут живут прекрасно с единоличным монархом, и проблем не знают, — обиженно нахмурила брови Ханна, высокая круглолицая женщина, внимательно следящая за своей фигурой и выписывающая из столицы самые лучшие и модные платья. Но Ханну с недавнего времени стала беспокоить напасть — у неё появилась седина. Что немудрено, Ханне минуло пятьдесят лет.
— Жизнь течёт лучше всех в Тенкуни, экономика прекрасная, войн нет, про сумасшедших освободителей никто не слышит. Но вместо монархии совет старейшин, — усмехнулся Оделл. — Девять старейшин избираются народом в совет каждые десять лет. Десятый — первейший старейшина — каждые тридцать из числа тех девяти. Притом, дамы, в совет избираются по три человека с трёх островов государства — Дирито, Синистре и, собственно, остров Тенкуни. Ну, на то Тенкуни и магическая страна, у них свои заморочки. — Оделл был статным мужчиной с плотным продолговатым лицом и живыми зелёными глазами. Он давно поседел и мало заботился о красоте своего лица, в отличие от своей жены-ровесницы.
Стекло отображало королевский парк, по которому шла Эмбер Афовийская с сыновьями — двенадцатилетними близнецами, похожими как две капли воды, белокурыми, кудрявыми. Принцы были достаточно высокими и коренастыми для своего возраста. Они были одеты в одинаковые чёрные костюмы, лишь галстуки им подобрали разные. Наследнику, Фредеру — зелёный, а младшему из близнецов, Тобиану, — красный.
— Интересно, где Фредер, а где Тобиан? — полюбопытствовала Ханна.
— Да это же легко заметить! — засмеялась Элеонора, страстная поклонница монархической семьи. — Вот этот Фредер, — она указала пальцем на левого. — Он стоит такой важный и серьёзный, внимательно слушает мать. А вот тот правый — Тобиан. Кажется, мальчик не на юбилее своей династии, а на эшафоте, так его достала эта служба короне.
Внешностью принцы пошли в своего покойного отца Конела. Мать была их противоположностью. Низенькой женщиной с гордым взглядом. Но королева была прекрасна. Величественный стан, пышные каштановые волосы, умное лицо — всё это вызывало в женщине восхищение и уважение.
— Такую пышную церемонию пропускает Нулефер! — покручинился Оделл.
И в этот момент влетела Нулефер.
— Я за стеклом! — она крикнула и увидела собственное отражение в зеркале. От бега Нулефер раскраснелась, успела зацепить платье за какой-то угол и порвать его. Волосы торчали во все стороны, выползая из банта. Нулефер завистливо вскользь посмотрела на Элеонору. Вот где наследница семьи! Утончённая брюнетка с белоснежным тонким лицом, вздёрнутым носиком, волевым подбородком и изумрудными глазами. А у неё даже не волосы, а так, тёмная солома на голове.
— С нами не желаешь посмотреть стекло? — Элеонора плавным движением руки пригласила Нулефер на диван. — Скоро покажут выступление герцога Огастуса, он прошёл по Рыси сегодня. Я утром протиснулась в толпу людей и рассмотрела его.
— Не сегодня, — Нулефер копалась в шкафу. — Тебе Огастус понравился?
— Нет, хмурый, недовольный, ни разу не улыбнулся, — Элеонора махнула рукой. — Даже не по себе стало, что Огастус со своей свитой остановился в гостинице «Любимый путник», которая в трёх милях от нас по реке. Внешне тоже не красавчик: седеет, на макушке появилась лысина. Как у покойного Конела.
Нулефер застыла со стеклом в руке.
— Герцог Огастус… тут?
— Да, — ответила Элеонора. — Загородная гостиница «Любимый путник» самая знатная в Рыси. Свежий воздух, большие сосны, птицы и звери на деревьях, многие люди любят такое удовольствие, смешанное с изыском роскоши от мягкой мебели и дивных блюд.
Нулефер взяла стекло и побежала к друзьям. По её телу прошла мелкая дрожь, Огастус остановился недалеко от их имения, что если кто-то из его охраны патрулировал территорию, пока она забавлялась с водой и выследил её! А вдруг Уилл… Он вполне может быть шпионом Огастуса, сильным и взрослым мужчиной, превратившимся в ребёнка! Нулефер в раздумьях налетела на няню. Костистая старушка закричала своей госпоже:
— Ах вот вы где! Сколько можно убегать! За вами не угнаться и не найти!
Не угнаться! О, если бы так ей кричала не старая няня, а играющие в салочки друзья. Обычно Нулефер, когда шла к Люси, выходила через чёрный вход, откуда ближе всего было идти к домам рабов. Но недовольная няня, стоявшая в дверях и грозившая отчитать её, заставила Нулефер круто развернуться. Нулефер со стеклом в руках пошла через весь дом к главному выходу, на улице бы она обогнула особняк и минут через десять оказалась возле друзей, если бы поспешила. Но когда Нулефер вышла во двор, она увидела Джину, идущую по аллее к главным воротам имения. Это сразу насторожило Нулефер. Она вчера сама слышала, что отец дал Джине и её мужу выходной в честь праздника их дочери! Джина шла про протоптанной дороге и несла какой-то куль под мышкой.
— Почему Джина за работой? — недовольно спросила Нулефер у проходящей мимо горничной Ниры.
— Так она сама сказала вашей маме, что не знает, чем занять себя, — вздохнула девушка. — Дети накормлены, игра вся приготовлена, ребята заняты сами собой. Чем, говорит, госпожа Ханна, я могу вам услужить? Госпожа Ханна и говорит: «Иди, отнеси письма почтальону».
Для простой пачки писем посылка Джины была слишком большой, заметила Нулефер. Свалоу не так часто пользовались обычной письменной почтой, предпочитая живое общение через стекло с винамиатисом. Закралось любопытство, что же мама приказала Джине передать почтальону? Но сама Джина… Нулефер складывала мозаику в одну общую картину и не могла никак уяснить, почему Джина, так ждавшая день рождения своей единственной дочери, взяла и ушла с него прислуживать хозяевам. Джина и Фьюи были верными рабами Свалоу, но семья оставалась для них ценнее хозяйской любви. Нулефер осторожно потопала на Джиной.
Почтальон ждал рабыню у самых ворот, он был молодым, усатым чернявым парнем. Нулефер затаилась за деревом. Джина, оглянувшись назад, кивнула почтальону и дала ему холстинной пакет.
— Там пятьсот аулимов… — прошептала она. Нулефер пришлось чуть-чуть выглянуть из-за дерева, чтобы услышать Джину. Та продолжала шептать: — Двести пятьдесят аулимов это наше с Фьюи пожертвование в кассу отряда, вторые двести пятьдесят на нашу вольную. Всё, на что Фьюи смог незаметно обсчитать Оделла. За остальными суммами приходи через месяц. Погоди, не уходи, в конвертах, что наверху, записи к Грэди и Линде Каньете, в нижних конвертах письма госпожи Ханны. Смотри, не попутай!