С восходом солнца я смог лучше разглядеть лица абадон. Конечно же, хватало и среди них негодяев, но с нами не было ни одного труса. Глаза этих людей сверкали отвагой, где-то внутри таилась борьба с богами за такое обычное для нас право, но невозможное для них — называться людьми. Всегда. Ведь даже дар вечному человеку в качестве вечного корабля был для них, если не вызов природе, то вызов самому себе, привыкшему из года в год, тысячелетие в тысячелетие путать предначертание с пустотой.
— Цоблерай, — внезапно я опомнился. — А как же я пересеку океан? Он неумолим, а ты ночью преврати… лишишься силы и разума.
— Неважно коим буду я, для окиянских тварей абадоны священны.
— Да, но как ты, будучи пустоглазом, вернёшься потом домой?
Цоблерай усмехнулся горделиво.
— У тебя есть громкая палка.
— Но в громкой палке закончился порох.
— Тогда размысляй, вечный человек. У тебя есть время.
С наступлением сумерек мы вышли на нашу полянку. Я, хоть и был обессилен и хотел ужасно спать, мигом побежал в дом за биноклем. Невозможно, в Чёрном океане перестали идти дожди, перестали сверкать молнии! Ни следа от древнего ужаса, до наших дней пугающего моряков! Абадоны мягко опустили корабль на землю возле воды, чтобы его не отнесло отливом в океан.
И стали ждать. Оставалось совсем немного, несколько часов, когда они превратятся в зверей. У родной полянки и пещеры абадоны чувствовали себя как дома. Почему им бы не становиться людьми в близких сердцу краях? Я не абадона и не последователь Агасфера, мне боги не отвечали… А эти люди наслаждались жизнью, последними свободными минутками.
— Мечта всей жизни — стать вечным человеком, — улыбнулся Шеилия, обнимая меня, хотя я чувствовал, что эта улыбка ненастоящая, а так, чтобы и я не загрустил. — Чувствовать, понимать, осознавать. Идти выше и расти, не просто смотреть мир, баче видеть его.
— А я, мой муж, благодарна за абадонский разум, — тихо подала голосок Парра. — Ты вспомянуй войны наших предков, их зло и завиды, лихоимство безлетное. У нас нет времени на земные дряхлости. Абадоны-звери — радуются жизни, абадоны-люди возлюбливают её. Абадона не убивает абадону — наш закон прост.
На этом я больше не слышал друзей. Как по приказу они все поднялись, подняли глаза к небу и запели. Я думал, что с неба спустится опять свет. Но ничего такого не произошло. Скромно людские тела обрастали шерстью. Через минуту на меня смотрели пустые глазницы таких привычных рыжих и серых пустоглазов. Что-то прорычали звери и разошлись спать.
Со следующего дня я усердно начал готовиться к отплытию. Три шестицы я набирал еду и запасался питьевой водой в неизвестное и, скорее всего, долгое скитание. Цоблерай вытащит меня из пучин Чёрного океана, но дальше корабль потеряет всякую власть человека над собой. Нужны гребцы, штурманы, как я один поведу его в сторону Тенкуни? Пока я готовился к путешествию, корабль меленно начинал разрушаться. Гнили доски, отваливались мелкие детали. Без защитной магии смерть возвращается, время навёрстывает упущенное. В пути корабль продержится шестицы две-три, поэтому нужна лодка.
Абадоны вели себя как обычно: игрались с моими инструментами, крали запасы пищи, приходилось даже отпугивать их от закромов огнём. Я обращался с ними как с людьми, хотя ни о чём человеческом мне не говорили эти пустые глазницы. В мёртвом городе жизнь снова остановилась. Сложенная одежда под открытым небом, закрытые дороги в храм для чужака.
Когда все мои приготовления были завершены, настал самый страшный момент — обратить, стоя возле смерти, абадон в людей. Размахивая крупным поленом, я стал кидаться на абадон, кричать, что убью их. Абадоны с испугом и удивлением отбегали от меня, но страх этот не граничил со скорым приближением конца. Я взял камень и кинул в самку, на меня набросились её самец и брат. Но и они не поменяли облик.
Руки дрожали, но я знал — иначе не получится. От ружья, чей страх и силу они помнили, осталась обыкновенная, даже не громкая, палка. Согнав стаю в круг на нашей поляне, я вытащил хорошо заточенный нож и набросился на ребёнка. Я полоснул его по ноге, а затем помчался к другому малышу. Бешенный крик поднялся в стае, я вот-вот занёс снова руку, как почва задрожала под ногами и резко понесла меня прочь. Секунда. И в мою шею вцепились человеческие руки.
