София задрожала, изгибаясь, а руками в волосы ему вцепилась, уже не прося – требуя большего. Поцеловал ее мягкий живот, обхватил руками бедра и губами скользнул ниже, к гладкому лобку. Она выгнулась, задыхаясь, когда он скользнул языком по ее губам – влажным и чуть припухшим. Порабощенная обрушившимся наслаждением она даже не успела смутиться такой позы.
Какая же она сладкая, сочная. Он ласкал ее клитор языком и губами, то посасывая и втягивая в себя, то нежа и целуя. Язык Яна творил с ней чудеса и она невольно вскрикивала от острых ощущений, что током пронизывали ее тело. Ян крепко держал ее бедра, кода она задвигала ими, то ли сбрасывая его, то ли стремясь получить еще. Она впилась в его плечи руками, и внезапный взрыв внутри обдал такой сильной волной, что заставил ее приподняться и закричать.
Ян переместился наверх и накрыл ее губы своими, дав ей попробовать свои же соки. Это завело его еще сильнее. Придерживая за ягодицы, он медленно вошел в ее влажное тесное лоно. Крошечная боль от проникновения, которая тут же прошла – ничто, по сравнению с опустошающей негой, что затопила ее.
Ян за бедра поднял ее ноги выше и закинул себе за спину. Запрокинул их сцепленные руки ей за голову и стал врываться в нее снова и снова. С ней он становился неуправляемым, несдержанным. Кровать ходила ходуном. София сцепила ноги за его спиной, ее груди покачивались в такт его мощным толчкам. Горящими глазами смотрел на нее – страсть лицо искажает, глаза закрыты, а рот приоткрыт, губы влажные, зовущие, и дыхание рывками вырывается из груди в такт его движениям. Вся для него – покорная, послушная, отзывчивая. Его девочка, только его. Он задвигался быстрее, выжимая себя без остатка. Зажмурился, откинул голову, и даже не застонал – зарычал сквозь стиснутые зубы от ударившей в голову нирваны. Такого мощного, опустошающего, бесконтрольного оргазма он даже представить не мог.
Глава 19
Ростовских проснулся с пением сраного петуха, что завели послушницы, дабы восполнить поголовье пернатых. Он уже давно подстроился под график жизни монастыря, утро которого начинается часов в пять утра со звона колокола, но петух летом пел еще раньше. И все бы ничего, но учитывая прошедшую бурную ночь, он надеялся поспать чуть подольше. У него непроизвольно растеклась по лицу блаженная улыбка при одном только воспоминании о брачной ночи. Малышка оказалась очень горячей и ненасытной в постели, хотя с виду скромняга скромнягой. Вымотала его вчера только в путь. Как чухнула ранним вечером, какое удовольствие они могут дарить друг другу в постели, так и налегла, как обезвоженный к источнику. Далеко за полночь она сладко уснула, обессиленная. Ян и не думал жаловаться, потому как сам не уступал ей в жадности до ее тела. Словно изголодавшийся дорвался до нее: целовал, пил сочные губы, ласкал идеальное тело, бархатную кожу, заводил ее, распалялся сам, и слетал с катушек каждый раз, когда кончал.
Петухи петухами, а «мужское» утро дает о себе знать, к тому же память так услужливо напомнила яркие эпизоды ночи. Он перевернулся, чтобы обнять Софию, но рука прорезала воздух и опустилась на одеяло. Утреннюю негу, как рукой сняло. Рывком сел и растерянно заморгал – неужели приснилось?! Пару секунд тупил, затем перевел пространный взгляд на правую руку – кольцо вот оно, на пальце, и задышал свободнее, легче – не пригрезилось. Огляделся – в доме ее нет. Широко зевнул, растер ладонями лицо, взъерошил волосы, мысленно пообещал запевшему петуху скорую смерть и лениво вытащил свое не отдохнувшее, но вполне сытое тело из недр кровати. Надел одни джинсы, взял сигареты и вышел на крыльцо.
Софию он увидел сразу – она прибирала летний птичник. Возле нее крутились несушки, гораздо больше тех пяти, что он когда-то взял, и петух. Вот этот самый петух и горланил спозаранку под самыми окнами! И откуда он взялся?! Неужто птички набежали за угощением? София трудилась в простом платье василькового цвета, длиной чуть ниже колен и рукавами три четверти. Опоясывал его белый поясок, ленточка в цвет на голове убирала волосы с лица, которые сегодня свободной косой лежали на спине. Она была в рабочих рукавичках и в фартуке. Пастуший пес дремал неподалеку.
Словно почувствовав его взгляд на себе, она обернулась и подарила ему такую улыбку, ради которой он готов совершать подвиги. Отложила рукавицы, сняла фартук и направилась к нему. Серые глаза ласкали ее босые ступни, тонкие щиколотки, изящные икры и как рентген просвечивали одежду, поднимаясь выше. К тому времени, как она подошла, взгляд поднялся к ее лицу, и расплавленное серебро глаз с головой выдавало его мысли. София смутилась и потупила взгляд, сцепив руки перед грудью: