Я сидел и придерживал свою голову, боясь, что она сейчас оторвётся от тела. Прошло, может, полчаса, а боль не проходила. Столько сразу событий и лиц, я до сих пор не могу объединить и пересказать их… Лич, Кира и семья Цоблерая терпеливо стояли возле меня, приободряя дружественными советами. Но какое утешение от их тёплых слов, если в тебя врезались несчастные судьбы миллионов людей? Я видел их боль, отчаяние. Слышал вечные знания поколений, которые всё же оставались так далеки от меня, как солнце от нашего острова. Каким надо стать человека, чтобы не просто помнить их, а осознавать? Смотреть на людей и самому, едва ты превращаешься в человека, отделять одно и второго, искать мудрость в пучине бездарности человеческого бытия?! Именно таким, кто видел не глаза, а души предков стоял передо мной грозный Цоблерай, кумрафет абадон и предводитель пустоглазов. Нет той животной надменности, я не вижу кулаков, которыми он примирял соплеменников в обличие животных. Мои знакомые драчуны что-то выясняют между собой и будучи людьми, двое мужчин ругаются из-за женщины, а он, как истинный король, стремится забыть былую обиду на меня, чтобы не опускаться до своих предков.
— Много зла абадоны принесли в мир? — спросил Цоблерай.
— Да не так уж и много, — попытался я его успокоить. — В Тенкуни живут маги, в других странах не маги, которых мы зовём манарами. Воюем, миримся — всё как всегда. Вы лишили нас способности воровать магию и жизнь — вот за это можно сказать спасибо вашим предкам.
— Так возрадуйтесь! Мы же не избавлены от тяжести искушения возвеличиться предо богами. Мы умеет воровать и убивать.
Мне становилось легче, Шеилия и Цоблерай повели меня на улицы города. Общаясь на тоскливой ноте с этими мужчинами, их жёнами, сыном Амом, которого звали на самом деле Приитом, я начал задумываться, так чем же отличаются вечные люди от абадон? Внешне и внутренее мы одинаковы. Но все сомнения быстро улетучились, когда я дотронулся случайно до туники Шеилии, и мне в лицо полетел кулак. Мой друг очнулся спустя несколько мгновений, он сказал, что не понимал, что творил, тело двигалось не по его воле…
— Зачем вы должны надевать одежду? — спросил я.
— Дабы не утерять последний человеческий лик, — глухо отозвался Цоблерай.
Я немного промолчал и снова спросил:
— А если абадона вдруг не сможет попасть к ночи в театр, ну там в яму провалится, ещё что-нибудь приключится с ним. Что тогда?
— Встретим богов с позором, — Цоблерай виновато опустил голову, и мне подумалось, что когда-то он испытал на себе неизгладимое унижение наготы.
— А у вас за тысячу лет не происходило такого, чтобы одежды на всех не хватило? — я не унимался. — Врагов же у вас нет, как я понял, среди хищников и других селений.
На этот вопрос мне ответил Шеилия:
— Боги следят за числом абадон. Когда нас становится много, мы испускаем дух. В меньшинстве единство, большинство есть зло, разобщённость.
Мы проходили рядом с дворцом Агасфера. Малыш Приит пинал камни, шаркал ногами по вечной плитке, что меня весьма удивило. Он же должен оберегать эту часть города. На что Цоблерай пояснил:
— Абадоны сохраняют храмы, агасферовское убранство зиждется в покое ибо рядом лежит с ним. Отнеси его подальше от дворца — и оно превратится в ничто, в прах.
Договорив, он смачно плюнул на дорогу в сторону дворца. Я посмотрел туда, и увидел входящего в обитель Агасфера абадону.
— Вон смотрите! Вы же можете войти в храм, можете прочесть старые книги. Почему вы не ищете способ расколдовать себя?
— О, вечный человек! — болезненно простонал Цоблерай. — Кийждо годину тысячу лет мы ищем в закромах богов и Агасфера исцеление. Баче слишком много написано у них. Непонятно, загадками, со смесью сотен языков. Наша мощь ограничена днём, с заходом солнца наши руки расчиняют книги на места свои. И вновь мы вынуждаемся всё собирать, а наша память не наследуется детьми, нежели память предков… Мы составляем записи потомкам, баче времени мало. Нужен вечный человек, баче запрещено его пускать в храмы.