— Погублю, тварь!.. Юрсан, ты?
Абадона отпустил меня. Стыдливо хлопал глазами мужчина, а в двадцати метрах рыдал семилетний мальчик. Я немедленно остановил кровь и забинтовал ногу. К сожалению, сращивать рваные края я тогда ещё не умел.
— Так и стали мы людьми, — глухо проговорил Цоблерай. — Готов ли ты, вечный человек?
— Готов, кумрафет!
Ко мне подбежали Шеилия и Парра и крепко сжали в объятиях. Немногословный Шеилия постукивал меня по спине, Парра расцеловывала и рассыпалась в пожеланиях о здравии, долгом житии, просила не забывать их. Я взял на руки Десарь и прижал к груди.
— Сохрани нас, Юрсан, — зашептал Шеилия.
— О чём ты? — не понял я.
— Абадония не для вечных людей. Вечные люди сотрут её, нарушат покой нашей жизни. Заклинаем тебя, друг — молчи. Сохрани.
— Сохрани! — я услышал со всех сторон.
Шеилия и Парра забрали дочь и отпустили меня, дав дорогу к вечному человеку остальным. Абадоны обнимали меня и повторяли одно слово: «Сохрани, сохрани», но были и те, кто добавлял: «Юрсан Хакен, позаботься о наших жизнях».
Я попрощался со всеми, напоследок ещё разик поцеловал Десарь и протянул руку Цоблераю, который к этому времени облачился в одежду, сшитую мною для него.
— Отец, — вдруг закричал Приит. — Льзя мне с вами? Я маг воды, и я был у Запретного окияна с Юрсаном.
Цоблерай гневно покосился на меня и молвил:
— Нет, сын мой. Си опасно, я не стерплю, аще утеряю тебя. Ибо мало времени останется у нас на возвращение домой.
Мы зашли на корабль, и Цоблерай поднял его в воздух. Невозможно развивать магию в один день в году, абадоны это и не делают. Каким-то непонятным для меня образом, отбрасывая ненужный мусор, выискивая в памяти усердия мастеров древности, их мощь не знает границ. Ведь они рождаются не с магией, а с силой.
Тяжеленный корабль Цоблерай нёс с большой скоростью за черту Спокойного океана и только возле Чёрного опустил его на воду, но продолжал ветром гнать судно вперёд. Раскаты грома были столь оглушительны, что я закрыл уши пальцами и не убирал их, молнии ослепляли. Но ни одна не ударила в корабль. Дождь не церемонился с Цоблераем, как с его сыном, но волны не заливали палубу, словно чувствуя, что абадона потонет. За нами следовали летающие змеи, акулы, зубастые рыбы, устремляя свои пасти на меня. Я не отходил от Цоблерая, не зная и, впрочем, не желая знать, насколько шагов от абадоны я неприкосновенен.
Всю ночь мы плыли сквозь Чёрный океан. И вот дождь стал становиться меньше, рыбы отступали. Если бы не Цоблерай, сказавший мне: «всё», я бы продолжал молиться, привык же за год к чёткой границе между океанской тишиной и хаосом. Час или два назад взошло солнце, его лучи игриво поблёскивали на древнем корабле, впереди сияла яркая синева. Я до бесконечности мог любоваться этим видом, вдыхать запах свободы, ведущей меня домой, но Цоблерай проревел:
— Юрсан, пора. Океан превознемогли мы, мне потребе возвращаться.
— Хорошо. Прощай, Цоблерай, спасибо тебе за всё, — я, сдерживая слёзы, улыбнулся кумрафету. — Прости за носок, за сына и за мать.
— Прощу, баче носок не забуду, — засмеялся он.
Мы обнялись.
— Сохрани нас, вечный человек Юрсан Хакен, — сказал последние слова Цоблерай и поднялся в небо.
Больше никогда в своей жизни я не видел абадон.
Шестицу я бороздил по океану на разваливающемся корабле, пока не встретил торговое судно. Я сказал морякам, что зовут меня Юрсан Хакен, год назад я служил на «Путеводной звезде» целителем. На нас возле Чёрного океана напали пираты, почти всех моих товарищей убили, а меня сделали своим пленником и рабом. Эти пираты кроме нападений на людей и суда занимались тем, что отыскивали старинные артефакты и продавали потом на чёрном рынке. Самой крупной их добычей было поднятое со дна океана старинное судно. Однажды случился пожар, и пиратская шхуна вместе с командой затонул. Спасся только я, забравшись на этот корабль.