Воцарилось молчание. Будто по сговору Парра прижала к груди дочь, Цоблерай и его женщина Аджа поцеловали в щёки Приита, шустрый мальчик затих. Видимо, не таким эти люди ожидали встретить новый человеческий день, чтобы вспоминать о прошлом с каким-то Юрсаном Хакеном, вместо того чтобы забыться в настоящем. Возле нас проходили другие люди, которые шутили и смеялись. Кто-то просто молчал и был счастлив этому, он рассматривал сочные листья деревьев и любовался их красотой не как зверь, а как человек. Детишки играли в догонялки, лучистым смехом согревая ночной город, возлюбленные наслаждались блаженством поцелуев. Один раз в году им выпадала возможность иначе взглянуть на себя, да и на всё мироздание.
— Неужели никогда и никто не становился человеком в другой день?! Вспомните, давали ли боги прощение кому-нибудь?
— Никому, — закричал Шеилия, и глаза его заблестели злобой. — Нам позволено стать человеком яко аще над нашей жизнью и жизни милых сердцу абадон нависла смерть. Мы принимает облик человеческий, получаем владычество над природой, дабы пойти на спасение… — Шеилия с ненавистью взглянул на небо, а потом с тоской и жалостливым стыдом украдкой повернул голову к Парре и дочери. — Яко аще был бы я с вами, безымянная наша малютка осталась бы в миру… Я — маг огня, принял бы человека и…
— Не кори себя, Шеилия! — прошептала Кира. — Огню не поднять дерево с твоей дочери, он тщетен, вода иль воздух здесь полезны.
Шеилия шмыгнул носом и слабо буркнул мне:
— Вспомяни день, як обезумевший от крови лев напал на нас. Я терпел раны человеком, ибо смерть увидел перед собой в облике льва. Баче боялся раскрывать правду вечному человеку тогда и мучился один в лесу.
Я только похлопал дружески Шеилию по спине и затих. Воспоминания о мёртвой девочке, которой совсем недавно я даровал жизнь, а потом видел, как она умирает у меня на руках, всплыли как вчерашние. Я молчал, понимая, что спустя несколько часов вновь лишусь этих прекрасных собеседников, лучших друзей, которыми на одень день в году меня наградила судьба.
— Кто такая Гретис? Ты часто вспомянывал её, — заботливо прильнула к моему плечу Парра. — Жена?
— Дочь.
И я не выдержал. Язык мой внезапно стал каким-то помелом, который твердил и твердил о далёком доме, дочери, кораблекрушении и погибших товарищах. Я клялся абадонам в любви, в благодарность за то, что своим молчаливым присутствием изо для в день они спасали мне жизнь, и едва ли не рыдал по тоске о тебе, Гретис.
Друзья затихли и, только когда я обессиленно рухнул на землю, Цоблерай протянул мне руку. Его ясные глаза устремились в сторону покосившегося корабля.
— Мы поможем тебе, Юрсан… Абадоны, друзья мои! — возвысился его голос. — Все сюда. Вы нужны вечному человеку!
Крик кумрафета за считанные минуты собрал наше и ещё несколько селений.
— Абадоны обречены оставаться абадонами. Годину назад вечного человека постигла наша судьба — изгнание от сего мира. Окиян не пускает его к семье, сражаться ему запретили боги, ибо удел вечного человека Юрсана Хакена — исцеление, борьба со смертью и отчаянием. Абадоны, внемлите к своим сердцам и ответьте — желаете вы вечному человеку спасению?
Оглушительный радостный возглас, говорящий одно слово — «да» — разнёсся по древним улицам.
— Давайте единою силою отнесём корабль в окиян?! — закричал Цоблерай. — А таже я справлюсь с буйством воды и исчадиями ада. На то я и маг воздуха — наследник всененавидящего Агасфера.
Кумрафет, презирающий меня ещё совсем недавно сильнее человекодемона, улыбнулся мне и поднял ввысь руки. Корабль закачался, заскрипел и оторвался от земли, повиснув в воздухе.
За Цоблераем, Шеилией и мною шло всё наше селение и ещё человек пятьдесят. Нужно было спешить. С наступлением новой ночи сила и разум оставляли абадон, а путь до побережья не близкий. Они всё понимали не останавливались ни на минуту. Шли по очереди. Уставших тянули за собой маги на ветру, водных облаках, земляном полотне. Огненные маги ловили животных и на ходу обжаривали её, а затем кормили товарищей. Абадоны были наги. Им пришлось снять одежду с себя, ведь иначе невидимая сила потянула бы спустя время их обратно в театр. Одеянием им служили каменные, водные, огненные или воздушные плащи.